Они лежали лицом друг к другу в постели Ханны, черты лица едва различимы в тусклом свете из потолочного окна. «При условии, что ты останешься до утра», — сказала Ханна. — Шесть, по крайней мере.

  Теперь она сказала: «Как ты с этим справляешься? Весь этот ужас».

  Он вздохнул. "Как я? Я ходил к Норме Снейп сегодня днем, прежде чем зайти сюда. С ней была подруга, и она пила, и то, и другое, вероятно, было к лучшему. Что еще она может сделать? Он слегка коснулся плеча Ханны тыльной стороной ладони. — Похоже, отец Ники — тот, что вернулся ни с того ни с сего — снова ушел без твоего разрешения. Она не знает, что ее поразило. Скорее всего, никогда не будет». Он поцеловал пальцы Ханны, когда она приблизила их к его лицу. «Сначала Ники, а потом Шейн. Как она вообще может надеяться понять?

  «Все мои хорошенькие», — сказала Ханна.

  "М-м-м?"

  "Ничего такого. Фраза из пьесы». А потом: «Ты? Ты понимаешь?"

  — Только то, что нет ничего, чего бы люди не сделали друг другу, если обстоятельства благоприятствуют. Ничего страшного.

  — Или неправильно, — сказала Ханна. — Конечно, если обстоятельства не те?

  "Да." Он протянул руку за ее спиной, ладонь была раскрыта на изгибе ее спины, и она придвинулась к нему, приблизив лицо к его лицу. — Да, я полагаю, это то, что я имею в виду.

  Через некоторое время она сказала: «Если они правы, если все в порядке, как вы думаете, то, что мы делаем друг с другом, может быть хорошо?»

  — Да, — сказал Резник, целуя ее. «Я так думаю. Я хочу." Ханна снова прикоснулась губами к его губам. «Это то, во что, — сказал он, — я хочу верить».

  Прежде чем уйти, Питер написал Шине письмо и оставил его на подушке в ее комнате; не было ничего, ни сообщения, ни слепого слова для самой Нормы. Слезы были такими сильными, что она не могла ясно видеть, Норма рвала письмо снова и снова, пока не остались только маленькие кусочки, неразборчивые, за исключением странного слова. «Любовь» и «дом». Норма собрала осколки в руки, отнесла их к раковине и сожгла. Пепел к настоящему времени.

  Шина ушла домой, когда услышала о Шейне, но не осталась. Ее мама кричала, пугалась и все время хотела схватить ее, она не могла с этим справиться. Это было слишком. Кроме того, Роза была рядом со своей мамой, а ведь она была ее лучшей подругой. Она присмотрит за ней, проследит, чтобы все было в порядке.

  Вернувшись к Дайан, Ди-Ди купила немного кислоты, десять фунтов за маленькую полоску, и Шина как раз успела получить свою долю; остальные были далеко, ребенок ползал между ними в подгузнике, и никто не обращал внимания, пока он не начал плакать, а затем Дайан толкнула его на Шину и сказала ей отвести его в ванную и разобраться с ним, а Шина хихикнула и закончила. как ей сказали.

  «И пошевеливайся, черт возьми», — крикнула Ди-Ди. — Мы и так уже опоздали.

  Они встречались с Джейни в городе, возле боулинга. Джейни на скорости или что-то вроде того, когда они добрались туда, должно быть, она была действительно маниакальной, как она вела себя и кричала. Шина смотрела, как она проталкивается мимо этого парня, ненамного старше ее, но одетого в какую-то униформу, как будто он там работал, впустую говоря Джени, что она должна уйти. Но Джейни рассмеялась ему в лицо, а затем потрогала его между ног, просто так, чтобы посмотреть, что он будет делать.

  Парень говорит, что если они не уйдут, он вызовет полицию, а Джени схватит его и, указывая на Шину, скажет: повидайся с ней, ее братом, он только что убил гребаного полицейского, так что будь осторожен. А потом все равно ушел, потому что он убежал в офис, наверное, обмочил штаны.

  Диана кричит из бургер-бара: «Подождите! Подожди минутку. У меня еще нет фишек.

  Но Джейни было все равно, и они вышли на улицу и пошли по улице, взявшись за руки, блокируя тротуар, распевая эту дурацкую песню во весь голос.

  Затем был этот парень, просто этот старый парень, Шина увидела его первым, он петлял через дорогу к ним, пьяный, прямо до Джейни, с широкой улыбкой на всем лице, подпевая, хотя это была совершенно другая чертова песня. «Давай, милая! Ты и я, а? Ты и я."

  И этот пьяный старый ублюдок, которому должно быть лет сорок или пятьдесят, задирает рубашку и начинает всей грудью тереться о Джени. — Пойдем, милая, ты и я. Который когда Джени вытаскивает эту отвертку она получила в ее куртку, только отвертку, разбитую на полпути вниз лезвие и заостренную к своему роду точка, и она засовывает ее в отвратительно жире живота этого пьяного, прямо над пряжкой его ремень , и он падает там, опустился на колени, эта вещь торчащие из него, почти до самого конца, и Джени, она смеется, указывая, а остальные девочки, большинство из них, бегут.

  Дайан стоит возле дорожки для боулинга, фишки падают между ее пальцами, наблюдая, как Ди-Ди пытается оттащить Шину. — Давай, ради Христа, девочка! Вы с ума сошли? Давай выбираться отсюда."