– Как? – вздергивает брови младшенькая Танюшка.

– Строил роту и говорил: "на землю летит метеорит, и только мы можем спасти планету, поэтому принимаем упор лежа и максимально активно начинаем толкать её подальше от оси". И к слову, мы ни разу не подвели человечество…

Танюша расхохоталась, и эстафету развлечения дамы сразу принимает следующий рассказчик, водружая на стол вазу с фруктами.

– Когда мы с Потапычем служили на границе с Монголией, недалеко от нашей части, в степи располагался языческий Алтарь. Местные жители так же, как я сейчас, приносили туда в дар степным духам разные вещи, в основном – еду.

– И местные жители думали, что духи будут её есть? – недоверчиво смотрит Танюшка.

– Так “духи”[8] и ели…

Офицерская братия веселится, наблюдая бездну непонимания в глазах девчонки.

– Дима, – язвительно интересуется юбиляр, – а почему ты трешь тряпкой не там, где упал салат, а у себя под стулом?

– А у него это условный рефлекс, – расплывается в широченной улыбке сосед Димы, его сослуживец. – С топливом у нас сейчас совсем худо. И вот на утреннем разводе комбат доводит информацию: “Товарищи офицеры и прапорщики! От нас два дня назад сбежал солдат. Значит, он уже далеко. Но так как горючего в части нет, ищем сбежавшего здесь!” Удобно. Просто. Недорого. Вот Дима и привык…

– Да, попортили мы тебе ковер, – с сожалением смотрит на разводы солидный монументальный “подпол”, - одна надежда, что кто-то из соседей сверху зальёт тебя и можно будет на него списать.

– Там все, кто мог нас залить, уже выполнили свою норму, закончили ремонт и жутко этому рады, – подаёт голос старшая Танюша. – По идее, можно жить спокойно.

Разговор моментально сворачивает в вечную сторону ремонтов-новоселий. Кому-кому, а служивым, планово меняющим место жительства раз в пять лет, всегда есть о чем рассказать.

– Оцените картину маслом, – делает страшные глаза пойманный на халтурной работе майор ВДВ Дима. – Жду лифта. Лифт проносится мимо меня с нелифтовой скоростью, из него слышен мужественный вопль "АААААААААА!!!", несколько искаженный эффектом Доплера. Через секунды – оглушительный скрежет и тишина. Когда лифт вскрыли, там обнаружился перепуганный мужичок с тонной кирпича. Хорошо, что лифт новый, с улавливателем падающей кабины. А то бы уже и не смешно было.

– Это что, – поддержала разговор Танюша. – Вот в соседнем подъезде на четвертом этаже унитаз вообразил себя гейзером и загадил всю квартиру. Это потому, что на третьем ставили угловую джакузи, с переносом стояка метра на три. Сам стояк на время того переноса просто заткнули большой резиновой затычкой. А над затычкой девять этажей…

– А меня чуть заикой не сделали, – прижимая к себе Танюшу, улыбается Потапыч. – Стук в окно. "Извините, это девятый этаж? Мне отсюда не видно!" – "Нет, седьмой." – "Спасибо!" И это все в семь утра! Альпинист долбаный, кондиционеры вешать умеет, а этажи путает…

Потом Потапыча заставили разворачивать подарок! Как понял Григорий, сбрасывались на него не только всей наличной командой, но и всеми подразделениями, представленными присутствующими. Охотничий карабин Blaser R93 с регулируемым гребнем приклада и оптикой Zeiss 2-12-50 в аскетичной квартире полковника выглядел роллс-ройсом, случайно заехавшим в сельский гараж. Изделие больше часа гуляло по рукам, пока Потапыч не изъял его. Командир вытащил Распутина из кают-компании и прошептал приказ-поручение:

– Ну вот что, товарищ военврач, приказываю отправляться домой и выспаться, ибо тут гульбарий будет до утра, а на тебе уже лица нет. По дороге зайди к Танюшам, отдай им на хранение подарок. А то как бы мои гвардейцы, дойдя до кондиции, не начали его прямо тут пристреливать.

До собственного, родительского дома Распутин добрался только к полуночи и сразу попал в отцовские объятия и мамины охи-ахи. Домашние посиделки на кухне закончились, когда небо над Москвой уже заметно светлело. Поэтому Гриша, не спавший толком больше недели, уставший и перенервничавший, почувствовав родительский кров, даже не заснул, а просто выключился, как двигатель, полностью выработавший топливо.

Проснулся в три часа пополудни. Родители еще не пришли из своего НИИ, одного из немногих, оставшихся на плаву, но на кухонном столе заботливо лежала подробная опись холодильника от мамы и ключи от семейной реликвии – десятилетней ВАЗ-2105 – от папы.

Вкусив маминого борща так, что появился риск не влезть в прокрустово ложе тольяттинского автопрома, мурлыкая под нос слова песни “Городок” Анжелики Варум, Григорий выкатился из родительского гаража и не спеша порулил к Потапычу, старательно привыкая к изменившейся интенсивности городского движения.

За пяток километров до адреса напевать, да и слушать песни почему-то расхотелось, а когда оставалось сделать последние два поворота, в животе появилось такое же тянущее чувство, какое он ощутил, подходя к госпиталю в злосчастное утро своего ареста, когда убили генерала Миронова. Резко свернув, он припарковался за квартал до дома полковника и дальше пошел пешком, привычно держась “зеленки”. Сердце уже отбивало набат и ладони неожиданно вспотели, когда вдали, наконец, показался знакомый подъезд и стоящий рядом с ним черный, как ворон, диковинный в то время для Москвы Mercedes-Benz G-класса, прозванный в народе гелендвагеном. “Если хотите выжить в наше беспокойное время, Григорий, запомните – всё новое, непривычное должно вызывать у вас тревогу и подозрения. Новые люди, новые вещи…” – вспомнил Григорий ненавязчивое наставление генерала Миронова. Гелендваген в этом дворе выглядел действительно чужеродно и Распутин решил не торопиться, а понаблюдать издали, что это за транспортное средство и кому оно может принадлежать. Ждать пришлось недолго. Через пару минут, как Распутин занял удобное место наблюдения на скамейке у песочницы, из подъезда вывалились трое стандартного вида “братков”. Григорий чуть не вскрикнул. Среди них шариком перекатывался “Бамбук”, при полном параде и с элегантным коричневым “дипломатом” в руках. Вся гоп-компания не спеша погрузилась в машину, и мерседес неторопливо прошелестел из двора на выезд мимо отвернувшегося наблюдателя. Распутину вдруг стало неимоверно страшно и тоскливо. Преодолевая кричащий об опасности инстинкт самосохранения, он встал и деревянной походкой сломанного робота отправился к конечной цели своей поездки…

Стальная дверь “линии Мажино” была приоткрыта. За ней медицинская помощь уже никому не требовалась. У самого порога лежал сосед, решивший еще раз зайти на удачу, попросить в долг. Ему чем-то крепким треснули в лоб, затащили за ноги в коридор и от души добавили лежачему, сломав кадык. В полуоткрытых соседских дверях виднелись босые ноги старшей Танюши. Наверно, открыла дверь на шум и получила пулю в лицо. Младшая испугалась, бросилась в спальню, ей выстрелили в спину и потом контрольный в голову. Сам Потапыч сидел, привязанный к своему любимому креслу, запрокинув голову и глядя на потолок безучастным потухшим взглядом. Дикий бардак, в который превратилась его аккуратная квартирка, не оставлял ни единого сомнения в цели визита “группы заинтересованных граждан”. Шум-гам-тарарам соседи наверняка списали на очередной ремонт и монтаж мебели. Вот и сейчас хорошо слышны работающие где-то дрель и шлифовальное оборудование. Беспомощно осмотревшись по сторонам, Распутин, надеясь увидеть знакомую полевую сумку, поворошил разбросанные бумаги, заглянул в шифоньер, за шкаф, под диван, на кухню, в ванную, а когда выглянул на балкон, сквозь решетку заметил остановившийся милицейский “бобик” и наряд, неторопливо направляющийся к подъезду. Дальше для Григория всё происходило, как в замедленном кино – ревизия запасных выходов, понимание, что спускаться с балкона Потапыча можно только на крышу милицейской автомашины, перемещение в квартиру соседки, осмотр газонов под её окнами. Вроде пусто… Он уже закинул ногу на ограждение, как взгляд упал на подарок Потапыча, приткнувшийся среди банок домашних солений. “Нельзя оставлять врагу оружие!” – резануло мозг. Григорий метнулся обратно в прихожую, схватил свою оставленную вчера на хранение сумку, упаковал и тщательно принайтовал пенал с карабином, ящерицей спустился на землю, мысленно благодаря Ежова за тяжелые уроки скалолазания.