– Ничего не падает с небес само по себе, – сквозь зубы и сигарету проговорил он себе под нос, глядя в неопределенное место прямо перед собой, настраивая себя на учебу. – Я должен осознать, как мне повезло.
Он подался вперед и несильно стукнулся несколько раз лбом о прутья.
– Эй, Рудберг! Вспомнил какого-нибудь двоюродного дядю за решеткой? Ты поэтому здесь учишься? Чтобы его вытащить?
Сбоку послышался голос Кана Руфуса, а потом громкий смех нескольких студентов, стоящих неподалеку. Аран устало вздохнул, а затем с взглядом хищника, высматривающего свою жертву, повернул голову, все еще прислоняясь лбом к забору, и сбоку посмотрел на сокурсника. Он стоял в компании пяти товарищей, и краем глаза Аран отметил там же рядом Артура Гарда, курящего сигарету в объятиях Лейлы и с тенью высокомерия наблюдающего за ним. Аран наконец оторвался от забора, повернулся к компании лицом, вздернув подбородок, и в веселом удовольствии нагнулся, чтобы поднять с земли камень. Он подкинул его в руке несколько раз и коротко взглянул на Руфуса, будто высчитывая в уме расстояние.
– Псих! – пытаясь скрыть в голосе испуг, уже не так громко проговорил Кан, немного подбоченившись, и двинулся в сторону университета. – Пошли отсюда.
Компания двинула вперед, и Аран усмехнулся и отбросил камень в сторону.
– Трус, – опустив голову, в очередном удовольствии тихо произнес Аран. Он вытащил сигарету изо рта и растрепал другой рукой свои волосы, теперь облокачиваясь спиной о прутья.
– Арти, ну пойдем, я совсем замерзла тут!
Аран снова повернул голову и встретился взглядом с Гардом, который все еще сидел на бетонном ограждении, докуривая сигарету. Его выражение было странно агрессивным и при этом скучающе-равнодушным. У Арана возникло ощущение или, может, догадка, что Гарду не было особого дела до таких, как Аран, или Нэт Гоббинс, или Лора и Бейб, но при этом их присутствие на престижном факультете, где учился он сам, немного задевало его честолюбие. Артур ничего не ответил своей девушке и даже не посмотрел на нее и спрыгнул с ограждения только тогда, когда полностью докурил сигарету и выкинул окурок, не попадая в урну. Он развязно обнял Лейлу за шею, и они последовали примеру своих приятелей и направились к зданию. Гард в последний раз бросил долгий изучающий взгляд на Арана, который старался никогда не «бить первым» и не выказывал агрессии тому, кто не нападал лично, и который сейчас так же без эмоций смотрел в ответ, и уже в самых воротах равнодушно отвел от Арана взгляд.
День еще толком не начался, а он уже чувствовал себя уставшим. Заметив приближающегося к нему Нэта, он уже без околичностей и приветствий вытащил пачку сигарет и молча протянул ее Гоббинсу.
– Аран, п-привет. Опять ты за сво-ое. Я не ку-урю.
Сунув пачку обратно в карман, Аран лениво сощурился и меланхолично произнес:
– Мог бы уж и начать за все это время, Нэти. Сколько мне еще можно курить в одиночестве?
– Мог бы уж и бро-осить за все это время, Аран. Тогда бы был не в одино-очестве.
Аран, улавливая смысл, что с лишь двумя собеседниками и шансы на правоту тоже равнополовинные, довольно усмехнулся:
– А ты не так глуп, Нэти.
– Сказал он лу-учшему студенту, – улыбнулся в ответ Гоббинс.
– Ну, я не про то, что ты самый умный, а про то, что ты любимчик Новака. Тут я всегда считал, что ты глуп.
– При-ичем тут…
Аран выбросил сигарету и схватил одной рукой Нэта за шею и растрепал его идеально уложенную прическу, утаскивая его в сторону университета.
– Ладно, Нэти, не обижайся на меня.
– Я и не обижа-аюсь, – ответил он, поправляя свои волосы. – Я зна-аю, что ты на самом деле не та-акой.
Неожиданно Аран вновь почувствовал прилив раздражения и даже злобы. Он дернулся и ускорил шаг.
– Да что ты вообще обо мне знаешь, Гоббинс!
Он знал, признавал в глубине души, что виной всем своим ошибкам и испорченным отношениям с людьми является он сам. Сколько раз он слышал в свой адрес: «Ты всегда думаешь только о себе», но никогда не задумывался над смыслом этих слов. Сейчас, когда, казалось, настал пик разлома всего его существа, он наконец спрашивал себя, может и правда, запираясь в своей скорлупе и уединяясь от всего окружающего мира в своих апатиях и в своем раздражении, он таким образом поддается самовлюбленности и эгоизму? Из-за своих проблем с самим собой он совершенно перестал уделять внимания другим людям. Ему хотелось, чтобы его ценили преподаватели, чтобы им гордились родители, чтобы его уважали сокурсники и чтобы он нашел точку равновесия с самим собой, и все эти тайные желания вкупе с нарастающим стремлением к возможности выбора как обвинительный акт бросали Арану свой приговор: виновен в эгоизме. На перемене между лекциями он зашел в библиотеку и попросил толковый словарь, но искал он сегодня не сложные термины по законодательству, а абстрактное определение иллюзорного понятия Эгоизм. «Себялюбие, предпочтение своих, личных интересов интересам других, пренебрежение к интересам общества и окружающих», – повел он глазами по строчкам и захлопнул словарь. Все верно. Все – про него. Он некоторое время просто смотрел в окно на начавшийся дождь и думал, почему же тогда при этой утверждаемой всеми самовлюбленности он чувствует себя таким несчастным?
Зонтики, как грибы, с приглушенным хлопком внезапно раскрывались на площади перед университетом. Аран стоял на крыльце, сунув руки в карманы куртки, и смотрел на серое небо. Ему не хотелось никуда идти. До работы оставалось несколько часов, но по привычке выполнять задания в библиотеке не было желания. Студенты собирались в группы, торопились скрыться от дождя в ближайшем кафе или договаривались о встречах и кино или городской библиотеке, и Арану казалось, будто он спит, и вся эта нелепая суета ему просто снится, а иначе он не мог объяснить ирреальность человеческих интересов и увлечений. Ему, в отличие от других, совершенно не хотелось искать себе какое-то занятие, и, предпочитая стоять тут, под навесом, прячась от осеннего дождя, он вновь ощутил, как невидимая сфера его эгоистической изолированности уже вновь затягивает и поглощает все его сознание. Он не успел полностью погрузиться в свой мир: на фоне серого цвета он заметил крошечное желтое пятнышко, мельтешащее прямо в воздухе. Присмотревшись к нему, он распознал лист дерева, должно быть, сорванный с одного из кленов при главных воротах территории университета. Приковав свой взгляд к этой капельке яркого цвета, Аран не сводил с него глаз и даже неосознанно задержал дыхание, боясь потерять его из виду. Из всех существующих явлений, хобби, увлечений и бесчисленных путей занять чем-то свое тело и ум на определенное время, единственное, что представляло для Арана хоть какой-то интерес, был падающий лист дерева. Не отдавая себе в этом отчета, он шагнул в дождь навстречу к приближающемуся листику. У него был порыв поймать лист в воздухе, но, движимый внутренним чутьем, он понял, как важно для листа дерева совершить свой путь до конца. Потому он застыл в центре площади посреди спешащих студентов и с поднятой головой завороженно следил взглядом за желтым живым существом, ожидая. Только когда кленовый лист, хаотично меняя свое направление, мягко коснулся мокрого асфальта, Аран медленно подошел ближе и поднял его с земли. Этот лист не был мягким, но чуть суховатым и почти искореженным в своей застывшей форме, и Аран боялся надломить его края. Он вертел его в пальцах, рассматривая темно-коричневые прожилки, как капилляры живого тела, но заставил себя вернуться к реальности, чувствуя, что за ним наблюдают и со смехом говорят о нем сокурсники на крыльце здания. Почему-то Арану не хотелось, чтобы его видели с листом в руке. Но не потому, что он выглядел глупо, а, скорее, потому, что это был очень личный, интимный момент, которым делиться с окружающими он не желал. Он направился к воротам, ни разу не обернувшись на людей, которые составляли его реальность.
Этот лист он положил рядом с компьютером на своем рабочем столе и теперь, перебирая письма и документы, изредка кидал на него любопытный взгляд. Как глупо, как по-детски, но все равно ему было теперь не так одиноко в этих четырех стенах, заставленных стеллажами с папками и архивами, пусть еще и в компании трех других офисных работников.
