Во дворе громко залаяли Остап Бендер и Ночка. Кобелёк отца Николая носил такую кличку за свою жуликоватость, а псица звалась Ночкой за свою смоляную черноту.

— Приехал, кажись, кто-то, — пробормотал отец Николай, уходя от гамлетовского вопроса своей старухи.

— Хорошо бы! — встрепенулась Наталья Константиновна. — До чего ж тоскливо в меньшинстве встречать Пасху!

— Сыновья — никто не обещался? — спросил Чижов.

— Если только Фёдор, да и то вряд ли, — пожал плечами батюшка. Из трёх его сыновей Пётр и Павел стали священниками и Пасху, конечно же, будут встречать в своих приходах, а Фёдор был, что называется, не в династию, электросварщик, и он-то чаще других сыновей наведывался в Закаты.

— Так что же Гамлет? — снова спросила матушка, но весёлый стук в дверь и на сей раз отвлёк Василия и отца Николая от ответа.

— Обязательно спроси, кто, — бросил вслед Василию священник.

— Кто там? — спросил Чижов, подойдя к двери.

— К наступающему праздничку отцу Николаю бак мёда привезли, — прозвучал хороший голос из-за двери.

Чижов отодвинул засов и радостно вышел навстречу гостям. Словно во сне, перед ним вырос в темноте Ельцин. В следующий миг громко пшикнуло, и Чижов вскрикнул от резкой боли, гвоздями проткнувшей оба глаза, схватился за лицо, но его тотчас уловили под локти, заломили руки за спину, втолкнули в избу, и сквозь слезоточивую боль духовный сын отца Николая не сразу ощутил на горле лезвие ножа.

— Сидеть и не двигаться! — кричал кто-то. — Не то перережу! Кто ещё есть в доме?

— Никого, — послышался ответ отца Николая.

Чижов всё никак не мог пересилить нестерпимую боль в глазах, слёзы полноводно струились по щекам. Вот и довелось ему испытать действие газового баллончика, дожил. Пользуясь его беспомощностью, враги скрутили у него за спиной руки толстой податливой проволокой, бросили на диван ничком, схватили за ноги и ноги тоже опутали проволокой. Отпущенный после этого Чижов перевернулся на бок и попробовал проморгаться. Кажется, уже не так нестерпимо жгло, но слёзы продолжали течь в три ручья, а заодно и из носа, что особенно неприятно. По избе звучали торопливые шаги.

— Да кого вы ищете-то? — прозвучал голос батюшки.

— Так, святой отец, — раздался ответ, — давай по-хорошему. Ты отдаёшь нам чёрного Дионисия, и мы сразу отваливаем.

— Какого чёрного Дионисия?

— Понятно. Ваньку будешь ломать.

Чижов услышал костяной удар, затем возмущённые голоса отца Николая и Натальи Константиновны:

— Да за что ж вы бьёте-то меня?

— Ой! Да что ж вы бьёте-то его, объясните яснее!

— Так, ты, бабка, ложись на кровать.

— Зачем?

— Да не бойся, не будем насиловать. Свяжем только по рукам и ногам, да и всё, чтоб не рыбкалась. Свяжи её, Билли.

Наконец сквозь струи слёз Чижову удалось что-то разглядеть. Но пока ещё очень неявно, расплывчато. Тот, которого назвали Билли, спутывал проволокой руки и ноги Натальи Константиновны. Другой продолжал допрос:

— Ты, бабуля, знаешь про чёрного Дионисия?

— Да и я не знаю, миленькие! — слезливо отвечала та. — Что хоть это такое?

— Да икона, икона! «Чёрный Дионисий» называется. Где она у вас?

— Батюшки, не знаю никакого чёрного Дионисия.

— А ты, поп?

— И я не знаю такого чёрного, — пробормотал отец Николай, стараясь припомнить.

— А сейчас? — спросил верзила с лицом Ельцина и ударил отца Николая рукояткой пистолета по лысоватой голове.

— Да хоть убейте! — отвечал священник, прокряхтев от боли.

Чижов ещё раз усиленно сморгнул слёзы и, выпучивая глаза, постарался оглядеть картину творящегося беззакония. Только теперь ему стало ясно, почему Ельцин и почему Билли. Один из негодяев имел на лице резиновую маску, отражающую образ всенародно избранного президента России, другой — такую же маску Клинтона Вот какие высокопоставленные гости заявились в столь поздний час к отцу Николаю Ионину, митрофорному протоиерею, настоятелю храма Александра Невского в селе Закаты — сам Борис Николаевич со своим другом, президентом США. Правда, если Ельцин соответствовал своему высокому росту, Клинтон был помельче, нежели как его показывают по телевизору. Оба в перчатках. У Ельцина в руке пистолет, у Клинтона — нож.

Отец Николай смиренно сидел за столом. Со лба его из двух ранок стекали две тонкие струйки крови.

Слёзы снова заслонили картину происходящего.

— Вы хоть поточнее объясните, какого чёрного Дионисия просите, — произнёс Чижов и сам не узнал своего голоса. К величайшему его огорчению, голос звучал трусовато.

— Просят в райсобесе, понятно? — отозвался Клинтон, являя удивительные познания бытовой русской жизни.

— Это что за фраер? — кивнул Ельцин на Василия Васильевича.

— Сын мой, — отвечал отец Николай.

— А, ну коли сын, то не должен от папки отставать. — Ельцин приблизился к Чижову и дважды подряд ударил его рукояткой пистолета по голове. По сравнению с тем, что Василий Васильевич испытал от слезоточивого газа, эта боль была вполне терпимой и даже лестной — он пострадал наравне с отцом Николаем.

— Ну его-то за что, кудеяры вы эдакие! — простонал священник.

— А чтоб не чтокал, — отвечал остроумный Клинтон.

Тем временем Ельцин вновь воздвигся над отцом Николаем, занёс над ним руку с пистолетом:

— В третий раз спрашиваю, где чёрный Дионисий?

— Бог ты мой... — почесал бороду батюшка. — Уж не ту ли вы маленькую иконку имеете в виду, что мне привёз... В общем, один благодетель. Её? Как раз маленькая и чёрненькая такая.

— Молодец, поп, вспомнил, — похвалил Ельцин, опуская руку. — Которую тебе Лоханов подарил.

— Точно, Лоханов! — обрадовался отец Николай. — Так вам она нужна?

— Давай её сюда, — приказал Клинтон.

— Дам, сейчас подам, Господи! А я-то, дурак, думаю, какой такой чёрный Дионисий! Божья Матерь с Младенцем... Да написаны как-то необычно... Глаза какие-то у них... Я её, грешным делом, в шкаф припрятал. Господи, где же она?

Он рылся в шкафу, спешил, боясь, что разбойники опять станут бить его или Чижова.

— Дионисий... Он говорил, что не Дионисий, а из круга Дионисия. Вот теперь я вспомнил. Какой-то ученик Дионисия, Никифор Конец. Вот кто автор иконы. А вы спрашиваете чёрного Дионисия, мне и непонятно. Зря только башки нам расшибли с Васей.

— Считайте, что за веру пострадали, — сказал Ельцин.

— Можно сказать, в борьбе с иконоборцами, — засмеялся отец Николай, будто негодяи вдруг по волшебной палочке превратились в добрых прихожан.

— Молодец, попяра, бодрости духа не теряешь, — похвалил Ельцин. — Может, когда и приду к тебе каяться. Нравишься.

— Вот он, ваш псевдо-Дионисий, — с удовлетворением обнаружил икону отец Николай, вытащил её из шкафа, распеленал — она была завёрнута в полотенце.

Ещё раз сморгнув слёзы, которые всё ещё текли, Чижов увидел в руках батюшки небольшую и действительно чёрную икону.

— Что это «псевдо»? Ненастоящая, что ли? — грозно прогудел из-под своей резиновой личины Клинтон.

— Опять же поясняю, что это не сам Дионисий писал, а один из его многочисленных учеников, — терпеливо отвечал отец Николай. Видите, какое особенное письмо. Сразу видно — не Дионисий. Берите, коли пришли за ней. Видать, ценная. А так-то я стремлюсь у себя ценных икон не держать, чтобы не вводить в соблазн слабых мира сего, таких, как вы.

— Кончай агитацию, опиум, — усмехнулся из-под своей маски Ельцин. Он взял из рук священника икону, разглядел её как следует и засунул во внутренний карман куртки. — Ну всё, теперь спасибочки. Давай, друг Билл, вяжи попа. К стулу его. Руки к подлокотникам, ноги — к ножкам. К вам ещё кто-нибудь должен приехать?

— Завтра должны, — наконец-то подала голос Наталья Константиновна. — Что ж вы, так нас и оставите связанными?

— Так и оставим, — отвечал Ельцин. — Раз завтра кто-то приедет, спасут вас. Удобно, святой отец?

— Удобно, сынок, не волнуйся, иди с Богом, — отвечал отец Николай.