Де жа вю. Чувство, испытанное Распутиным в 1987-м во время счастливого возвращения домой из Афганистана, повторилось. После полутора лет службы на Кавказе он спускался по эскалатору московского метрополитена совсем как тогда, после срочной "за рекой". Переход из войны в мирное время подобен прыжку с трамплина в бассейн, где вместо воды – абразивный песок. Психологи называют это посттравматическим синдромом – особым состоянием психики, не выдержавшей эмоциональных перегрузок, вызванных долговременной смертельной опасностью. Хотя на самом деле психика не выдерживает обратного перехода – из войны в мирное время. В первую чеченскую он давался тяжелее сразу по многим причинам. Воюя в Афганистане, люди верили, что выполняют интернациональный долг, “афганцев” в СССР уважали и это как-то оправдывало перенесенные тяготы. Чеченская кампания проходила на совершенно другом, крайне негативном для российских солдат информационном фоне. Кроме этого, Афганистан для советских людей был где-то там, в недосягаемой заграничной дали, а Кавказ – вот он, свой, родной, совсем под боком. Родители еще вчера выбивали туда профсоюзные путевки, киношники снимали “Кавказскую пленницу”, уроженцы Кавказа – соседи по лестничной клетке. Сейчас в этих живописных, вчера ещё гостеприимных местах озверело режутся представители “братских советских народов”, а здесь в Москве все живут так, как будто ничего этого не существует. И в тесном вагоне метро никакого намека на войну. Люди едут по своим мирным делам, читают газеты, обсуждают последние новости, просто сплетничают.

Слева шушукались ровесники Распутина.

– Представляешь, в два ночи звонок. Я, несколько уставший, вялый и сонный, говорю «Алё». Слышу в трубке: «А куда я попала?» Отвечаю по инерции: «Ко мне…» Она: “Господи!” Я, ешё не проснувшись: «Вы мне льстите»… Так и познакомились.

Справа увлеченно беседовала московская интеллигенция.

– Это совершенно точно. Рак теперь излечим, причем без всяких лекарств. Моя подруга работает на кафедре биофизики, показывала мне плакаты с конференции, где на графиках опытов с крысами четко видно, как при голодании кривая развития раковой опухоли падает и потом вообще превращается в прямую.

– Ага, значит, голодание замедляет развитие рака?

– Не только замедляет, но и фактически прекращает.

– Значит, эта прямая означает, что крыса выздоровела?

– Умерла.

– От рака?

– Нет, от голода…

Сзади, со спины, разговаривали о вкусной и здоровой пище.

– Представляешь, проходил мимо угла Кузнецкого и Неглинной – и что я вижу: там, где был один из самых знаменитых московских сортиров, ныне – ресторан "СИРАНО".

– Историческая преемственность, стало быть, сохраняется?

“Гражданка”. Какая она всё-таки стала чужая… Нет необходимости экономить слова, как на войне, где лишние звуки – это секунды. Их может не хватить, чтобы выжить самому или помочь выжить другим. “На гражданке” слово – пустой звук, вылетело и не жалко. На войне не так. Очень часто цена неосторожному слову – жизнь, поэтому невольно учишься фильтровать.

Выйдя из метро, Распутин решил не искать ходячую справочную, а попытался самостоятельно сориентироваться в мешанине многоэтажек, описывая расширяющиеся концентрические круги вокруг метро, разглядывая попутно частную жизнь горожан и пытаясь понять невидимые, но существенные изменения, произошедшие в Москве за последние годы. Стихийно образующиеся “блошиные рынки” у каждой станции метро и даже у каждой остановки. Крикливая аляповатая реклама. Иномарки. Но главное- грязь. Вот отличительная черта всех девяностых. На улицах, на машинах, в кафе, в магазинах, в подъездах, в школах, в госучреждениях… грязь везде. Грязь и испанский стыд за свинарники, в которые превратились все без исключения города бывшего СССР. Стоило включить телевизор, увидеть и сравнить: в то время, как в Германии или Японии граждане стараются блюсти чистоту, в странах бедных граждане мусорят прямо на тротуарах. Казалось бы, никакого парадокса тут нет. Бедному человеку не до наведения порядка, ему лишь бы выжить.

Однако теория «разбитых стёкол» говорит нам, что всё не так уж очевидно. Если человек идёт по чистой, ухоженной улице с аккуратными скамейками и красивыми домами, ему будет неловко кидать на асфальт скомканную пачку сигарет. Если тот же человек пойдёт по улице грязной, с выбитыми стёклами домов и многочисленными похабными надписями на стенах, он уже не постесняется при необходимости даже нагадить на газон, что на ухоженной улице было бы для него совершенно немыслимо.

Мэр Нью-Йорка в своё время провёл натурные испытания этой теории. Он заставил городские службы максимально жёстко пресекать все мелкие правонарушения, которые создавали в городе атмосферу беззакония. Ловить безбилетников, моментально стирать граффити с вагонов метро. Поддерживать центр города чистым. Прошло совсем немного времени, и уровень преступности в Нью-Йорке резко упал. Выяснилось, что в чистом, аккуратном городе люди менее охотно совершают правонарушения. Вот такие парадоксы и неожиданное влияние чистоты на уровень преступности. Мы не так уж далеко ушли от обезьян, и окружение влияет на наши поступки самым непосредственным образом.

Рассуждая про себя на эту тему, Распутин некоторое время брёл за мужиком, старательно повторяя его манёвры по перешагиванию луж и огибанию особо опасных участков подтопления. Вот он докуривает сигарету и нацеливается на ближайший магазинчик. Возле магазинчика урна, но до мужика далековато. “Ну вот, сейчас докурит и швырнет на тротуар или в лужу” – неприязненно успел подумать Григорий, как ускоренный щелчком пальцев “бычок” описал эффектную дугу и упал в урну, даже не задев боковых стенок.

– Трёхочковый! – радостно вздернул руки мужик и начал шарить глазами по сторонам в поисках зрителей. Заметив бесстрастное лицо Григория, посмурнел.

Распутин ускорил шаг, выставляя вперед кулак с поднятым вверх большим пальцем.

– Я все видел! Круто было!

– Ты точно видел? Хух! А то я уже расстроился, думал никто и не заметил такого красивого трехочкового, – засмеялся мужичек.

– Я заметил, конечно! Супер!

Мужик на радостях пожал Григорию руку и по лицу поползла довольная улыбка.

– Тоже сюда? – кивнул он на торговую точку.

– Нет, я вообще не местный, адрес вот ищу, совсем заплутал…

– Ого! – присвистнул мужик, взглянув на клочок бумаги с адресом, – не то слово. Тебе ровно в противоположную сторону не меньше получаса асфальт топтать… Хотя тут недалеко троллейбус.

– Нет-нет, я лучше на своих двоих, – улыбнулся Распутин.

– Ну, бывай, спасибо за внимание, – мужик еще раз пожал Григорию руку и весело, чуть ли не вприпрыжку рванул по своим делам.

«Умейте радоваться мелочам» – прочёл Распутин на рекламной вывеске маленького магазинчика. “И то правда,” – усмехнулся он про себя. Настроение окончательно выправилось.

Обнаружить нужную 12-этажку среди плотной, малогабаритной застройки удалось после долгого изучения окрестностей. Поднявшись на седьмой этаж и обратив внимание на новую, железную дверь, перекрывающую коридор непосредственно перед входом в квартиры, Григорий остановился и задумался. Что делать? Где звонить? Куда стучать? Пока он обследовал стены в поисках какого-нибудь сигнального устройства, за железной дверью послышалось щелканье шлейперного замка, приглушённые голоса, непонятная возня. Кто-то взвизгнул в ультразвуковом диапазоне и тотчас раздался крик откуда-то из глубины дома:

– Нет, не убивай его! Только не здесь!..

Распутин автоматически отпрыгнул от двери, прижался спиной к стене у лестничного пролета, сжимая в руке единственное оружие – перцовый баллончик. Непослушно лязгнул входной замок, чуть приоткрылась бронированная дверь. Доктор, приготовившийся к броску, с удивлением обнаружил субтильную дамочку средних лет в домашнем халате, газетой подталкивающую к лестничной клетке паука приличных размеров. Из-за спины выглядывала мордашка девчонки-подростка, завороженно наблюдавшей за операцией по выдворению членистоногого. Гамма чувств на гришиной физиономии была настолько искренней, что женщина, отправив паука последним взмахом газеты в свободный полет, улыбнулась, плотнее запахнула халатик и смущенно спросила: