Но теперь она была свободна от Красного замка, который всегда, даже когда она была маленькой, доставлял ей больше горя, чем радости. Она была свободна от жары и вони Королевской Гавани, свободна от взглядов двора, от ее старой спальни, где в ее снах крики и удары Эйриса все еще отдавались эхом, свободна от столькой боли. Как будто она сбросила одежды, тяжелые и мокрые от дождя. Она чувствовала себя даже легче, почему-то. И пусть даже Север принесет ей новую боль, новое горе, по крайней мере, все будет иначе. По крайней мере, она сможет говорить себе, что сама это выбрала, пусть выбора практически и не было.

Она наконец освободилась от короны на ее голове, которую она протянула в маленькие бледные руки Визериса, обернув его пальцы вокруг металла. Эйрис приказал сделать ее для нее вскоре после того, как занял трон. Она была менее громоздкая, менее торжественная, чем его корона, и все же, ей никогда не нравилось это золото, покрытое гранатами, их острые грани. Она часто резала о них руки, когда только начала ее носить. Рейла иногда задумывалась, что может быть этого Эйрис и хотел, что это радовало его, что она страдает от его рук, пусть и не напрямую. Что ж, в этом случае, он все же победил, потому что она страдала от всего, что он делал – и что делал Рейгар – но она отказывалась об этом думать. Он больше не будет над ней торжествовать.

– Сохрани ее, – сказала она своему сыну. – Может быть я еще королева, но корона мне больше не нужна.

Он посмотрел на нее мокрыми глазами.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, матушка. Я… Разве Рейгар не может позволить тебе остаться? Не уезжай. Пожалуйста, не оставляй меня.

Рейла не позволила себе заплакать. Она не хотела, чтобы он помнил ее плачущей. Она поцеловала его брови, щеки, нос, и пригладила его волосы. Они стали длиннее. Напомнили ей о Рейгаре. Она надеялась, что не подведет его, как она думала о своем первенце иногда. Рейгар был сам себе хозяином, но может быть она могла… должна была растить его лучше. Должна была быть храбрее, может быть сильнее, должна была биться за него, сопротивляться гневу и ярости Эйриса, и может быть, тогда всего этого не случилось.

– Я должна, – сказала она. – Я Таргариен, и я поклялась, что поеду на Север и выйду замуж за лорда Старка, и это я сделаю. Мы должны быть домом, который держит клятвы, или от нас ничего не останется, Визерис. Я знаю, ты понимаешь. Я знаю, ты будешь сильным. Ты ведь сможешь быть сильным ради меня? Я увижу тебя снова.

– Когда? – потребовал он, прижимая корону к груди, вытирая нос. – Когда ты вернешься?

– Однажды, – сказала Рейла. – Однажды ты увидишь меня снова. Не плачь, милый. Ты принц. Твои люди смотрят на тебя. Я буду отправлять тебе воронов. Элия и ее дамы помогут тебе писать в ответ. Я люблю тебя.

Теперь он по-настоящему начал рыдать, и она поняла, что не может оставаться дольше, потому что потеряет свои силы и разрыдается с ним. Она забралась на свою лошадь. В отдалении ее ждали северяне.

– Я люблю тебя, Визерис, – сказала она, надевая стремена. Она ехала в седле по-мужски. У нее были платья для верховой езды, первые, которые не были черного цвета, заказанные специально для этой поездки. Ей никто больше не будет управлять. Она Таргариен, она была… Она остается королевой, и она встретит то, что ждет ее, с высоко поднятой головой. Она однажды прошла по проходу септы к чудовищу, которое ее ожидало. Это не будет намного труднее.

– Не уезжай! Матушка! – его септа удерживала его. Визерис, кажется, уронил корону в грязь. Часть нее надеялась, что он выбросит ее в ближайшую реку.

– Матушка, пожалуйста! – громко рыдал он, но она заставила свою белую лошадь прибавить ходу, и его плач затих в отдалении. Каждая часть ее кричала, чтобы она обернулась, вернулась к нему, взяла его на руки и пообещала, что никогда его не оставит, но она не могла. Ее дорога лежала вперед. Она продолжила ехать.

Лорд Рикард выехал встретить ее, когда она пересекла границу Севера. Она не была бы удивлена увидеть злость на его лице, но он был как всегда бесстрастен, хотя она думала, что заметила его удивление, когда он отметил отсутствие короны и повозки для путешествий, ее простой наряд и выражение ее лица. Она знала, что выглядела теперь по-иному, куда жестче, может быть, но остановив лошадь, все, что она сказала, было:

– Благодарю за встречу, лорд Старк.

– Добро пожаловать, ваше величество, – ответил он, и между ними легло молчаливое соглашение, что так они будут называть друг друга еще не долго. Они немного разговаривали в недели, последовавшие в дороге к Винтерфеллу. Они ехали куда быстрее, чем если бы ехала вся свита с полным облачением, но дни все же были долгими, тяжелыми и холодными. Молчание приносило одиночество, и в то же время облегчение. О чем они могли говорить? О его детях? О ее детях? О том, что она здесь, рядом с ним, только потому, что ее сын украл его дочь, приведя к одному восстанию, и этих восстаний могло быть не одно?

Большую часть времени она проводила, разглядывая окрестности, которые кому-то другому могли показаться совершенно обычными, но это были самые дальние от Красного замка края, что она когда-либо посещала, и когда-либо будет. Одна никогда не видела таких широких просторов дикой земли, со столь малыми и редкими замками и распаханными полями. Никаких постоянных наблюдательных башен, замков или даже маленьких городков на горизонте. Только горы, леса и долины. Это не должно было удивлять: она всегда знала, что Север существовал, изучала историю и географию всех Семи Королевств, когда была маленькой, и все же она была ошеломлена, увидев все это своими глазами. Она всегда чувствовала себя маленькой, крошечной в окружении двора, столицы, и ожиданий, повешенных на нее, но здесь она чувствовала себя маленькой совсем по-другому. Все это существовало еще задолго до Эйгона и его сестер. И все это будет существовать еще долго после того, как сгинут она и ее потомки.

Когда она впервые увидела Винтерфелл, шел снег. Снежинки падали в ее волосы, когда она отбросила капюшон, и она уже дрожала, когда они проезжали в ворота. Она едва успела разглядеть окрестности, все вокруг было белым и серым. Почти кружилась голова, и она едва не упала, спешиваясь, но лорд Рикард был рядом, бесстрастно протягивая ей руку. Он не смотрел на нее, он смотрел на собравшихся снаружи жителей замка, сжавшихся от сурового ветра.

Последовало несколько быстрых реверансов, но в основном все открыто смотрели на нее, и раздавались шепотки, неразличимые от ветра и снега. Молодой мужчина, стоявший рядом с рыжеволосой женщиной должно быть был Эддардом Старком, женившимся на Кейтлин Талли вместо своего брата. Худенький мальчик рядом с ними, который как будто недавно начал резко расти, скорее всего, был юным Бендженом.

– Мой лорд-отец, ваше величество, – начал Нед Старк. Его лицо было длинным и мрачным, и так похожим на Брандона, что это почти пугало, но в нем недоставало огня его брата, и он был ниже ростом, более крепко сбит. – Винтерфелл ваш.

– Леди Кейтлин проводит вас в ваши комнаты, – сказал ей Рикард Старк. Рейла отпустила его руку. Он, казалось, не мог насмотреться на своих сыновей, и она подумала, что не только она рассталась со своими детьми. Он никогда не увидит Брандона и Лианну, и их судьба была более жестокой, чем у Визериса.

Кейтлин Талли, теперь Кейтлин Старк, была куда более добросердечной, чем могла бы быть. Она выглядела решительно уверенной, старалась объяснить Рейле план огромного замка, показывая ей, какие теплые на ощупь стены.

– У них есть теплицы для выращивания пищи зимой, и горячие источники в богороще прекрасны, – говорила Кейтлин открытым тоном юной жены, полной надежд.

Рейла подозревала, что она беременна, пусть это не было еще видно – по тому, как она колебалась на лестнице, сдерживая свои быстрые шаги и осторожно поднимаясь на каждую ступеньку. Эйрис часто запрещал ей вообще пользоваться лестницами, и делать вообще что-либо, кроме того, чтобы сидеть и стоять, когда она была беременна.