Категорически отказавшись от участия в визитах вежливости к родственникам Марко и Душенки, сославшись на необходимость конспирации и получив одобрение старого партизана за такую осторожность, друзья выторговали в свое распоряжение целый день счастливого ничегонеделания, такого редкого в их профессии.

– У меня ведь тоже для тебя есть небольшой свадебный подарок, – хитро улыбнулся Ежов, убедившись, что рядом нет никого даже на расстоянии минометного выстрела.

– Только не говори, что неизвестный спонсор купил для меня акции Microsoft, – отшутился Распутин, занимаясь кургузой пузатой глиняной ёмкостью с волшебной амброзией местных виноделов. – Я совершенно не разбираюсь в биржевых нюансах и обязательно прогорю.

– Хорошо, – согласился Ежов, – акции и биржу оставлю себе, а тебе хочу сообщить, что мой план утвержден руководством управления, и с этого месяца ты восстановлен на службе и переведен в мое подчинение в качестве агента под прикрытием. Все учетные карточки псевдонимичны, раскрытие твоего инкогнито исключено. Нынешний статус, место службы, публичная фамилия никому не известны, кроме меня и моего непосредственного начальника. Поздравляю с легализацией и восстановлением твоего доброго имени на Родине, товарищ старший лейтенант! Да-да, не вскидывый брови и продолжай откупоривать амфору. Звездочки обмоем на удачу, чем Бог послал.

– Командир, – Григорий остался сидеть, пытаясь осмыслить сказанное Ёжиком, – воскресил! А то я, как какой-то огрызок непонятной принадлежности.

– Раз воскресил, – Лёшка поднялся и одёрнул рубашку, – Встать! Смирно! Что должен отвечать боец при объявлении о присвоении очередного звания?

– Служу Отечеству! – подскочил Распутин, роняя кувшин…

– Ну вот, – Ежов с сожалением посмотрел на разлившееся по ступеням красное вино, – остались без фронтовых ста грамм, зато с салютом. Вольно, Гриша! Дай я тебя обниму! С возвращением! А потом наряд вне очереди за неуставной ответ, хотя по существу всё сказано правильно!

– Да я готов неделю полы мыть!

Распутин стиснул майора в своих огромных руках.

– Отставить душить начальство! – закряхтел Лешка в объятиях легионера, – и полы – тоже отставить. Уфф…

Отпущенный Григорием, Ежов плюхнулся обратно на ступеньки и повёл плечами…

– Если жену так обнимешь – точно сломаешь, медведь, – пробормотал он добродушно. – А если серьёзно, Гриша, то главное твое задание – Дальберг, его планы, связи, круг интересующих вопросов. Тут я тебе подыграю, прикинувшись ренегатом. Ты про меня ему написал?

– Сразу же, как только ты дал отмашку…

– Добро! Ему надо ощутить, какого ценного кадра он приобрел в твоём лице, но не переиграть с энтузиазмом. Поэтому торговаться мы с ним будем отчаянно, а дезу пихать дозированно, разбавляя лошадиными порциями проверяемой правдивой информации…

Они увлеченно обсуждали шахматные ходы, чувствуя себя в одном шаге от политических кулис, за которые простые смертные обычно не допускаются. Близость Больших Тайн одновременно притягивала и пугала, будоражила кровь и распаляла фантазию, воспитанную на приключениях графа Монте-кристо, мушкетеров де Тревиля и охотников за королевскими подвесками. Они строили планы, которые жизнь перечеркнёт уже через неделю, когда две тысячи боевиков под руководством Басаева и Хаттаба вторгнутся в Дагестан, и начнется Вторая Чеченская война. Через два дня, 9 августа 1999 года премьер-министром России будет назначен никому не известный, политически невзрачный и внешне неказистый глава ФСБ Владимир Путин. А еще через десять дней Ёжик со своей группой будет срочно отозван на “Большую землю”, оставив Распутина наедине с поставленной задачей и тяжкими думами о незавидной судьбе своего друга и такого далекого, жестокого, но все-таки дорогого сердцу Отечества. Слова Дальберга “Мы бросим англосаксам ещё одну кость, которой они подавятся” стали приобретать новый, зловещий смысл. Давиться нынешнему заокеанскому гегемону, как и всем предшествующим претендентам на мировое господство, предстояло Россией.

Скучать без Ёжика долго не пришлось. Через несколько дней после его отъезда Григория вызвал к себе командир роты и вручил открытое командировочное предписание в Страсбург, “в распоряжение встречающего”. Распутин всё понял без слов.

Во Францию твердо решил лететь с Душенкой и попытаться на месте уговорить её хоть какое-то время пожить там, подальше от войны. Оставлять её одну не хотелось даже на минуту. Она, как бездомный щенок, почувствовав широкую спину взрослого мужчины, торопилась прислониться к ней, схватиться за сильную руку, как за спасательный круг и не отпускать ни при каких обстоятельствах. К тому же, её несомненные способности и музыкальный слух позволили стремительно осваивать незнакомые языки. Пока её речь представляла собой очаровательную, непереводимую смесь русского, английского, французского и сербского. Но с каждым днем увеличивалось количество новых, правильно произносимых слов, и Григорий надеялся к концу года услышать сносно понимаемый говор хотя бы на одном из них. Сам он с удивлением обнаружил, что влюблённым для общения достаточно очень скромного словаря межнационального общения, во всяком случае в медовый месяц.

Командование KFOR сквозь пальцы смотрело на амурные дела подчиненных, предпочитая не вступать в жёсткое противостояние с мужским коллективом, страдающим без семейного тепла и женской ласки. Европейскую визу выправил Айвар, заманив лестной перспективой работы в Италии. “Хоть какая-то польза от ублюдка”, - пробормотал Григорий, проверяя паспорт супруги. Маршрут до места назначения изменил. До австрийского Граца добрались самолетом, взяли в аренду машину и с ветерком помчались на Запад, останавливаясь в романтичном Зальцбурге, сонном Аугсбурге и деловом Штутгарте. Оставив утомленную дорогой жену в отеле Баден-бадена, от которого ходил чартер до ближайшего аутлета, Григорий покатил на встречу с Дальбергом. Попрощались полгода назад неоднозначно. Как-то оно будет сейчас?

Иезуит принимал легионера в той самой библиотеке, где состоялся их последний разговор. Вид у него был потрепанный, будто аристократ “не просыхал” трое суток, под глазами набрякли мешки, носогубные складки стали резче, глубже и только глаза остались такими же колючими, внимательными, изучающими. Предложив присесть на то же кресло, что ещё помнило Распутина, он плеснул себе красного вина из бутылки без этикетки и расслабленным жестом предложил гостю выбирать напитки и закуску.

– Ты удивил меня, Жорж, – Дальберг сказал это таким безразличным тоном, как если бы произнес “ты совсем не оригинален”. – Не ожидал от тебя такой страсти к путешествиям по Европе, да ещё в компании с хорошенькой леди. Познакомишь?

“Обойдёшься,” – хотел надерзить Григорий, но вместо этого вздернул брови и ответил, стараясь придать голосу максимум удивления:

– Откуда такая осведомленность, Петер? Ты начал интересоваться моей личной жизнью и следить за мной?

– Ну, может быть. Самую малость, – равнодушным голосом отозвался Дальберг. – С того памятного дня, когда твой глазастый напарник обнаружил незваных гостей в моих владениях, я несколько изменил собственное отношение к безопасности и предпринял некоторые меры для борьбы с неожиданностями.

– Ты чего-то или кого-то боишься? – поинтересовался Распутин, наполняя свой бокал из той же бутылки, что и хозяин дома.

– Все мы боимся чего-то или кого-то, – поморщился иезуит, – но в данном случае это была больше забота о твоей безопасности, ведь подвиги рождают не только славу, но и желание мстить. Я должен был убедиться, что за тобой по пятам никто не следует с этой целью.

– Ну прости, я не знал, что стал такой важной птицей, – съязвил Григорий, – и…

– Прощаю, – перебил его Дальберг. – Но раз мы всё-таки будем работать вместе, на будущее прошу тебя согласовывать свою активность и маршруты передвижения.

– Хорошо, – Распутин поставил бокал на столик, – раз мы будем работать вместе, хотелось бы знать, что конкретно сегодня является главной опасностью и кто тот враг, что эту опасность генерирует?