Как насмешка, противоядие от совсем уж недозволенного, повеяло гарью – закачались над головой дряблые Миросины груди с огромными ореолами. За ними взвилась Зина – «первая любовь» с маленькой буквы. Затем Алевтина Фёдоровна – любовь библиотечная, сначала недоступная, в последствии – не нужная.

Над иконой Спасителя лёгкой дымкой забрезжил неведомый образ, совсем крохотный. Из запретных нимф или далёкого детства? Не похоже. Я с ним не встречался. Из будущего – укололо догадкой, потекло предположениями, однако не проявилось, потому, как из книжной полки выпорхнул Майин призрак – виновник трёхнедельных сомнений.

Призрак набух, ревниво пригрозил пальцем, но и он долго не устоял, заслонился грустной Аней. Не из этого августа – из октября восемьдесят девятого: мокрой, распластанной на моей груди, укутанной в плащ; где мы брели дождливым миром по раскисшей дороге; где я боялся её любить.

Лучше б нам не встречаться в позапрошлые выходные – навсегда бы осталась для меня такой.

Глупое самоутешение. Аня ушла и больше не вернётся. А Майя однозначно намекнула, и сроки определила – до конца августа.

Так жениться или не жениться? Мама настаивает. Юрка-друг, профессор девичьих наук – не советует. Гомер со стены улыбается – вдохновляет. Но что ему, гипсовому истукану. А я? Чего хочу я?

В который раз прислушался к населяющим меня Голосам, примиряя их желания с последствиями для отдельно взятой Вселенной, помещённой в бестолковую оболочку, названную при рождении Эльдаром.

Рассудительный Гном, который обитает в голове (трезвый до тошноты!), делово тараторит, что Гутарева Майя Александровна, девятнадцати лет от роду – достойная партия, из хорошей семьи, обеспечена, воспитана…

Сердечный Пьеро, не получив ожидаемого всплеска нежных чувств от той самой Гутаревой М.А., зевает, выказывая равнодушие к искомому ответу.

Демон Плоти? Тот, как всегда, вожделеет. Впрочем, объект вожделения его мало обходит – он вожделеет по определению.

Сложнее со Змёй. Дремля под сердцем, Хранительница молчит, предоставляя самому делать выбор. Однако смутно понимаю: верное решение есть звеном в цепи предопределенности, потому важно, даже необходимо.

От безысходности надумал испробовать дедов магический Инструмент, заглянуть в будущее. Вынул из укромного места, перебрал. Применить побоялся, уложил назад. Людские вопросы нужно решать людским порядком – говорил покойный дед.

А чего я мучаюсь? Сам вопрос: жениться или не жениться – бессмысленный. Уже его наличие есть отрицание первой леммы. Потому как любя, им не задаёшься. При самой невозможной возможности желаешь притиснуться, раствориться в сладкой Половинке своей и вить гнездо. Или без гнезда, но вместе.

А если сомневаешься?

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«МАЙЯ»

Глава первая

Июль 1991, Городок

Я сомневался. Виновником сомнений, вернее Перстом судьбы, который указал мне на их предмет в год заката Империи, стал сосед Юрка – одноклассник, арлекин, любвеобильная личность.

Арлекином прозвал Юрку ещё в детстве, когда прочитал «Золотого ключика», а затем посмотрел «Приключения Буратино» – уж очень походил мой дружок на заводного шкодника.

Юрка в отместку называл меня Пьеро (не догадываясь, что у меня уже есть маленький Пьеро, который живёт в сердце). Называл за библиофильскую меланхолию, переходящую в восторженность от очередной прочитанной книги, и влюбчивость в девочек, которые плаксы и приставалы. Ещё Юрка называл меня Читателем, а потом и «Рыцарем печального образа», услышав такую замечательную самохарактеристику.

Так и росли мы с ним в одном дворе: разные – как полюса планеты, и симбиозные – как пчёлка и цветок.

Неисчислимы таланты вечно довольной Юркиной личности, но главные из них: охмурить девушку и заработать деньги. В наше время больших перемен, последнее качество есть наиглавнейшим, поскольку определяет «умение жить» – учил великий Юрка.

Куда было податься бедному Пьеро без верного Арлекина летом девяносто первого, на благодатной земле Украинской ССР, наполненной смутной романтикой, верой в светлое будущее без метрополии и показным желанием независимости?

Городок наш небольшой, провинциальный районный центр в сотне километров от Киева (он так и называется – Городок, чем сбивает с толку незадачливых топонимистов). В прошлом Городок – неотъемная частичка Империи, а сейчас – захолустье-захолустьем: памятник вездесущему Владимиру Ильичу посреди площади, райком Партии, Дом культуры, универмаг, три девятиэтажки в центре для местной элиты, чуть поодаль – десяток хрущевок, а дальше сплошь частный сектор, где и асфальт – редкость. По южной окраине Городок обрамляет речка – отрада местной детворы.

Для детворы постарше Центром Вселенной был парк имени Гагарина, в котором находилась летняя танцплощадка.

За время «перестройки» площадка, как и страна, обветшала. Однако Юрка – достойный Арлекин – и этот недостаток превратил в выгоду: за мизерную плату арендовал танцплощадку, набрехав директору Дома культуры о подношениях из будущих заработков. Разумеется, не обошлось без моей помощи – подключил связи в райкоме Комсомола. Узнав о нашем предприятии, многие захотели полакомиться на прибыльной ниве организации молодёжного досуга.

Закончив бумажную волокиту, мы принялись за работу: выгребли мусор, помыли, подкрасили. У того же директора за магарыч выменяли нерабочую музыкальную аппаратуру, перепаяли, подключили. Светомузыку соорудили над сценой, гирлянды по ограде, шар зеркальный по центру приспособили. Провели рекламную кампанию: самолично намалёванные плакаты по столбам расклеили. Ладно вышло. Народ рекой потёк, а с ним и умирающие советские рубли в наши карманы.

На одной из таких дискотек, двадцать первого июля, Юра показал мне девчонку в немодном светлом платьице, топающую под «Жёлтые тюльпаны». На фоне пигалиц с лаковыми начёсами на головах, напяливших лосины и длинные футболки едких оттенков, эта казалась белой вороной в стае канареек.

– Видишь, Эд, вон-то создание? – указал Перст на блеклую пташку.

Эдом, или Эдмоном, прозывал меня Юрка тоже по старой памяти, с тех пор, как пересказал ему за пару вечеров «Графа Монтекристо». А зовусь я Эльдаром. Родитель мой, будучи поклонником «Гусарской баллады», назвал сына в честь режиссера.

В младших классах я был Базаром, Самоваром, Дуремаром, а также Пьеро – с Юркиной подачи. Последним прозвищем называли меня, как правило, одноклассницы – за тихий нрав и постоянную влюблённость в очередную мальвину с голубыми волосами.

К девочкам в ту пору я относился особенно, наделённый по воле судьбы запретным знанием, о чём нельзя было рассказывать взрослым. Я не дергал их за косички, а лишь поправлял развязанные бантики. Я не задирал им платьица, довольствуясь созерцанием случайно открывшихся девчачьих тайн; наоборот – защищал от особенно настырных приставал, за что награждался просьбой донести домой портфель и заманиваньем проиграть в доктора, пока родителей не было дома.

Мальчишки жутко ревновали к такому несправедливому положению, с ехидцей и сюсюканьем напевали в адрес влюблённого Пьеро: «Пропала Мальвина – невеста моя!». Но какое мне было дело до мальчишек с их вечными футболами, играми в трясучку и самопалами – я дружил с девочками, находя в том особый смысл. А они, нежные создания, чувствуя моё отношение, отвечали взаимностью.

Юрка тоже ревновал, долго и нудно упрашивал поучаствовать в недоступных играх. Порою брал его на правах друга. Однако играть с девочками Юрка не умел: норовил больно щипнуть да тыкнуться, куда нельзя. Не любили его девочки. Это потом, в старших классах, Юрка стал востребованным донжуаном, поменявшись со мной местами.

Октябрятское детство прошло. Девочки подрастали, предпочитая нахрапистых арлекинов. В старших классах меня уже не дразнили влюблённым Пьеро – называли Эльдаром за возможность безвозмездного списывания.