Покажите мне нормального мужика, у которого в доме новорожденный ребенок, к которому надо вставать несколько раз за ночь. Какая у него самая большая мечта? Правильно, выспаться. И я сейчас тоже о сексе могу только помечтать целых десять секунд, пока не вырублюсь.

Но я хочу потянуть время, посмотреть, насколько ее хватит. Она настырная и упертая, теперь это совсем другая Ника, не та испуганная девочка, которую я привез на склад в своем багажнике. И не та, которая смотрела на меня восторженными глазами, а я как… ладно, пускай будет долбодятел, считал, что это все потому, что я такой прекрасный.

Все еще не могу привыкнуть, что она всего лишь расчетливая стерва. Но насколько же изменился ее взгляд, когда больше не нужно притворяться! Он стал злым и холодным, и только когда Ника берет на руки дочку, я узнаю в ней ту прошлую Веронику.

Ее слезы обжигают мне сердце, от звука ее голоса у меня в голове полный бедлам. Я перестаю себя контролировать. Мне хочется подойти, сесть у ее ног, обнять колени и уткнуться лицом в руки, в которых она держит нашу дочь.

Точно идиот, клинический. Тот, кто предал однажды, предаст еще не раз. Слишком много лжи было намешано в наших отношениях, и я простил ее, это правда. Но забыть не получается, а как забудешь, если даже дочь – это результат ее обмана?

Я не должен подпускать Нику к себе, я ее знаю. Она снова пролезет в меня незаметно, просочится и растворится в крови. Станет моим воздухом, без которого я не смогу дышать, а потом снова предаст.

Не хочу больше чувствовать эту боль, но моя девочка так сладко спит у нее на руках. Как же я замахался один, кто бы только знал! Няни, как на подбор, мне попадаются какие-то ущербные.

На первый взгляд няни как няни, но, когда очередная соискательница берет на руки мою дочь, внутри все переворачивается. Все бесит, все не так. Держит не так, смотрит не так, говорит с ней не так. И самое отвратительное, что я отчетливо понимаю – не просто не так, а не так как Ника…

Я знал, что она придет. Она уже приходила, дважды я лично ее прогонял, а потом несчетное количество раз поручал это сделать охранникам. На меня весь персонал косится как на зверя, который отобрал ребенка у матери. И только я знаю правду, я и Демьян, но никому этого больше знать не нужно.

Узнал ее сразу, как только увидел из окна. Она шла по двору в бесформенной юбке, нелепой блузке, которая делала ее похожей на учительницу на пенсии. Очки, сумка, парик из серии «я упала с самосвала». Какой дебил ее так нарядил?

Захотелось подойти, сорвать с головы это подобие прически, очки, блузку с юбкой. Выбросить к чертям и обнять. Сказать, что соскучился просто жесть как. Попросить, чтоб вернулась – если надо, на коленях. Она согласится, обязательно, пускай даже ради дочки.

Потому и попросил Нину Аркадьевну, горничную, принести малышку. Она новый человек в доме, Нику не знает. Я многих сменил, если было хоть малейшее подозрение на связь с Самураем.

Яростно мотаю головой, прогоняя чертовы мысли. Нет, я больше не позволю Нике проникнуть себе под кожу. Нельзя, мозги «плывут» уже только от одного ее присутствия. Или может это все от недосыпания…

Я смотрю, как она кормит мою дочь, и понимаю, что никого не найду лучше для ребенка. Ника качает малышку, тихо напевая колыбельную, целует ее пальчики, а я стараюсь не смотреть на прикрытую уродливой блузкой грудь.

Стоп, Талер, кажется, кто-то тут распинался, что ему не нужен секс. Да, это правда, по крайней мере, пока, но мне однозначно нужна няня. И я ее уже нашел.

Доминика

Встаю с кресла медленно, чтобы не разбудить дочку.

– Давай ее мне, – говорит Тимур, протягивая руки, а я не могу от нее оторваться. Моя теплая девочка пахнет молоком, она спит, прикрытая блузкой, и мне кажется, что мои руки к ней приросли.

– Можно я еще ее подержу? – спрашиваю тихо, с мольбой заглядывая ему в глаза. Не знаю, зачем это делаю. Наверное, пытаюсь найти того Тимура, которого так долго любила.

Но его там нет, этот Тимур – непробиваемая гранитная скала, и я осторожно отнимаю малышку от груди. Она всхлипывает во сне и морщит носик, готовясь заплакать. Тим смотрит на нее, поджав губы, и начинает расстегивать рубашку.

Мы стоим в двух шагах от его спальни, и я изо всех сил прогоняю от себя воспоминания, как сама это делала. Тим часто меня просил помочь ему раздеться. Или одеться. Ему нравилось, когда я неторопливо продевала пуговицы в петли…

Прямо передо мной оказывается умопомрачительный мускулистый торс, где каждая мышца будто высечена из камня. Он тоже из моей прошлой жизни. Я старательно отворачиваюсь, наклоняю голову, чтобы отгородиться стеной волос – своих собственных, парик валяется где-то в углу. Я даже глаза закрываю, но резкий голос Тимура заставляет вернуться в реальность.

– Это чтобы ты не ходила по дому голой, персоналу не обязательно видеть тебя без одежды.

Он набрасывает мне на плечи рубашку и связывает впереди рукава.

– Иди.

Торопливо переставляю ноги, молясь про себя, чтобы он не передумал. Поменьше смотрю по сторонам – все, что связывает меня с этим домом, больно. А мне нужны только положительные эмоции, разве я хочу, чтобы мой ребенок переживал вместе со мной тревогу и страх?

Значит, что бы со мной не происходило, я должна видеть только хорошее. Это несложно. Сегодня я шла сюда, надеясь просто увидеть свою дочь, а в итоге держу ее на руках целых полчаса. Покормила ее. Тимур даже взял меня няней, а это значит, что я буду все время находиться со своей малышкой, кормить ее, купать, гулять. Внизу у двери я видела коляску – она такая красивая! Я уже мечтаю, как положу туда дочку, и мы с ней пойдем гулять в парк.

Представляю и улыбаюсь, размечтавшись. Не замечаю ступеньку, спотыкаюсь, и в последний момент меня вместе с ребенком хватает в охапку Тимур.

– Если ты не будешь смотреть под ноги, когда у тебя на руках ребенок, вылетишь в ту же секунду, – он говорит, а сам смотрит в сторону, как будто ему неприятно на меня смотреть.

А почему «как будто»? Просто неприятно и все.

– Извини, – улыбаюсь и говорю извиняющимся тоном, но Тимур так и не смотрит в мою сторону.

– Иди. Я тебя предупредил.

Детскую Тимур сделал рядом со своей спальней, и когда мы проходим мимо знакомой двери, мне хочется зажмуриться. Я была там счастлива за этой дверью, пусть недолго. И что бы Тим не говорил о лжи, я знаю, что наша дочь родилась от любви. Пускай это была только моя любовь, но она была. Мне показалось, или по лицу Тима промелькнула мрачная тень?

Спохватываюсь и прогоняю грустные мысли. Тимур открывает следующую дверь, мы входим в детскую, и я не могу удержаться от восхищенного возгласа:

– Тим! Как красиво!

Он бросает на меня удивленный взгляд, а я восхищаюсь абсолютно искренне. Комната оформлена в розово-лиловых тонах, все подобрано идеально, начиная с пеленального столика и заканчивая бантами на шторах.

Ясно, что здесь поработал дизайнер, но сама я ни за что не смогла бы сделать для дочки такую детскую комнату. Мы подходим к кроватке, над которой нависает развесистый балдахин с музыкальной игрушкой. Тимур развязывает рукава рубашки и забирает ребенка.

Он сам укладывает дочку в кроватку, а я смотрю, как бережно он поправляет ее головку, чтобы было удобнее. Как заботливо укрывает ее, как гладит ее пальчики – одним своим большим сразу все дочкины. Тимур очень старается быть хорошим отцом. Так может, все это чушь, что мы, детдомовские, не можем быть хорошими родителями?

Пока он склоняется над кроваткой, я продеваю руки в рукава рубашки – она большая, я могу завернуться в нее как в халат. Или я просто похудела? Блузку сворачиваю пятном внутрь и нерешительно осматриваюсь. Куда ее девать?

По-хорошему, мне нужно вернуться домой, переодеться, сложить вещи. Но стоит представить, что я выйду из этого дома, становится страшно.