– Шутишь, да? Что, серьезно, не шутишь? Постоянно. Угадай, с кем.

Артур поднял спокойные глаза и уже без тени презрения или раздражения тихо и серьезно сказал:

– А ты никогда не задумывался над тем, что ты – единственный, с кем я себя так веду?

Аран растерялся. Больше не от того, что Гард все понял, а от того, что он открыто в этом признавался. Растерялся, но тут же осознал, что это правда. Вспоминая всех сокурсников, студентов из других факультетов, профессоров, портье на рецепции, он признавал, что Артур со всеми всегда был вежлив, кроме него. С хмурым непониманием и некоторой растерянностью он смотрел в глаза Гарду, чуть приоткрыв рот. Артур не стал дожидаться очевидного вопроса и сразу ответил:

– А, может, я всегда был груб с тобой, потому что меня раздражает твое явное превосходство во всем. Может, я тоже хочу быть таким человеком, но у меня не получается.

Гард снова вернулся к пицце, не желая продолжать разговора, а рот Арана в неожиданном удивлении открылся чуть шире.

– Не хочется, конечно, тебя переубеждать, – тихо все же продолжил тему Аран, – но, мне кажется, ты прослушал все, что я тебе рассказывал про мой эгоизм и мой подлый поступок…

– Я все помню, и не надо этим хвастаться. Сказал же, – Артур отложил пиццу обратно в тарелку и снова поднял глаза. – Обычно люди, я имею в виду, правда все до единого, просто врут, не краснея, и тут же про это забывают или не придают такого значения мелким привираниям. Ты единственный раз солгал и вот уже восемь лет от этого отойти не можешь. Все я помню. Но я не только про это говорил. А про настоящее тоже. Дай пиццу нормально поесть.

Аран чувствовал, что Гард понял все несколько иначе, чем оно было на самом деле, но говорить о себе ему хотелось меньше всего. Но ему было странно слышать такие вещи от человека, который своим собственным превосходством всегда ставил его на место.

Артур вроде понемногу оживился. Сейчас, когда он высказал свои чувства вслух, к нему даже вернулся аппетит, а взгляд стал более сфокусированным на окружающих предметах или самом Аране, который все еще смотрел на него, о чем-то думая.

– Ты, это, Арти, спи хоть немного по ночам, – наконец, неуклюже произнес он. – А то по твоему виду можно подумать, что ты себя до изнеможения доводишь. Так ведь и свихнуться можно. Сломаешься ведь от такого режима. А если с ней собираешься встречаться чаще, то лучше бы тебе в форме быть. Ну, не то чтобы ты не в форме…

Артур внимательно посмотрел на него и на изумление Арану согласно кивнул, но почти тут же спросил:

– А ты сам-то спишь?

– А я-то что? Сплю. Просто мало, бывает.

– Ты ведь где-то еще работаешь? Заканчиваешь поздно что ли?

– В одной нотариальной конторе. Там, документация вечерняя всякая, рутина, на которую дня не хватает. Я в девять заканчиваю. Правда, после этого часто в баре просиживаю.

– Зачем? – на полном серьезе и слегка рассерженно спросил Артур. – Зачем тебе это надо? Думаешь, так забудешься?

– Да нет, я там из-за музыки, – поторопился объяснить Аран. – Это джаз-бар. Там музыка хорошая.

– А, – облегченно кивнул Артур. – У меня всегда мечта была, то есть, я всегда хотел в подарок гитару.

– Ты играешь? – радостно удивился Аран.

– Нет. Потому что у меня гитары нет, – он немного смутился и пояснил. – Я левша. Не так просто найти гитару для левой руки. Да и отец всегда был против, чтобы я таким увлекался. А ты что всегда хотел в подарок?

– Кто, я? – не ожидал он такого вопроса. – Я даже не знаю. Мне легко угодить, я ничего особо не хочу. Даже рыбки подошли бы.

– Ты же сказал, они у тебя были.

– Ну теперь снова, видимо, надо, чтобы одиноко не было, – Аран, было, усмехнулся, но вспомнив неприятную тему, тут же расстроился.

– Почему должно быть одиноко? – не понял Артур.

– Да, это брат мой. Он девушку себе нашел. Вроде планируют вместе жить начать. Это значит, что жить я буду один. Вернее, что жить мне будет негде.

– Девушку? – бездумно повторил Артур. – Я вот тоже нашел… Когда твой день рождения?

Аран усмехнулся от того, как быстро он сменил тему, но ответил:

– Нескоро. Двенадцатого апреля. А у тебя?

– В мае, шестого.

Они принялись молча доедать пиццу с кофе, почувствовав себя до странности комфортно в компании друг друга. Как все-таки здорово иногда просто разговаривать с другим человеком.

Аран заметил за собой перемены, но в чем именно поменялся – пока определить для себя не мог. Все, что его окружало, оставалось привычным, и сейчас, стоя у ворот и раскуривая сигарету утреннего моциона, он уже даже ждал Нэта Гоббинса, который как по расписанию – что было, собственно, в буквальном смысле слова, потому что Гоббинс приезжал в университет на автобусе с постоянным расписанием, – уже направлялся к нему. Прямо сходу Аран сделал две бездумные вещи одновременно. Первое – протянул ему сигарету, от которой Нэт тут же оказался. Второе – спросил, был ли он когда-нибудь в своей жизни влюблен. Вопрос явно насторожил, если не напугал Гоббинса:

– А что, ты влю-убился, что ли?

– Нет, но потому и спрашиваю, что может чувствовать влюбленный человек? Говорят, они, ну, влюбленные, даже мир как-то по-другому видят. Мне любопытно, как его еще можно видеть. Чертов дождь ведь так и останется чертовым дождем.

– Я зна-аю одно, влюбленные – они сча-астливые люди, а счастливые лю-юди наслааждаются жи-изнью и полу-учают от всего у-удовольствие.

Аран с интересом посмотрел на Гоббинса:

– Счастливые, говоришь, удовольствие от жизни получают? И чертов дождь потому им кажется приятным…

– Это все-ем известно.

Аран уже раздумывал о Кристин и ее четверых друзьях. Они наслаждаются жизнью, потому что счастливы. Потому что они влюблены в саму жизнь. А еще как раз любовь, взаимная любовь и забота объединяют их всех. Когда у человека есть кто-то, о ком можно заботиться и беспокоиться – не обязательно супруг или жена, а просто любой человек, друг, – то это рождает какое-то новое чувство, схожее с влюбленностью, только не являющееся ею в полной мере, это что-то особенное. Такое чувство вместе с ответственностью за этого человека дает еще стойкость характера и внутреннюю силу для заботы о нем.

Арану нестерпимо захотелось найти какого-нибудь человека в жизни, о котором он мог бы беспокоиться, за которого он мог бы переживать – и только ради того, чтобы понять, что при этом чувствуешь. Ему захотелось найти настоящего друга, такого же, какими являются музыканты и Кристин друг для друга. Если уже простой разговор за пиццей с тем, кто не является ему вообще никем и даже еще недавно был почти врагом, заставил Арана сегодня чувствовать окружающее иначе, то как тогда, должно быть, невероятно и во сто раз счастливее чувствуешь себя, когда знаешь, что ты не одинок, что у тебя есть друг – человек, на которого можно положиться и о котором можно заботиться?

– Точно рыбок заведу, – хмуро и решительно заявил Аран.

– Чего? Ры-ыбок?

– Да, Нэти, рыбок, рыбок! О них знаешь, как заботиться надо! Кормить и воду менять им и все такое.

Гоббинс стал что-то пытаться прокомментировать, но Аран уже его не слушал. Он заметил Артура Гарда в кругу своих друзей и облегченно вздохнул: сегодня он был спокоен. И в форме.

Артур, вернувшись, в свою прежнюю норму, переговаривался о чем-то со Стефаном, громко смеющимся над его словами, и, похоже, совершенно забыл о существовании Арана. Он прошел мимо них с Нэтом, даже не взглянув, и лишь можно было услышать его непривычно звонкий голос:

– …и я ему такой: ну хоть сальники-то поменяешь, и ты прикинь, он…

Аран слегка усмехнулся: хоть кому-то он смог быть полезен. От этой приятной мысли он даже на время забыл, что сегодня среда, а каждую среду он ненавидел благодаря Новаку. Сегодня у него для ненависти всех сред появился очередной повод, хотя и – снова – по вине самого Арана.

– Бергер, передайте по рядам результаты тестов, – обратился профессор к сидящей на переднем ряду Натали. – Все результаты будут засчитываться при допуске к экзаменам. Те, кто набрал меньше пятидесяти процентов, обязаны пересдать до конца месяца. О дате пересдачи вы будете оповещены на следующей неделе.