Аран застонал и запрокинул голову. Он был уверен на девяносто девять процентов, что Новак не преминул воспользоваться шансом завалить его тест. И вероятность того, чтобы сидеть напротив профессора практически лицом к лицу при личной встрече, не доставляла ему никакого удовольствия. Однако с выводами он поспешил, потому что Новак тут же громко выкрикнул его фамилию.

– Рудберг!

Аран как можно незаметнее вздохнул:

– Да, да, профессор. Я понял: дату – на следующей неделе.

– Не перебивайте! Ваш тест, – он поднял высоко над своей головой и потряс лист бумаги, должно быть, с работой Арана, – это криминальная улика. Я позволю сохранить ее себе.

Аран не стал ничего спрашивать, уже догадываясь, о чем именно сейчас пойдет речь. Он писал этот тест на следующую среду после очередного семейного обеда у родителей. Аран действительно в тот раз хорошо подготовился к самому тесту, но, пребывая в дурном настроении и вспоминая все упреки отца о расхоложенном отношении Арана к его учебе, в своей злости на всю ситуацию он не смог сдержаться и не выплеснуть хотя бы часть своего негодования на тестовой бумаге.

– Я не против, профессор, – ровным голосом ответил Аран. Аудитория в очередной раз погрузилась в настороженное молчание. Все опустили головы, лишь шурша своими тестами, передавая стопку бумаг от соседа к соседу. Новак, конечно, был зол на дерзость студента. Он опустил руку с работой Арана, вперился в него взглядом и некоторое время просто молчал.

– К моему удивлению – хотя я подозреваю, что без шпаргалок или подсказок тут не обошлось, – вы ответили верно на семьдесят процентов теста, – Аран подумал, что ослышался и слегка приподнял брови. Он сдал? Но профессор свою речь не прекратил. – Будь моя воля, я бы настоял на апелляции и повторном тесте, но комиссия засчитала работу приемлемой. Так что, к сожалению, с этим ничего не поделать. Но вот, что меня смущает, Рудберг.

Он снова поднял лист перед собой, разглядывая что-то определенное.

– Извольте объяснить мне вашу приписку – а я имею основания утверждать, что сделана она была вашей рукой ввиду схожего почерка – внизу вопроса под номером двадцать шесть «Как юрист молочной фабрики какие меры вы предпримите на письменные жалобы покупателя на испорченный продукт, приведший ко вреду здоровья потребителя, если факт отравления не зарегистрирован уполномоченными медицинскими службами?». Вы пишете: «Жалоба не имеет силы без официально подкрепленного подтверждения о факте нарушения в присутствии свидетелей, в виду чего компания не обязана принимать ответные меры в суде. Компания может написать ответное письмо пострадавшему с тем, что фактов подобных случаев не было зарегистрировано, что означает, что компания ответственности за причиненный ущерб здоровью никакой не несет». И, кстати, слово причиненный пишется с двумя «н». Тут пока, вроде, все понятно, сойдет, – продолжил Новак. – Но вот дальше вы пишете следующее… Секунду, так, вы пишете, что, однако, как юрист такой компании вы бы посоветовали – цитирую, Рудберг: ваши слова – порвать подобное письмо на несколько крупных частей и засунуть их в анальное отверстие тем, кто не досмотрел за качеством продукта, кто не желает нести ответственность за свой бизнес, и тем, кого не волнует дальнейшее состояние пострадавшего. Кавычки закрываются.

Аран спокойно кивал каждому слову профессора, подтверждая все сказанное.

Нэт Гоббинс, громко ахнув, резко повернулся с первого ряда, чтобы лично посмотреть в глаза Арану и убедиться, что факт подобного письма достоверен. Аран кивнул разок и ему лично. Нэт в ужасе закрыл ладонью рот и снова отвернулся, уткнувшись в свою тетрадь.

Профессор наконец отложил работу Арана на тумбу и поднял на него глаза.

– Я, кажется, уже говорил, Рудберг, на предыдущих занятиях, что моральный суд – это дело, вас не касающееся. Предмет Этика уже ведется на вашем курсе, и все вы должны понимать ваши этические обязательства как адвоката перед клиентом и обществом в целом. Не играйте Бога, Рудберг. Вы настолько глупы, что даже не понимаете, с чем имеете дело. Кем вы себя возомнили?

Аран молча выслушивал профессора, концентрируясь на собственном дыхании, чтобы ни в коем случае не грубить.

– Пожалейте нервы наши и ваших родителей, Рудберг. Это не ваша профессия, – он прошел чуть дальше до середины сцены и посмотрел прямо в глаза Арану. – Позвольте мне быть откровенным: из вас никогда не получится хорошего юриста или адвоката. Предосудительное отношение к закону не делает добра никому. Еще не поздно сменить факультет.

Вернуться к лекции было несложно, так как все боялись произнести даже слово шепотом. Призывать к порядку никого не пришлось.

Аран ожидал услышать во время обеда новые оскорбления и мрачно сидел за столом в кафетерии в ожидании выкриков, даже не доставая свой бутерброд. Аппетит пропал, но не от того, что он был расстроен из-за очередного провала на основах юриспруденции, а от того, что он с сожалением признавал: если бы только слова Новака были правдой! Однако, как раз ради того, чтобы жалеть нервы родителей, которые спят и грезят увидеть младшего сына успешным адвокатом и достойным человеком, было поздно менять факультет.

– Аран. Ну-у слов ведь н-нет! – Нэт Гоббинс стоял у стола и просто качал головой.

– Ой, Нэти, ты бы удивился, сколько слов нашел бы, если бы тот испорченный йогурт оказался в твоем желудке!

– Ка-ак ты можешь так! Тебе не сты-ыдно разве?

– Людей травит кто-то другой, а стыдно должно быть мне, – процедил сквозь зубы Аран, проводя ладонью по лицу. Нэт сел на скамью напротив через стол и снова покачал головой. Он принялся что-то снова, заикаясь сильнее, чем обычно, говорить, но Аран в нежелании слышать ничего о Новаке и своем тесте, перевел взгляд на кафетерий. Артур Гард что-то показывал на своем телефоне своему приятелю, при этом что-то объясняя, и вся их элитная группировка, казалось, была этим увлечена. Никому не было дела до поступка Арана. Или хотя бы не в эту самую минуту. Чтобы не дожидаться, когда минута оскорблений все же настанет, Аран решил покончить с так и не начатым обедом, поднялся из-за стола, буркнув Нэту свои извинения, и вышел из кафетерия. На его счастье оставшуюся часть лекции Новак посчитал неразумным тратить на Арана и полностью его игнорировал.

И в очередной раз, будучи не в состоянии находиться ни минутой дольше в здании университета, Аран предпочел убить время на улицах города или в торговых центрах. Далеко он не ушел, потому что знакомая машина затормозила у обочины рядом с ним, и передняя дверь распахнулась. Он лишь успел увидеть часть руки, дотянувшейся до двери, чтобы ее толкнуть.

Усмехнувшись, Аран сел в автомобиль и сразу услышал:

– Ремень пристегни. И дай кулак.

– Чего? – не понял Аран, натягивая через себя ремень безопасности.

– Ну, кулак. Как типа дай пять, только надо ткнуть кулаком. Ну, так говорят.

– А, – догадался Аран и ткнул кулаком в кулак Артура. – В честь чего?

– Здорово ты сегодня Новака осадил.

– А, ты про это, – вздохнул Аран. – Вот это как раз то, что называют глупостью, а не смелостью.

– Да, только называют лишь такие же, как Новак.

Они тронулись с места и помчались на приличной скорости в общем потоке машин. Сегодня Артур не стал выключать музыку, и она негромким фоном шла в аккомпанемент шуму двигателя. Аран не распознал этого исполнителя, но играл явно не джаз.

– Тебе вроде лучше сегодня? – с легкой улыбкой прокомментировал он, глядя сбоку на Артура. На лице Гарда появилась счастливая улыбка:

– Да. Лучше. Мы вчера поговорили. Просто так взяли и разговорились.

– Хм, здорово. О чем говорили?

– Обо всем подряд, о всяких мелочах вроде, о вкусах, интересах – ничего особенного, но я каждое слово запомнил. У меня так сердце колошматилось! Ты бы знал!

– Что, нервничал? Правда? – эта мысль – нервничающий Артур Гард – почему-то доставила Арану удовольствие.

– Не то слово. Но самым сложным оказалось начать разговор, потом вроде как-то легче пошло. Я всю ночь не спал. Вспоминал.