Грабянски отпер парадную дверь и провел ее через то, что, как он всегда любил вспоминать, называлось «общие части». Несколько лестничных пролетов, и они уже стоят в совмещенной кухне-гостиной, приподнятое окно в крыше притягивает свет над их головами.

  — Присаживайтесь, — сказал Грабянски, указывая на низкий диван. — Я поставлю чайник.

  — Полагаю, у вас нет белого вина? Я должен был принести немного сам, но я не думал. Ну, иногда нет, не так ли? Пока не станет слишком поздно.

  «Из уст красоток и пятитысячных моделей», — подумал Грабянски. Он достал из холодильника бутылку Sancerre и откупорил ее. Фарон снова встала на ноги и рыскала по комнате.

  "Хорошо у тебя. Уютный."

  "Спасибо." Он дал ей бокал вина, и она сделала первый глоток, как будто это была шипучка. — Только одно, но я думал, что картины будут, знаете ли, по всем стенам, как у Эдди.

  У Грабянски были пейзажные фотографии; несколько увеличенных снимков птиц, которые он сделал сам. На кофейном столике со стеклянной крышкой перед диваном стояла черная статуэтка летящего сокола. Несколько полок с книгами, в основном справочниками, вот и все.

  — Тогда где твой телек? В спальне, я полагаю. Эдди тоже держит свой там. Тем не менее, по крайней мере, у тебя есть несколько компакт-дисков».

  Трудно было не думать, что Фарон будет разочарован своим выбором: птичьи крики Африки и Ближнего Востока; тропические штормы; запись скрипичных сонат Прокофьева и Янека, которую он купил, потому что ему понравилась Виктория Муллова на обложке; Spectrum Suite Стивена Халперна , рекомендованный Холли из-за того, как он резонирует в определенных частях тела. После криков африканских птиц Грабянски играл больше всего.

  — Знаешь, — сказал Фарон, оборачиваясь, — чему Эдди в тебе не доверяет? Он думает, что ты не умеешь веселиться. Слишком серьезно, да?»

  — Ты поэтому здесь? — сказал Грабинский. «Чтобы помочь мне развлечься? Задайте несколько вопросов. Посмотри, не разговариваю ли я во сне.

  Она посмотрела на него глазами Oxfam через всю комнату. «Мне не нравится, как это звучит».

  "Нет. И вы не должны. Всего на мгновение он коснулся тыльной стороной ладони ее щеки.

  Фарон сделал глоток из ее вина, а затем из крошечного кожаного рюкзака, который был у нее за спиной, вытряхнул изящный красный блокнот и такую ​​же ручку. «Я собирался сбежать в туалет и все записать, пока не забыл».

  "И сейчас?"

  Фарон пожал плечами.

  Грабянски потянулся к блокноту и разорвал его пополам, позволив половинкам упасть на пол. Когда он снова коснулся ее лица, она не отстранилась, и он был удивлен мягкостью ее кожи, несмотря на искусно сделанный ею макияж.

  «Интересно, — сказал он, — не могли бы вы сделать что-нибудь для меня?»

  — О, да, — ухмыльнулась она. "И что это?"

  «Этот человек Слоан. Исполнитель. Я хотел бы встретиться с ним».

  В тот вечер было двадцать пять минут шестого, когда Линн и Хан вошли в офис и застали Резника перед уходом.

  «Питер Пол Сперджен, — сказала Линн, — тридцать семь лет. Женат, трое детей: Мэтью, девять лет, Джулия, восемь лет, и Люк, пять лет. Жену зовут Луиза.

  «В настоящее время проживает, — сказал Хан, — Фронт-стрит, 27, Боттишем. Вот только…”

  Но Резник знал, где это было. — Это деревня к северо-востоку от Кембриджа.

  "Да сэр. Кажется, он ненадолго покинул этот район после получения степени; вернулся шесть или семь лет назад».

  «После университета он работал в издательстве, — сказала Линн. «Лондон и Эдинбург. Создал какую-то свою фирму, видимо, но не пошло. Звучит так, как будто он до сих пор продолжает работать понемногу, но что он делает, чтобы оплачивать счета, так это торговый представитель ряда других издателей, в основном академических, во всех восточных округах».

  «Его жена тоже работает», — сказал Хан. «Библиотекарь в одном из колледжей».

  — Что ж, — сказал Резник, выглядя почти таким же довольным, как и они сами. "Хорошая работа. Очень. А теперь, что ты скажешь, если мы откажемся от привычки всей жизни, прогуляемся по дороге и опередим всех остальных в баре в Борлейс-Уоррен?