Почему я до сих пор здесь? Зачем?

Сейчас мне кажется, что своим присутствием я просто удовлетворяю чье-то личное любопытство.

Марк. Я снова оборачиваюсь к нему, и разглядываю из-под опущенных ресниц его отстраненный профиль: он сидит, не смотря меня, далёкий, точно так же, как я была далека от него еще вчера, когда не желала замечать все его старания сблизиться, которые я так по-свински игнорировала.

Мне ужасно захотелось все вернуть, все переиграть, исправить. Вернуть на то короткое мгновение, когда казалось, что всё было хорошо. Вернуть все то, что между нами тогда было – наши прикосновения. Вернуть цвет своим эмоциям. Да-да, именно цвет, ведь даже эмоции имеют свой цвет, вкус, запах и, даже звук: от кроваво-красного до нежно-лазурного, от ванильно-сладкого до терпкой горечи… От тихого шелеста до взрывной мощи…

Спящая совесть сейчас периодически поднимает голову, чтобы спросить, что же тебе, неблагодарное существо, могло не хватать в жизни? Привлекательная, неглупая 25-летняя девушка благодарила Бога за то, что имела, но все же ощущала полную потерю контроля над собственной жизнью, продолжая терять уверенность в себе и в завтрашнем дне. Теперь знаю, в какой-то их этих моментов самобичевания я и упустила что-то важное…

– Все свободны, – неожиданно первым прерывает молчание Марк, обращаясь к Елене. – Свободны! – повторяет нервно и следит за тем, как Света неуклюже сползает вниз со своего стула и выходит, а остальная прислуга покидает комнату. – А ты, останься, – обращается ко мне.

Смотрит на Дашу и добавляет:

– Ты тоже.

На его губах играет опасно-хищная улыбка, и он «ласково» спрашивает:

– Что ты задумала?

Я вздрагиваю и снова оборачиваюсь к нему, чтобы убедиться, что он обращается не ко мне, а он продолжает:

– Года не прошло, как ты бежала от меня, как от смерти, а сейчас заявилась в мой дом, как ни в чем не бывало.

– Ты не слишком любезен. – Даша отвечает дерзко и откидывается на спинку стула так, что нескромный вырез на ее платье теперь обнажает грудь сильнее допустимого. – Может, соскучилась по тебе?

– В постели Гордона?

– Одно другому не мешает. Я не понимаю, почему мы вообще говорим сейчас об этом. При ней. Ты тоже нашел мне замену. Ну и как? Копия оказалась не хуже оригинала?

– Даша.

Вот вроде бы и голоса не повысил, а как будто хлестнул наотмашь.

– У меня ничего нет, кроме себя самой. Я вернулась сюда, когда там для меня всё закончилось. Теперь многое иначе. Ты остался самым-самым. Я не идеализирую, я не помешалась, наоборот, сейчас мыслю трезвее, чем когда-либо. Время расставило все по своим местам. Никто не даст тебе того, что могу дать я.

Она смотрит на него, хочет что-то сказать, но, видимо, заметив его взгляд, направленный на меня, начинает злиться сильнее:

– Как это жалко смотрится – когда женщина живет с мужчиной, которого нет рядом.

Вздрагиваю от этих слов, а она снова открывает рот, чтобы добавить еще что-то, и мигом закрывает, когда с противоположной стороны стола от Марка слышится яростное рычание.

Лучше бы их диалог проходил без меня.

Я резко встаю из-за стола, и, вместе с этим, фарфоровая тарелка рядом со мной выскальзывает и летит на пол. Подпрыгнув, насмешливо звякнув, раскалывается на три крупных куска.

Как символично! Мир мой рушится на острые осколки, и теперь я смотрю в свои мечты, как в разбитое зеркало.

В каждом из этих осколков я вижу только искаженное отражение себя. Я – все они одновременно. Множество фрагментов в одной телесной оболочке. Я как разбитое зеркало, которое уже никогда не сможет стать целым, сколько ни собирай, полного отражения не выйдет.

Когда все разошлись, платиновая блондинка соблазнительно потянулась, затем встала и мягкой кошачьей походкой подошла к огромному панорамному окну. Уже по-хозяйски окинула взглядом весело подмигивающие огни ночной столицы, достала телефон и набрала давно заученный наизусть номер.

– Алло, – на том конце ответили буквально после второго гудка, – Планы немного изменились, – без вступления начала она, – зачем нам половина, когда я могу получить все его состояние!

Я приняла решение уйти обратно, вернуться в свою собственную жизнь, не дожидаясь, пока меня об этом попросят.

Это чужая семья, да, может быть проблемная, неидеальная, но семья, сами разберутся.

Сразу не смогла начать собираться, сил не было. Руки дрожали. Сознание напрочь отказывалось принимать очередную перемену в жизни.

Я встала напротив окна и стала смотреть на ледяные иглы небоскребов «Москва-Сити». В эту минуту не только высотки казались мне застывшими, но даже широкие ленты транспортных развязок смотрелись снежными змеями, извивающимися в самом низу. Панорамные окна пентхауса выходили на ту самую высотку, комплекс башен «Федерация» – башню «Восток», на смотровой площадке которой я отчаянно хотела побывать, но все откладывала на потом. Весь этот ансамбль с абсолютно гладким фасадом, без видимых стыков и выступающих архитектурных элементов действительно напоминал громадную ледяную иглу, тянущуюся к небу. Не залипнуть на нее было просто невозможно: торгово-офисный и развлекательный центр, окруженный мельтешащими неоновыми подсветками и сверкающими динамичными рекламными баннерами, казался сказочным городом в городе.

Вот и все. Все мысли передуманы, ничего не хочется, и я просто стою на месте, убивая время.

Или же я глупо надеюсь, что сейчас, в эту самую секунду, или через минуточку-другую Марк решительно войдет ко мне в комнату и остановит меня?

Ожидаемое – не всегда действительное, и это самое отвратительное.

Тихий стук в дверь, и мне хочется выть в голос: это не он! С другой стороны, может, это и хорошо, ведь больно будет в любом случае, от этого никуда не деться.

Уже не первый раз ко мне негромко стучат, словно деликатно поторапливают, но я игнорирую, меня нет. Меня больше ни для кого нет…

Заставляю себя развернуться, подхожу к шифоньеру и, выволакивая с его антресолей свой потрепанный чемодан, принимаюсь беспорядочно скидывать туда вещи. Но почти сразу останавливаюсь внутри себя – не возьму я того, что Марк мне подарил! И шубку норковую не возьму, и шикарные итальянские сапоги… и еще много чего… Тем более, что чемодан всего один и туда войдут только те вещи, с которыми я сюда пришла.

Да, глупо, наверное, но это не из-за женского бессмысленного упрямства, а из последних остатков гордости, чтобы потом вспоминать было не стыдно. Хотя все равно будет стыдно и больно, чего уж там!

В последний раз окидываю рассеянным взглядом комнату, куда занес меня резкий поворот судьбы, и понимаю, что больше мне брать нечего: банально не унесу.

Тихо и осторожно выхожу в коридор. С трудом справляясь с громоздким чемоданом, стараюсь не привлечь к себе чье-либо внимание, вздрагиваю от неожиданности, когда натыкаюсь на взгляд Беркутова. Видимое воплощение ленивого безразличия, он стоял, прислонившись к стене, на расстоянии вытянутой руки, и не сводил с меня глаз.

Мысли тут же смешались с эмоциями, как только он предпринял попытку приблизиться ко мне, а я сделала шаг назад, инстинктивно выставив вперед свободную руку.

– Не подходи… – беззвучно шепчу, едва заметно двигая губами, глазами моля его об этом на коленях.

Он – самое яркое напоминание моих ошибок, которые я не сумела простить себе, простить ему, нам обоим.

Перехватываю чемодан поудобнее и спешу уйти. Сбежать отсюда. Но он останавливает меня, поймав за талию и развернув к себе, забыв обо всех приличиях и собственных принципах.

– Постой, – произносит в самое ухо, нескромно касаясь его губами, а я боюсь пошевелиться и спугнуть момент.

Последний кульминационный момент с ним, который я могу себе позволить.

Прядь моих волос едва заметно колыхнулась то ли от лёгкого сквозняка, то ли от его дыхания…

Давление, оказываемое им, только разжигает внутренние противоречия, которые как будто колят и скребут кожу. Легче содрать ее с себя, помнящую каждое из его прикосновений, чем вытравить их из своей памяти.