Сегодня я превратилась в изрядно потрёпанную жизнью, сутулую женщину с усталыми мутными глазами, висящими плетьми руками и худой плоской задницей. Мне тридцать, а выгляжу я как сорокалетняя разведёнка с двумя детьми. Тело давно перестало доставлять мне удовольствие, как и я ему, но на это наплевать. Руки-ноги двигаются, ничего не болит – и ладно. Всё, что выглядит неидеально, можно замазать косметикой и скрыть под слоем эксцентричной одежды. А безразличие в глазах или прямой вызов, привычка говорить в лицо всё, что вздумается, и пренебрегать условностями начисто отбивали у встречных людей желание анализировать мою внешность. Чёртова харизма, восхищалась моя подруга Маша. Идеальная защита, думала я.

Возможно, сегодня ночью я действительно показалась привлекательной этому Серёже, но при свете дня я безжалостно резала себя на крупные некрасивые куски и не могла понять, как они держатся вместе и что представляют собой в целом.

Я отвернулась к стене, натянула одеяло до самой макушки и бессильно закрыла глаза. Нужно поспать, и тогда всё пройдёт.

Выйдя из больницы после аварии семь лет назад, я решила, что декорации не важны, и просто поменяла одно захолустье на другое. Поселилась в городке с бурыми хрущёвками и серыми панельными девятиэтажками, дырявыми дорогами и убогими кафешками. Спальный район, провинция, дыра – для меня это место добровольной ссылки, ничего более.

Больших городов я не знала: родилась и выросла в посёлке с тринадцатью тысячами жителей, затерянном в зелёном холмистом краю, когда-то отвоёванном сибирскими казаками у тайги. Тихое, спокойное местечко, где все друг друга знают и живут по неведомо когда сложившимся правилам. Там никогда ничего не происходило, кроме пьяных драк и семейных скандалов. Дома было бедно и строго. От некогда большой семьи почти никого не осталось: кто умер, кто уехал, так что шанса спрятаться от ремня отца и равнодушия матери в шумной толпе родственников, найти хоть у кого-то горячее, влажное от слёз и объятий утешение у меня не было. Родители трудились на кирпичном заводе, старшие братья, едва окончив школу, уехали на заработки. От меня же требовали и отличной учёбы, и ежедневной помощи по хозяйству: покормить кур и свиней, убрать за ними, навести порядок в избе, помочь матери в огороде.

С учёбой проблем не было, я исправно таскала пятёрки, участвовала во всех конкурсах и олимпиадах, без труда и часто побеждала. Родители дивились: оба не имели высшего образования, мои братья тоже не выказывали склонности к умственному труду. «Что ж ты вумная такая у нас?» – шутила мама, то ли гордясь, то ли осуждая. Неприятное чувство особенности со временем превратилось в отчуждение, я стала белой вороной – и в семье, и среди сверстников.

Друзей у меня не было. Одноклассников не разрешалось водить домой, и по гостям мне ходить было нельзя. Свободное время после уроков я проводила в библиотеке, а в хорошую погоду бежала в лес. Изучив все атласы и энциклопедии о местной флоре и фауне, я выискивала знакомые травы, деревья, цветы, ягоды и больше всего на свете радовалась, когда удавалось разглядеть мелькнувшую в траве рыжую спину лисы или заметить силуэт исполинского лося. Там, в лесу, от меня никто ничего не требовал, не осуждал, не запрещал, не оценивал. Там было хорошо, спокойно и радостно, как должно быть дома.

Мне нестерпимо хотелось сбежать подальше. Окончив школу с золотой медалью и поступив в университет, я оказалась на другой планете. Шумная толпа студентов – то ли астронавтов, то ли инопланетян – в странной, яркой, нелепой одежде, с чудны́ми причёсками, серьгами в ушах и носах показалась мне жуткой и привлекательной одновременно. Я стану такой же, одной из них: смелой, умной, экстравагантной! Но самое главное – свободной! Хотелось одновременно и спрятаться в какую-нибудь нору, и пуститься в пляс от счастья.

В семнадцать лет ко всему привыкаешь быстро. Я нырнула в учёбу, как в глубокую реку, и наслаждалась процессом, несмотря на экзаменационную нервотрёпку и бытовой общажный раздрай. Студенческий городок прятался в сосновом лесу и жил своей особой жизнью. Я не скучала по дому. Только по Мишке – огромной мохнатой дворняге, которая жила в деревянной будке у крыльца, сколько я себя помнила. Ботаника, зоология, генетика, физиология, химия – в моей голове не оставалось места ни для чего другого. Я хотела стать молекулярным биологом, настоящим учёным, пропадающим днём и ночью в своей лаборатории. Но потом я познакомилась с Гришей.

На одном из концертов, которые частенько гремели в студенческом городке вперемежку с дискотеками, ко мне подошёл высокий длинноволосый парень, на вид гораздо старше меня. Улыбнулся, взял за руку и увёл в сторону от толпы.

– Привет, тебя как зовут?

– Лиля.

– Какая прелесть. Ли, хочешь прокатиться на мотоцикле?

Я хмыкнула, но согласилась. С того вечера мы стали неразлучны, а я превратилась в Ли – девушку байкера.

Я обожала его литое тело, твёрдое и ладное, как монолит, за которым можно укрыться от любых бурь. Он был весёлым, азартным, безбашенным. Мог сорваться в ночь, чтобы гнать мотоцикл по пустынной трассе, чувствуя, как ветер гудит в ушах, отправиться на несколько дней на байкерский фестиваль, чтобы потонуть в грохоте музыки, литрах водки и случайном братстве, поехать на своём двухколёсном коне на Алтай или Байкал, сутками не вылезая из седла. Ему ничего в этой жизни не было нужно, кроме дороги, свободы и меня.

Однажды они с другом решили поупражняться в езде на заднем колесе и устроить гонку. Тот, кто первым придёт к финишу, получит бутылку виски двенадцатилетней выдержки. При этом на мотоцикле, кроме водителя, должен быть ещё и пассажир, то есть у Гриши – я, а у друга – его девушка. Мысль об этой затее привела меня в ужас, но я молча залезла на сиденье, вцепилась в обшивку и закрыла глаза. Мы победили, и с тех пор Гриша решил, что я приношу ему удачу. Боюсь, именно тогда он поверил в собственное бессмертие.

Я сделала его своим личным богом. Длинноволосый байкер, в чёрной косухе, на десяток лет старше, он показал мне, что значит жить по-настоящему. Адреналин в крови – и никаких мыслей о будущем. Мы мчались вперёд на скорости сто пятьдесят километров в час и чувствовали, что нарушаем законы природы: разрезали собой твёрдый воздух, взлетали над землёй, превращали кровь, бегущую по венам, в расплавленный металл. Три года пронеслись как комета, яркие, насыщенные, чувственные. Я получила диплом, и впереди было целое лето: щедрое, горячее, бурное, жадное до приключений и открытий. Казалось, впереди долгие годы сумасшедшего счастья, но всё закончилось за одну-единственную долбаную секунду.

После аварии я очнулась в больнице. Что случилось, не помнила, словно кто-то, пока я была в отключке, безжалостно или, напротив, милосердно, стёр из памяти последние два дня моей жизни. Мне сообщили, что Гриша погиб на месте до приезда «скорой», я получила сотрясение головного мозга и перелом позвоночника. Всё, на что я надеялась тогда, – это на скорую смерть. Увы. Мне предстояло пережить несколько операций, провести месяцы в гипсе и корсете, научиться заново ходить, а потом наглотаться снотворного, оказаться в реанимации, затем в психушке и вернуться в мир совершенно другим человеком. Я не умерла, но от меня ничего не осталось – кроме выжженной болью и слезами пустоты.

Я снимаю не видавшую ремонта квартиру в старом доме в самом центре города у пенсионерки, которая, дай ей Бог здоровья, уже пять лет не поднимает арендную плату. Да, есть и ещё один плюс: моя работа находится за углом соседнего дома.

Каждый день без пятнадцати восемь, проклиная утро, я выхожу из подъезда и ныряю в тенистый, заросший тополями и берёзами дворик. Ненавижу это время суток. Ночь скрывает бедность, острые углы серых домов, подсвечивает фонарями кроны деревьев, делая их таинственными и волшебными. С рассветом же холодный воздух становится резким и отчётливым, наполняется ничем не приглушёнными звуками. Родители, торопясь и ругаясь, ведут за руку своих отпрысков в детские сады и школы, машины отъезжают от подъездов, по-старушечьи шаркая шинами об истёртый асфальт, вот-вот начнётся суета и хаос дня.