Самое страшное позади. Положил руки девушке на талию, чуть придвинул. На нас смотрели – спиной чувствовал: переговаривались, оценивали. Впрочем, после недолгого ритуала приглашений, молодая кровь растворилась в объятиях. Новоявленные Король с Королевой оказались никому не интересны. Мы растаяли в заколыхавшейся толпе.

От Майи исходил цветочный аромат, легчайшими флюидами круживший мою счастливую голову. Порою мы соприкасались коленками, порою бёдрами. Я замирал от страха и блаженства, продлевая эти невозможные касания. Я уже не злился на Юрку. Напротив! Сам бы никогда…

Музыка неожиданно смолкла. Мы разлепились, разняли руки.

– Спасибо, – выдохнул я.

Майя вряд ли услышала в окружающем галдеже, но не отходила. Глянула украдкой, опустила глаза.

– Надеюсь, мы ещё потанцуем. Вы не против? – спросил, пересилив неловкость.

Девушка ответила. За гулом не услышал, лишь заметил, как отрицающе качнула головой. Это значит, что мы не будем больше танцевать или, что она «не против»?

Спас Юрка – включил новую песню. Я без спросу взял Майю за руку, и мы стали топать под нечто западное, непонятное, не имевшее большого значения.

Осмелев, я не сводил с девушки глаз, любовался её ладными движениями, стройной фигуркой, отчаянными подглядываньями из-под бархатных ресниц.

На сцену в тот вечер я больше не возвращался. Между песнями к нам подходили Майины подружки, перекидывались пустыми словами, здоровались со мной, понимали, что лишние, растворялись в толпе. Под конец дискотеки, когда Юрка по традиции завёл «Прощание Славянки», а усталый народ потянулся к выходу, я бесповоротно решил провести Майю домой. Смущаясь и робея, отважился пролепетать о смутных временах и темных переулках. Девушка догадалась, не отказала.

Мы прошли центральной аллеей через парк, обходя беспокойные парочки на скамейках, затем спящими улицами. Легкий ветерок доносил с окраин уютные запахи скошенных приречных лугов, яблок, полыни, спелой картофельной ботвы и мириады неопределённых ароматов, которыми пахнет провинция летними ночами.

В небе стояла полная Луна. Перестрочные времена лишили Городок фонарей, зато добавили звёзд, освободив их от бестолковых соперников. Серебряная пыль рассыпалась по темно-синему бархату, едва подернутому лёгкими пёрышками облаков, вела безмолвные хороводы вокруг величавой Селены, которая дарила подлунному миру силуэты двух неприкаянных братьев и освещала наш путь.

Мы шли поразно. Я не решался обнять девушку, чувствовал – ей не понравиться.

Лишь раз, когда небесные красоты не смогли достаточно осветить ухабистый городецкий асфальт и Майя оступилась, взял её под локоть. Поддержал, не отпустил. Девушка благодарно кивнула, но руку забрала.

– А я сразу догадалась, что меня выберут, – сказала Майя, когда мы вышли на освещённую улицу.

– Почему?

– Замечала, как вы смотрели на меня сегодня. И в прошлый раз.

– Настолько заметно?

Девушка кивнула.

– Это Юрка. Я даже не знал. Тем более: король, королева.

– Жалеете?

– О чём?

– Что ваш друг нас познакомил.

– Не жалею. Я сам хотел…

Замолк, будто споткнулся. Тяжело говорить о чувствах с девушкой, которая нравится.

– И… – прервал паузу, – не называйте меня на «вы».

– Вы учитель.

– Я не учитель, а пионерский вожатый. И вы не пионерка. Одним словом – на «ты». Меня зовут Эльдар, – протянул девушке руку.

Майя усмехнулась, подала узкую ладошку.

– Майя, – сказала тихонько.

– Вот и ладно.

Затем Майя напомнила, где мы с нею встечались: на межшкольном кавээне; она была в команде соперников, а я – капитаном от нашей школы. А ещё рассказывала о себе.

Как и предполагал – ей семнадцать. В этом, девяносто первом, окончила школу, поступила на экономический факультет Киевского университета. Живёт с родителями в новой девятиэтажке на центральной площади, куда поселилась четыре года назад, как переехала в Городок. У неё есть брат, на шесть лет младше, и сестричка, которой пятый годик пошёл. Отец бывший военный, мать работает в райисполкоме. На дискотеку раньше не ходила – родители не разрешали, пока не поступит в университет. Подружки её – не подружки, а компания соседки. Предложили сходить на дискотеку – согласилась. Пошла из любопытства: знакомые рассказали, что двое парней танцплощадку в парке отстроили, дискотеки проводят, а один из диск-жокеев – интересный учитель из соседней школы.

Так и сказала: «Интересный»!

Когда возвратился домой – светало. Пёрышки облаков обратились перинами, набухли, засочились влажной пылью, которая ласково холодила мою счастливую физиономию.

Хорошая девушка Майя. Настоящая. Сердце сладко млело от предчувствия неизведанного, ещё недоступного, но вполне возможного. От смутной надежды вырваться из ледяной темницы, в которой находилось за истребление любви.

Тогда, полтора года назад, я не мог поступить иначе. Я был излишне праведным, чтобы нарушить запреты. Стал ли мир счастливее от моей праведности? Миру безразлично! Ему нет дела до двух песчинок, которые столкнулись, сцепились, развеялись вселенским вихрем: пусть страдают, лишь бы не порушили стройной, кем-то придуманной системы. Видно не Богом – Бог сам есть Любовь! Его трезвым, уверенным в своей правоте врагом, которому я услужил, растоптав несмелую, первую, самую сокровенную искорку девичьего сердца.

Пробрался тихонько коридором, стараясь не разбудить маму. Ощупью зашёл в келью, прикрыл двери. Освещения не включал. Разделся в предутреннем сумраке, нырнул под холодную простынь.

Ещё ни одна женщина не грела мою домашнюю постель – как пишут в старых пахучих книгах. Были интрижки на стороне, бессмысленные романы, но чтобы так, по-семейному, вместе всю ночь – не доводилось. Словом, одинокий, как Адам до сотворения Половинки.

А он, прародитель людей – изначальный рогоносец. Настрадался от женских чар, от непостоянства. Первая Адамова жена – огнерождённая Лилит – заскучала, к Люциферу подалась. Вторая, Ева – плоть от плоти, сотворённая из Адамового ребра для покорности и послушания, тоже не усидела в Райских кущах, со Змием спуталась. Затем яблочко поднесла: отведай муж дорогой, Добро и Зло познаешь. Адам послушно вкусил, но познал лишь медовую ловушку, которая толкнула во все тяжкие, где переплелось Добро и Зло.

Так и повелось с той поры: мается зачарованный род мужской, мнит себя вершителем, романтиком. А ОНА пройдёт, подолом мелькнёт, поведёт глазками, вздохнет томно и… заноет похотью, шевельнётся мохнатый чертик в свадхистане, ужалит щемящей иголочкой. И все свершения, все романтические бредни сводятся к месту происхождения мира, живописанному Гюставом Курбе.

Но то лишь начало мытарств безумного брата, угодившего в липкую паутину. Позабыв спасать мир, он примеряет упругое жало к запретному плоду. Ведающая о нашей слабости вроде покориться, милосердно снизойдёт, допустит чуть надкусить упругую кожицу, а дальше – к сладкой, сочной мякоти – никак нельзя! Только после возложения свободы на алтарь Гименея.

28 июля 1991, Городок

В обед зашёл Юрка. Я ещё нежился в постели, вспоминал стыдный сон, навеянный библейским сюжетом. Сладко просыпаться, когда первой искоркой проявляется: вчера с ТАКОЙ девушкой познакомился!

Юрка плюхнулся ко мне на диван, примостился в ногах, потянулся, как котяра. Глянул хитрюще.

– Ну что – дала?

– Заткнись! – вмазал похабнику ногой под ребра. Не сильно, для острастки.

Это он так шутит.

– Во-во! – Юрка скривился. – Вся благодарность. Ты ему девочку на блюдечке, а он затыкает.

– Спасибо, конечно. Но она – не ТАКАЯ.

– Все они «не такие». Нос воротят, а сами – аж пищат. Ждут, когда под юбку залезешь.

– Я сказал – она не такая!