– Аран, ты доделал заявку для этой, как ее там, Крански, что ли? – обернулся к нему через плечо его старший коллега. – Ее к утру надо оставить в нотариалке.

– Да, – он поискал в стопке бумаг официальную форму заявление на разбирательство по делу госпожи Крански и так же через плечо протянул соседу.

– Мазл-тов!

Аран незаметно сделал каменное лицо и закатил глаза. Его раздражало, что многие люди выкрикивали специально для него еврейские восклицания, не понимая ни значений, ни повода для них, но он никогда их не останавливал. По пятницам он неизменно слышал вопросы на полном серьезе, какие у него планы на выходные, будет ли он соблюдать шалом в субботу и идет ли он в синагогу в воскресенье. Иногда заведующая канцелярским отделом с умным видом спрашивала его, должен ли он отрастить завитые локоны по бокам, подразумевая под этим, видимо, хасидов. И часто Арану казалось, будто на ее языке вертится мучающий, но неприличный вопрос об обрезании, которого он ожидал от нее всегда, когда сталкивался с ней в коридорах. Это была его личная шутка, которую понимал только он: при всех комментариях и бессмысленных высказываниях его коллег на тему еврейства Рудберга они делались даже большими евреями, чем сам Аран, который не интересовался ничем из всего этого.

Как необычно и приятно, что теперь он мог делить эту свою шутку со своим желтым напарником, лежащим на его столе, обмениваясь с ним улыбкой.

После вчерашнего фиаско в разговоре о девушке Овида Аран без раздумий сразу после работы отправился коротать свой вечер в джаз-бар. Ему не хотелось, чтобы раннее возвращение домой выглядело как попытка исправить ситуацию в отношениях с братом. Если он когда и соберется предпринять попытку восстановить прошлую взаимосвязь с семьей, то это будет нарочно в самый мирный момент, а не под очередным давлением чувства вины.

Он с порога почувствовал внутреннее успокоение и комфорт, и ненавязчивая музыка вперемешку с приглушенными голосами посетителей и звона бокалов делали правдивым выражение «почувствовать себя как дома». Он по обычаю направился сразу к барной стойке в самый угол, но тут же заметил в зале за столом сидящую четверку друзей, рядом с которыми сейчас стояла Кристи и восторженно трясла руками, будто ребенок, получивший рождественский подарок, о котором он всегда мечтал. Аран споткнулся и остановился, нахмурившись, без надобности обернулся на входную дверь и зачем-то взялся за голову, соображая о нарушенном так неожиданно балансе привычных вещей. Приняв решение, он все же дошел до бара, но первое, что спросил, был не заказ на выпивку:

– Привет, Ян. Сегодня какой день недели?

Бармен с улыбкой посмотрел в ответ и поднял брови:

– О, привет! День какой? Совсем потерялся в неделе? Бывает. Понедельник сегодня. Еще пять дней мне до выходного ждать.

– Я тоже думал, что понедельник, – все еще хмурясь, произнес Аран и все-таки сел на табурет. – Мне как всегда.

Ян тут же достал бутылку пива и потянулся за стаканом.

– Слушай, а что тут музыканты делают? – снова заговорил Аран, поглядывая на их столик. – Я что-то перепутал что ли? Они ведь, кажись, по средам и чего там, четвергам тут играют, разве нет?

– А, ты про это. Сегодня они как посетители тут. У ребят хорошая новость, вот они и отмечают.

– Новость хорошая? – Аран отпил пива, уже не глядя на бармена, который, похоже, не придал значению вопросу и просто продолжал говорить почти сам с собой, занимаясь полировкой бокалов.

– Хотя не то чтобы отмечают. Они вообще-то не отмечают, просто делятся новостью с нами. Ну, то есть с Кристи. Буквально полчаса назад пришли, чтобы рассказать ей. А до этого, как я понял, Моника сама не хотела никому говорить, пока срок не будет уже приличный. Да это понятно, это важно. Это не обновкой похвастаться. О таком лучше сначала помолчать в семье.

Аран снова сделал глоток пива и стал рассматривать формы и цвета разных бутылок, стоящих у стены позади бармена.

– Че у них случилось-то? – спросил он, не дождавшись пояснений от Яна.

– Ну я же говорю, Моника беременна, вот они и пришли рассказать об этом. Они с Матеушем родителями будут. Настоящая семья, с ребятенком. Круто, да?

Аран вмиг забыл про интерьер стены и ошеломленно посмотрел на бармена.

– Ребенок?

Он будто никогда не слышал о таком явлении и сейчас пытался пропустить эту новость через свое сознание. Он снова посмотрел на друзей, но уже внимательнее. Матеуш заботливо обнимал жену, махая другой рукой в разговоре. Лицо Моники было спокойным, но сияло незаметным, внутренним счастьем. Она пила чай и слегка улыбалась. Лина так же восторженно, подобно Кристи, отвечала Матеушу, пока Серж радостно наблюдал за друзьями, подперев щеку рукой. Они впятером были счастливы, и Аран видел, что важное событие личной жизни одной семейной пары делилось и преумножалось в счастье между всеми ними. Он вдруг понял, свидетелем чего он стал: Моника и Матеуш сами строят свою собственную семью, свою собственную жизнь, свое настоящее и будущее, и рядом с ними находятся их друзья – люди, с которыми можно поделиться самой важной новостью, которая только может произойти. Люди, которым доверяешь, на которых полагаешься, которым веришь, что их сопереживание искреннее, из самого сердца, и среди них, среди трех их друзей нет притворства или зависти. Они просто сидят за столом и все вместе переживают момент настоящей человеческой радости.

Это было их общее счастье, как обруч, объединяющий пятерых друзей и еще один, пока крошечный зачаток целой жизни. И наконец на Арана сошло откровение: в Монике в этот самый момент создавалась Жизнь. Будущее дыхание, сердцебиение, будущие мечты, которые уже сейчас проглядывались в ее глазах, будто кто-то еще, совсем еще маленький, но независимый, еще пока кроткий, но вместе с тем уже смелый подглядывал за этим миром, в предвкушении гадая, что его ждет впереди. Крохотная почка, вбирающая в себя жизнь, сейчас растет, наполняется светом, силой, чтобы расцвести и превратиться в яркий листик, который однажды отделится от дерева и пустится в свой собственный путь.

Глаза Арана были чуточку расширены, а рот приоткрыт. Кажется, Ян что-то продолжал говорить, но теперь все стало неважно. Какая была разница, где учиться и кем подрабатывать по вечерам, ну и что с того, что в среду придется торчать на лекции Новака? Все эти каждодневные события показались мелочными и незначительными по сравнению с тем, что он видел в тот момент. Счастливые люди.

Счастливые люди.

Он разрывался между тем, чтобы остаться здесь и вобрать в свою память как можно больше, запомнить каждую деталь: их улыбки, жесты, слова, радостное молчание; и тем, чтобы прямо сейчас встать и уйти. Ему нужно было что-то сделать прямо сейчас со своей собственной жизнью. То, что он увидел, посеяло внутри него зернышко надежды. Ему казалось, что он невольно украл частичку счастья пятерых друзей, но виноватым себя не чувствовал. Это была добрая кража. Но теперь доказательство того, что счастливые люди есть, и это не миф, рождало в Аране ревностное желание изменить свою жизнь. Он так сильно захотел быть чуточку похожим на них, на пятерых друзей, так сильно, что не выдержал, резко поднялся с табурета, не глядя, оставил на стойке деньги и, пошатываясь, новым шагом вышел из бара.

Он не спал всю ночь. Странные новые мысли не давали сознанию провалиться в сон, при этом он ни о чем не думал, но лишь восстанавливал в своей памяти лица и тела, отчетливо прорисовывая, повторяя в своем воображении те же улыбки, то же сияние глаз, те же заботливые объятия. На свое удивление утром он не чувствовал себя уставшим или не выспавшимся. Он знал, что он хочет сделать.

По дороге в университет он подобрал новый лист, с особо ребристыми краями и оранжево-красного цвета. Не останавливаясь для утренней ритуальной сигареты, он сразу направился в аудиторию, плюхнувшись на свое обычное место в легкой отрешенности.

– Ты чего? – спросила Лора.

– А? – посмотрел на нее Аран с непониманием. – В каком смысле?