Но не она. Эйрис никогда не обвинял ее – кроме неверности и распутства, конечно. Он грозил отрубить ей голову за это после смерти Дейрона, запер ее в Твердыне Мейгора, приказал следить за ней каждую минуту, спала ли она или бодрствовала. И все же он не обвинял ее в предательстве. Возможно, она должна была быть рада, что он не считал ее вообще способной на это. Возможно, он даже верил, что она любила его, как и боялась.
Его тело лежало в септе Красного замка, одетое в роскошные одежды, что он не носил уже много лет. Его волосы и борода были подстрижены Молчаливыми Сестрами, ногти обрезаны, морщины и пятна на его лице были замазаны, чтобы он был более представительным, более величавым в своей смерти. Рейла же видела все то же жалкое, отвратительное существо. Она бы плюнула на его труп, если бы рядом не было Визериса и королевского гвардейца. Сир Джейме Ланнистер стоял на посту у ног тела, его лицо было лишено выражения, но он склонил голову, когда она вошла с Визерисом.
Рейла опустила сына, он потерял по дороге туфлю, и теперь вздрогнул от холода мраморного пола. Воздух был наполнен запахами воска и благовоний. Эйрис был мертв уже четыре дня, и скоро запах будет уже не так просто перебить. Рейла подошла к телу, осыпанному увядшими весенними цветами из садов, и подозвала к себе Визериса. Он нехотя подошел, с сомнением, с нежеланием, волоча ноги и дергая ее за руку.
– Пойди и отдай дань уважения твоему отцу, Визерис, – сказала Рейла, и ее голос был твердым и ровным. Сын с удивлением посмотрел на нее – она никогда с ним так не разговаривала.
Ему придется к этому привыкнуть, все не станет, не может оставаться так, как было при Эйрисе. Ее долгом теперь было не только утешать и радовать его. Он не долго еще будет оставаться маленьким мальчиком, и часть ее боялась, что она уже слишком долго его баловала. Рейгар был совсем другим ребенком, тихим и независимым, он часто уходил куда-то один, и его приходилось искать часами, пока он не находился где-то со старой книгой или свитком, или где-нибудь в комнате в башне, где смотрел на звезды.
Визерис же никогда не отходил от нее далеко. Но он не может вечно прятаться в ее юбках. Как бы больно это не было, ей надо было его отпустить. Теперь он смотрел на своего отца, сморщив нос, прищурившись от неудовольствия.
– Мне здесь не нравится, – сказал он дрожащим голосом, повернувшись к ней, но Рейла положила руки на его худенькие плечи и заставила его развернуться вперед.
– Я знаю, – сказала она, – и все же ты должен смотреть. Мы помолимся Семерым, чтобы его душа нашла упокоение, – она встала на колени рядом с ним, шурша юбками, сложила перед собой руки и закрыла глаза, когда убедилась, что он сделал то же. Ей должно было быть стыдно от ее лжи: она отчаянно молилась не о мире и упокоении для Эйриса, но просила о палящем огне и жестоких демонах семи преисподен, дабы они поглотили его. Она представляла себе, как огромный дракон сжигает его в пламени. Она эгоистично молилась о себе, но не Матери, как должна была, а Старице.
Когда Рейла сочла, что прошло подобающее приличиями время, она молча поднялась на ноги, поднимая с собой Визериса. Она не стала поднимать его на руки в присутствии сира Джейме. Вместо того она взяла его за его маленькую худенькую ручку и посмотрела на молчаливого юного рыцаря. В свете свеч септы он казался куда менее похожим на Тайвина, и куда больше на Джоанну.
– Вы похожи на свою мать, – внезапно сказала она.
Он настороженно оглянулся на нее.
– Благодарю вас, ваше величество. Я… Мне говорили, вы хорошо знали ее в молодости.
Когда Джейме Ланнистер впервые прибыл в Красный замок, она ожидала дикого, необузданного юного воина, впечатленного легендами о рыцарях древности, нетерпеливо ожидавшего возможности показать себя. И она полагала, что таким он и был, но теперь была в юноше глубокая горечь. Возможно, он начал сожалеть о своем решении принять белое. Может быть, позади в его жизни осталась любовь. Может быть его озлобили месяцы, в течение которых он наблюдал, как Эйрис сжигает людей, и слушал, как получает наслаждение Эйрис.
– Знала, – сказала Рейла. – Она служила моей фрейлиной около четырех лет, пока не вышла замуж за вашего лорда-отца. Мы были ровесницами. Моя леди-матушка, должна я признаться, считала, что она окажет на меня положительное влияние – я была ужасающе стеснительной девочкой.
Это было, наверное, больше всего, что она когда-либо говорила ему. Сир Джейме выглядел таким же удивленным, как чувствовала себя она. Визерис смотрел на нее с любопытством.
– Ваша матушка была сильной женщиной, – продолжила она через некоторое время. – Я премного ей восхищалась. Из-за нее мне хотелось быть храброй.
– Понимаю, – сказал Джейме, и на секунду выражение его лица изменилось, и он показался мальчиком лет двенадцати-тринадцати, и она ощутила тень сочувствия к нему. – Я… Я не много помню о ней. Я был совсем маленьким, когда она умерла. Это было очень трудно для моей сестры. Мать была для нее божеством. Как и для всех девочек.
Да, леди Серсея, которую Тайвин хотел выдать за Рейгара. Рейла никогда не была против этого брака, даже говорила о такой возможности с Джоанной, когда они были еще девочками, но Эйрис никогда бы и не подумал о таком. Невеста с могуществом Утеса Кастерли за ее спиной и золота Ланнистеров в приданом была бы слишком большой угрозой, она могла бы наполнить мечтательную голову Рейгара мыслями о том, чтобы взойти на трон еще до смерти его отца. Нет, как бы не злился Эйрис от мысли о дорнийской жене для своего наследника, Элия в качестве принцессы Драконьего Камня устраивала его куда больше.
Она подумала, что Тайвин, возможно, все еще желает своей дочери супруга-дракона, раз Элия пережила роды оба раза. С этим придется разобраться позже. Рейла не собиралась смотреть, как ее двор снова заполнят Ланнистеры, окружая ее сыновей. Пицеля и так было достаточно. Ланнистеров не стоило провоцировать, но и потакать им не следовало. Она не собиралась допускать, чтобы говорили, что Тайвин Ланнистер снова правит Семью Королевствами, дергая Рейгара за ниточки, как куклу со скоморошьих представлений.
– Она была бы горда вами обоими, я уверена, – сказала теперь Рейла сиру Джейме. – Семья была очень важна для Джоанны. Помолвка вашего отца была объявлена при дворе. Мой покойный супруг закатил великий пир и бал в их чести. Джоанна была счастливее, чем я когда-либо ее видела, как и ваш лорд-отец.
Джейме, казалось, был ошеломлен мыслью о том, что его отец и слово «счастье» можно было упомянуть рядом. Она не могла его в этом винить. Даже в его юности радость была таким же врагом для Тайвина, как целомудрие было для Эйриса. И все же, она ведь танцевала с ним на его свадьбе, разве нет? Он был тогда вполне хорош собой, хотя она считала, что Джейме повезло унаследовать ошеломительную красоту его матери. Тайвин был привлекательным юным лордом, но Джоанна была как полуденное солнце, яркая и сияющая. Мужчины почти бежали от нее, когда она шла мимо, сверкая и обдавая силой.
Рейла почти ненавидела ее за это, но Джоанна могла быть такой притягивающей, и она была Ланнистер, а не кронпринцессой. Но теперь Джоанна была мертва – вся ее красота и сила не смогли помочь ей одержать победу в войне на родильном ложе. А Рейла живет, проиграв множество битв против своих отца и матери, против Эйриса, против собственного тела. Но войну она не проиграла. Она кивнула сиру Джейме и повела Визериса прочь из септы.
Когда солнце достигло наивысшей точки, Эйриса завернули в саван и понесли вниз с Холма Эйгона к Великой Септе Бейлора. Там Верховный септон проповедовал множеству придворных и простонародья, собравшихся в септе и на площади перед ней. Вокруг носилок собрали дрова и хворост. Лорд Мерривезер, последний десница Эйриса, произнес несколько ободряющих слов, которые звенели в ушах Рейлы. Она шагнула вперед, ее лицо было прикрыто вуалью из черного кружева, и приняла факел от сира Герольда.
– Из праха ты вышел, к праху уходишь, – произнесла она на высоком валирийском – одна из немногих фраз, что она знала – и прикоснулась факелом к костру. Дым начал подниматься в небо, которое грозило излиться дождем, и все же он не начинался, дерево заскрипело и загорелось, и Рейла была рада, что вуаль скрывала ее улыбку, что играла на ее лице, пока ее муж обращался в пепел.
