— Бедный мальчик!

— Нисколько он не бедный. Это будет великий человек и очень богатый, а не бедный. Святослав Зиновьевич рассчитывает, что с помощью этого мальчика ему удастся открыть одну из важнейших чакр земли, находящуюся здесь, вон под тем ковром.

— Зачем?

— Чтобы получить великую энергетику этой чакры.

— Здорово! И нам достанется что-нибудь от этой энергетики?

— Само собой, глупый, нам тоже перепадёт.

— Вот прямо сейчас, в полночь? — Сергей Михайлович глянул на часы. — Через двадцать минут?

— Будем надеяться, — со вздохом, означающим многое, отвечала Евдокия. — Главное — это нам всем сейчас как следует сосредоточить своё внимание на центре ковра, где ярко-красное Ч. И молиться великому Ч, чтобы открылась его чакра.

Поскольку после этих слов Евдокия отодвинулась от Сергея Михайловича и принялась сосредоточиваться, Тетерин решил, что ему тоже хочется «писталет», поскольку потребность назревала, а наполняться энергетикой великой чакры с переполненным мо-Ч-вым пузырём не хотелось. Он допил свой бокал, шепнул Евдокии, что сейчас возвратится, и отправился на поиски туалета. Туалет оказался в тёмном и безлюдном коридоре, в конце которого тосковала унылая фигура охранника. Сунулся в одну дверь — закрыто. Сунулся в другую — тоже закрыто. Спросил у охранника.

— Вон в ту дверь, — сказал он. — Там лестница, спуститесь немного вниз и увидите.

— Спасибо, — сказал Тетерин и последовал указаниям любезного питекантропа. Спустившись по лестнице в некий закуток, он и впрямь услышал журчание, свидетельствующее о наличии удобства цивилизации. Надо было только подождать — туалет был занят. Кто-то там довольно немолодо кряхтел. От скуки Сергей Михайлович сунулся ещё в одну дверь — вдруг там то же? Но там он увидел тех, кого менее всего ожидал здесь увидеть.

— Ой, простите, — извинился он и тотчас захлопнул дверь.

Увиденное каким-то щемящим жалом запало в душу палеоантрополога Тетерина. Что-то жалобное и тревожное было в малыше, самостоятельно снимающем с себя штанишки, будто он торопился, в опаске, что его ударят. При этом он с благоговейным ужасом взирал на великого чемпиона, который, по-видимому, не собирался совершать над мальчиком никакого насилия, ибо терпеливо ждал, пока тот разденется, держа в руках какой-то красивый шёлковый балахончик, украшенный серебряными пятиконечными и шестиконечными звёздами. И всё же смутная тревога за судьбу этого трогательного малыша вселилась в душу Сергея Михайловича.

Щёлкнул замок, дверь туалета распахнулась, оттуда вышел высокий пожилой мужчина, с весьма неприятным лицом, которое показалось Сергею Михайловичу на удивление знакомым. Даже, как бы сказать, отвратительно знакомым. Где же он мог его видеть?

— Да ну, пустое, — улыбнулся Тетерин, входя в туалет и изготавливаясь. И тут-то его передёрнуло! Это был Чикатило. Тот самый, фотографию которого Сергей Михайлович видел сегодня в газете «Бестия». Под заголовком «Герой нашего времени». Сергей Михайлович, чувствуя, как от ужаса его прошибает ледяным потом, прислонился плечом к стене. К горлу подступила 'тошнота. Некий питекантроп из глубины сознания воззвал к палеоантропологу: «Очнись! Ты так до сих пор и не понял, где оказался? Восстань!» Проклятая струя наконец-то иссякла, Сергей Михайлович застегнул брюки, достал сигареты и зажигалку, закурил, приблизился к зеркалу, откуда на него глянуло знакомое лицо, ухоженное, человеческое, хотя и покрытое модной нынче щетиной. Мохнорылое, как сказала бы мама Сергея Михайловича.

— Бред собачий! — ответил Тетерин восставшему из глубин его души питекантропу.

Ну, действительно, чего только не померещится! Какой такой Чикатило? Его ведь давным-давно расстреляли. Откуда ему здесь взяться?

А если не расстреляли? Смотрел фильм «Её звали Никита»? То-то же! Если и Чикатилу так же? Объявлено, мол, расстрелян, а он под другим именем живёт себе и творит дела, только уже не по собственному разумению, а подконтрольно.

Бред! Бред! Просто Сергей Михайлович невыспавшийся, голова как налитой арбуз, вот-вот лопнет, мерещится Ч знает что. Фотография из газеты совместилась в полумраке со стариком из туалета, вот и получился Чикатило...

Стоп! Ч! Чикатило! Который Ч катит. На нас Ч катят, а мы даже не встрепенёмся. Проснись же хоть ты, черепослов несчастный! При каких таких ты чакрах очутился? Показать бы этого проповедника религии Ч твоей маме, хотя бы на минутку. Она бы в ужас пришла, с ума бы сошла, что её сын спокойно всё выносит и не шарахнет Святослава Зиновьевича чем-нибудь по черепу. А если бы покойник генерал-майор Воздушно-десантных войск Тетерин увидел своего сына Серёжу в обществе сознания Ч? Да он бы не мешкая схватил его за шкирку, приволок домой и выстегал бы генеральским ремнём так, что талантливый палеоантрополог месяц не смог бы сидеть.

А что, если и впрямь взять да шарахнуть Чернолюбова по черепу? Вот был бы поступок! Генерал-майор Тетерин в могиле бы возвеселился. А хотя бы вот этой фаянсовой полочкой, которая висит под зеркалом. В ней нет никакого Ч? Кажется, нет. Хотя — поло-Ч-ка. Да нет, это не полочка, а увесистая полка.

Сергей Михайлович попробовал её снять, и она довольно легко снялась с шурупов, ввинченных в стену. Хорошая полка. Тетерин сбросил с неё мыло и взвесил в руках — килограмма два, не меньше. Шарахнуть, малыша под мышку и — деру! Будет вам тогда чакра.

Он посмотрел на часы. Без десяти. Десять минут до полуночи, до открытия великой чакры. «Восстань!» — взывал озорно питекантроп, совок, русопят, противник прогрессивного Ч-ловечества.

Сергей Михайлович усмехнулся, намереваясь повесить полку на место. Ну даже если Чикатило? Неужто мать самолично отдаст на съедение свою крошку? своего малышонка, мальчонка. Чтоб ненасытное чучело бедную крошку замучило? Мучикатилло... Конечно, ничего страшного не намечается.

Конечно, ничего опасного для малыша. Да это и не Чикатило никакой.

Сергей Михайлович ещё раз глянул на себя в зеркало и сказал самому себе:

— Мохнорылый!

Больше он себе возможностей на раздумье не предоставлял. Выйдя из туалета с фаянсовой полкой в руках, толкнулся в ту дверь, боясь уже не застать там ни Чернолюбова, ни мальчика.

— Не надо хихикать, тебе не так уж и щекотно, — бормотал великий чемпион, почти пыхтя. Он стоял на корточках перед мальчиком и завязывал у него под подбородком шнурки колпачка. Малыш извивался и хихикал от щекотки, ему было весело. Он уже был облачен в лиловый шёлковый балахончик, спускающийся до пят. Островерхий колпачок тоже был из лилового шёлка, с серебряной Ч во лбу.

— Не отвлекайте меня сейчас! — сердито бросил Святослав Зиновьевич через плечо, услыхав вошедшего Тетерина. — Да стой же ты, чумовой! — ещё более сердито молвил он мальчику.

Тут Сергей Михайлович размахнулся и шарахнул Чернолюбова по черепу. Фаянсовая полка взорвалась и рассыпалась крупными осколками. Святослав Зиновьевич мешком повалился на пол и затих. Мальчик в восторге воскликнул:

— О-о-о! Бу-у-ух!

Он нисколько не испугался, видимо, уверенный, что дяди весело забавляются. Не теряя времени, Сергей Михайлович подхватил малыша, цапнул со стула его одёжки, поверх которых лежал нательный крестик на широкой ленте, и выскочил по лесенке в коридор.

— Велено его на улицу вынести, — сказал он равнодушному охраннику, который, кажется, был уверен, что ничего экстренного не должно произойти. — Где выход на улицу?

— Вон в ту дверь, наверх, направо, потом налево.

Чудодейственный мальчик очухался только на улице. Захныкал:

— Ма-ма!

Но дерзкий похититель уже открывал свою «мыльницу» и бросал его на переднее сиденье, захлопывал дверцу, спешил за руль, заводил мотор, выруливал из тёмного двора, выскакивал на проезжую улицу и мчался прочь от черкви великого Ч. Выскочив на Серпуховской вал, Сергей Михайлович быстро промчался до поворота на Тульскую, свернул, помчался к Автозаводскому мосту, мельком глянул на большие часы, светящиеся возле станции метро. Ровно полно-Ч.