– Тебя, значит, Роимата зовут? Красивое имя. А меня Лоиз.

Девочка продолжала выдергивать сорняки из клумбы, периодически швыркая носом. Я снова сделала попытку заговорить:

– Ты здесь помогаешь своей маме? Это очень хорошо.

И тут она наконец произнесла с очень сильным акцентом:

– Нам дали тут работать, потому что я hawhe kaihe, это хорошо быть чуть пакеха. Белые любят брать белых.

Я не поняла, что она сказала. Половину слов она просто заменяла на маорийский, но переспрашивать я не стала, чтобы не перебивать ее желание говорить со мной. Вместо этого я исподтишка стала ее рассматривать. Мне кажется, ей было лет двенадцать. У нее были длинные темно-коричневые волосы, но спутанные и в пыли и мелких веточках растений. Кожа была немного светлей, чем я себе представляла. Почему-то мне казалось, что все маори очень темнокожие. Зато вот одежда ее точно была темной, пусть и с намеком на существование цветов. Ее футболка и шорты были очень старыми и не по размеру, а на ногах не было обуви.

– Твоя мама дома?

Роимата принялась рыхлить землю тяпкой и ответила:

– Мама упала, когда шла во вторую работу, и сегодня здесь я.

– Упала? – не выдержала я и решила все-таки задать вопрос, чтобы пояснить. Она говорила очень странно, повышая тон в конце каждой фразы, как будто спрашивая, а не утверждая. Позже я заметила, что многие маори и люди с тихоокеанских островов говорят именно с таким акцентом. Но ко всему прочему, Роимата еще и просто плохо говорила на английском, и я не могла быть уверена, что она имеет в виду то, что произносит.

– Да, идти далеко и нога болит. Сегодня я здесь. Nō hea koe?

Я опять не поняла последней фразы, но кажется, это был вопрос. Не успела я найти, что сказать, как она снова спросила:

– А ты кто?

– Я просто в гости пришла. А где вы живете? Далеко отсюда?

– Панмьюра. А до того в селе. Когда мы переехали в город, я видела море белых лиц.

– Много белых людей в городе? – уточнила я, но мне хотелось больше поговорить о ее месте жительства. – Вы живете в Панмьюре? Это же так далеко? И твоя мама, что, пешком сюда ходит?

– На ногах, да, надо беречь денег. Мама работает, я tiaki tungane.

С уроков маорийского я помнила это слово, tungane, брат или сестра, и догадалась, что, когда ее мать работает, она приглядывает за братом. Или сестрой. Но я поверить не могла, что человек может ходить пешком на работу из Панмьюры. Это же часа три, может, идти!

– А ты же как сюда пришла? – с испугом спросила я у Роиматы.

– Я на трамвае. Сначала забираюсь на maunga iti, а потом идти, идти и будет трамвай.

Роимата поднялась на ноги и стала руками собирать сухие ветви и траву и складывать все в небольшую тележку, стоящую позади нее. У меня в голове было столько вопросов, и мне хотелось просто узнать ее и поговорить подольше, но я даже не знала, с чего начать. Мне подумалось, как же так может быть, что ребенок в двенадцать или около того лет так плохо может говорить на английском.

– А где ты учишься? – спросила я у нее, тоже поднимаясь с корточек.

– Я не учусь.

– Нет? Разве ты не ходишь в школу?

– Пока мама работает во второй работе, я с tungane собираю уголь вдоль железной дороги.

– Уголь собираешь?

Но для чего она его собирает, мне не суждено было узнать, потому что я услышала мамин голос позади меня:

– Лоиз, милая, мне кажется, тебе пора к нам присоединиться.

Я рассеянно кивнула и снова посмотрела на девочку, так умело укладывающую траву в повозку.

– Пока, Роимата.

– E haere rā.

Почти все оставшееся время от нашего чаепития я молчала, не способная выдавить из себя ни звука.

Перед сном я спросила себя, что же больше привело меня в шок: смерть пожилой белой женщины или жизнь маленькой маорийской девочки? Но раз даже перед закрытыми глазами все еще стоял образ Роиматы, вырывающей сорняки, то ответ был очевиден.

Мой шок не прошел к утру. Я снова и снова прокручивала в голове воскресные события, пытаясь уговорить себя, что это была правда. Мое странное настроение Сесиль заметила сразу. Хотя, может, трудно было не заметить, когда я смотрела в одну точку и на редкость была тихой на занятиях.

– Ты чего сегодня такая? – шепотом спросила она меня на геометрии. А я только отрицательно помотала головой, пытаясь претвориться, что все в порядке. Моя лучшая подруга задавала простой вопрос, а я не могла и не хотела ей ничего объяснять. Да и что можно было объяснить? Что умер неизвестный мне человек, с которым у меня ничего общего не было, и потому я убита горем? Или что я познакомилась с настоящей маорийской девочкой, и после этого знакомства мне как будто хочется, чтобы его на самом деле не было? На перерыве между уроками, сама того не осознавая, я направилась в кабинет истории. Предмета экономики или государства и права у нас еще не было, но мне надеялось, что любой преподаватель истории с профессиональной точки зрения по определению должен интересоваться социальной и экономической ситуацией, раз уж по ее же словам история создается сегодня.

– Ты куда это? У нас сейчас литература, – остановилась в коридоре Сесиль на пути к классу литературы, с недоумением глядя, как я направляюсь в противоположную сторону.

– Я сейчас, на историю зайду, спросить кое-что надо.

Сесиль не стала возражать, но последовала за мной.

Миссис Линн просматривала журнал и делала какие-то записи в своем блокноте и не сразу заметила, что я вошла в кабинет. Я бы и не подумала раньше, что настанет время, когда я сама лично обращусь к ней за разъяснением непонятной ситуации. И я не любила ее методы преподавания, и она – я уверена – не слишком меня проникалась ко мне симпатией из-за моих постоянных пререканий на уроках, однако я пыталась напомнить себе слова Норина, что я больше обращаю внимания на отдельные личности, а не на систему, и мне подумалось, что можно хотя бы попробовать задать ей вопрос как человеку, который, может, действительно знает свое дело. Я решила задать вопрос сразу, без проволочек, и подошла к ее столу, пару раз кашлянув, чтобы привлечь ее внимание. Сесиль рисковать не стала и предпочла наблюдать с безопасного расстояния в дверях кабинета. Преподаватель посмотрела на меня поверх своих очков и удивленно подняла брови.

– Да, мисс Паркер?

– Миссис Линн, простите, но я хотела спросить кое-что.

– Что такое? По лекции или по домашнему заданию?

– Ни то, ни другое. Вернее…

Она села прямее и настороженно посмотрела мне в лицо.

– И что же тогда?

– Я просто не знаю, у кого еще можно спросить. Это касается нашей сегодняшней государственной политики. Может, вы знаете, есть какие-нибудь программы помощи малоимущим семьям или что-то в таком роде?

– О чем именно вы?

По ее тону я поняла, что она пока не сердится, и решила, что продолжать говорить еще можно.

– Ну, как наше новозеландское государство помогает жителям, у которых нет нормальной работы?

– Вы о программе по безработице?

– Э-э, ну, я не знаю, наверное. А есть такая программа?

– Это программы, которые создает государство на сегодняшний день для помощи безработным. Распространяется на одиноких или женатых мужчин.

– Мужчин? Только на них? – неверяще переспросила я ее, полагая, что я ослышалась.

– Одиноким мужчинам представляется подработка по контрактам в любой местности страны, а вот женатым стараются дать что-то поближе к их дому. Не всегда, конечно, это возможно. В любом случае, это недавние проекты, и я так полагаю, они еще в доработке. Вы это хотели знать?

– А женщины? Как же с ними? Какие программы или пособия или что там есть для них?

– Как я уже сказала, такие проекты распространяются только на мужское население. Виды работ, как правило, включают только тяжелый физический труд и в очень сложных условиях, которые женщинам не под силу.

– Женщинам не под силу! – воскликнула я в возмущении. – А как же первая страна, давшая равные права женщинам?