Ничего, за шесть лет мы уж научились обходить ее джедайские штуки.

Я отвел расческу от мягких волос, жизнь вмиг вернулась во взгляд Юли.

– Еще, – слабо попросила она. Я молча обошел стул, с которого неприступная героиня моих снов смотрела на меня просящим взглядом. И кто теперь кого умоляет, злорадно подумал я, встав перед Юлей.

Словно в раздумье повертел расческой – так же во сне она махала веером перед моим носом.

Но больше Юля не проронила ни слова, только вертикальные палочки-зрачки ее сузились до едва заметных полосок. Как у кошки перед прыжком.

Я молчал. Она молчала. Молчал фабрикоид за дверью ванной. И рыбка, само собой, тоже молчала. Молчала вся наша общажная квартира, состоящая из ванной, Юлиной спальни и моей каморки-комнаты. Мир заткнулся.

Конечно, первым сдался я. А как иначе? Все эти годы я прислуживал ей вовсе не из-за приставленного к ребрам ножа.

Меня чуть инфаркт не торкает, стоит Юле занозу поймать. Вот и подходящее ей, только ей, бальное платье, все еще откапывал каждый день в холле «Диснейленда», переживал – вдруг не понравится моей инопланетной девочке, так волновался-волновался, что самого тошнит. Честно, хочется рвануть к унитазу и засунуть два пальца в рот. Чтобы наконец высвободится от розовых соплей, ванили, клубники, всей этой «струи любви» – пусть вместе с завтраком, кровью, сердцем, селезенкой…

Спасибо «сыворотке», когда Юле некомфортно, мне чертовски больно. Когда ей больно – я, считай, при смерти.

А тут я сам так напряг ее ранимую психику! Садист мерзкий!

– Скоро мы расстанемся, – сказал я. – Сразу после танцев.

– Расстанемся, – как эхо повторила Юля.

– Как давно тебе сказали? Хотя и так ясно: намного раньше, чем мне. И тебя не посещала нестандартная идея поделиться со мной?

– А Стас бы хотел?

– Ни в коем случае! – бросил я. – Зачем мне знать такие глупости? Просто однажды зашел бы в твою пустую комнату, и сам бы все понял.

Спина Юли вдруг ссутулилась. Полотенце чуть-чуть сползло с ее груди – совсем чуть-чуть, так, слегка, всего лишь настолько, чтобы кончик моего языка непроизвольно высунулся между губ, и я кусал его, не замечая.

– Отец рассчитал время, когда рассказ не травмирует психику Стаса, – сказала моя хозяйка.

– Ах, тогда ладно. Ведь твой отец главный умник во Вселенной. Он не рассчитал пока еще, больше скольки раз в день мне нельзя моргать, чтобы не сдох мой слабенький мозг?

– Беспокоиться не о чем, – она резко вынырнула из другого инопланетного уровня и перешла на «ты»: – Тебя избавят от «сыворотки». Избавят от меня. А спустя год избавят и от всего этого.

Юля слегка повела рукой, словно указывая одновременно на нашу квартиру, столб Света, Адастру, мое заточение на Люмене, ее отца.

Я поморщился: кроме покусанного языка, заболело в груди. Видно, от порезов чьих-то алмазных скул.

– Я тебя не понимаю.

– Тебя выдрессировали любить меня, а не понимать.

Я схватил ее за плечи и встряхнул. Полотенце соскользнула с тела Юли на пол. Ее глаза уставились на меня, непроницаемые, как золотой слиток. А я смотрел на ее голубое тело и впервые не отворачивался.

Юля коснулась моей руки на ее плече.

– Ты дрожишь. Ты боишься?

– Я боюсь, что напугал тебя, – мои руки осторожно отпустили Юлю. Какой радиоактивный паук меня укусил? Открыв шкаф, я взял чистое полотенце и спрятал под ним гладкие прелести моей хозяйки.

Красные пятна покрыли ступни Юли.

– Я не напугалась, ведь ты не в силах даже ущипнуть меня. Ты не опаснее цветка в вазе.

Мое плечо дернулось как от пропущенного джеба Доктора Осьминога.

– Будто специально задеваешь, чтоб прекратил расспрашивать.

Аксамитовые сгустки ширились, пока не связали сапожки. Плотная багровая каемка обтянула голенища обуви сразу под круглыми мягкими коленями.

Юля покачала головой. Ее волосы колыхнулись густыми черными волнами.

– Это было бы неразумно с моей стороны. Тебя может убить одно мое неосторожное слово. А ты мне еще нужен до конца месяца.

Новый порез рассек мое сердце. Лучше бы и вправду убило.

– Очень заботливо. Спасибо, что думаете обо мне, госпожа.

Она подергала длинный локон на плече.

– Стас, расчешешь волосы?

– А о себе подумала? Твои депрессивные подростковые гормоны утихнут только через год. Шесть лет назад главный умник во Вселенной втирал нам: пока ананси гормонально не перестроятся, им нужно сидеть на землянах как на таблетках. Иначе привет тетя апатия или даже дядя суицид. Кто позаботится о тебе на орбите?

– Я возьму с собой рыбку.

– Рыбку?

– Расчешешь волосы?

– Попроси чертову рыбку расчесать волосы.

Я все же поднял расческу. Но Юля вдруг схватила мою руку, полотенце снова соскользнуло на пол. Под ним уже связался костюм цвета раскаленной лавы. Глухой закрытый бадлон под самый подбородок, и дополнительных заплаток не надо.

– Стас, ты хорошо служил, – сказала моя хозяйка. – Для необученного примитивного человека. Дальше я сама. А ты возвращайся к сестре. Отвыкай мыслить как услужливый пес. Дела моего народа не касаются людей. Поэтому просто вернись к Лене.

Мое дурацкое сердце бешено заколотилось об ребра. Впервые моя звездная принцесса снизошла на земной уровень, впервые заботилась обо мне.

– Ага, вернусь. Это еще не скоро. Сначала разберусь с твоим умником-отцом. Решу вопрос с твоей ссылкой на орбиту. Еще отведу тебя на танцы.

И потянулся к ее волосам. Но мою руку все еще не отпускали. Золотые лучи золотых глаз грели мою кожу.

– На танцы я пойду с Дарсисом.

Мои пальцы вмиг ослабели, расческа выпала и ударилась об кафель пола. Глаза Юли прожгли меня взглядом до мяса, до мозга костей – два желтых Ока Саурона. Мир утонул в черном тумане боли.

– Дарсис пригласил?

– Мы договорились.

Моя дрожащая рука потянулась за упавшей расческой.

– Подожди немного. Сейчас я расчешу тебя.

Вместо этого мне хотелось схватить ее за волосы и вырвать большой кусок блестящего черного водопада. Хотелось сделать ей больно и улыбнуться. Но я не мог. Спасибо дурацкой «сыворотке».

– Нет… я передумала. Повторю: хватит заботиться обо мне. Пойми это сейчас, иначе никогда не вернешься к сестре. Дела ананси – это дела ананси, человек.

Юля встала со стула и вышла из ванной, легкая, возбуждающая, прекрасная, как взаимная любовь. И такая же недостижимая.

Ночью снилось, что я – моя сестренка, что я сплю в земном детдоме и сквозняк кусает мне губы, вызывая тревожные сны. Жесткий матрас давил спину, мои длинные разбросанные по подушке волосы щекотали лицо, рука выпала из-под шерстяного одеяла и касалась пальцами холодной железной ножки кровати. Затем меня выбросило обратно на Люмен, во тьму моей комнаты с задернутыми шторами. Надо мной навис странный человек без лица, и я проснулся с криком.

Завтракал один. Настолько разбитый, что легче выбросить, чем собрать из осколков что-то стоящее.

Столовую вокруг переполнял шум, гам и вкусные до тошноты ароматы. Завтракал? Если бы проглотил хоть каплю каши, похожая на устрицу масса вылетела бы назад на стол. Поэтому просто ковырял ложкой густую жижу.

Пообещал себе: когда вернусь на Землю, обязательно вломлюсь в Питомник бродячих животных и заберу оттуда всех кошечек и песиков, всех, кого хозяева любили, а потом вышвырнули на улицу, приговорили к уколу смерти. Если разлюбить равно убить, я воскрешу бедных зверей. Их снова будут ценить.

Юля, Юля, пусть ты – бездушная инопланетная стерва, но я хочу быть с тобой.

Бросив кашу, я побрел по коридорам Центра, мои ноги сами вынесли меня наружу, под голубой шатер утреннего неба и сияние Света.

Пара красных волановых камушков парила над лужайкой, путаясь в зеленых стеблях. Я взял один и метнул на восток. Камень пролетел над разостланным в траве стволом тяждерева и завис в воздухе на уровне моих глаз. Я бросил вдогонку второй красный осколок. Камни глухо сшиблись и разлетелись в стороны. На меня будто уставились два жутких глаза жуткой версии Чеширского кота. Тело и голова исчезли, а монструозные глазищи остались «висеть» над блестящей росой.