По пути в дом я не выдержала и стала вскрывать конверт. Закрыв за собой парадную дверь, я, не глядя, бросила письма родителей на стол в гостиной, и прошла со своим письмом на кухню. Оно было напечатано на дорогой светло-бежевой бумаге и датировано двухдневным сроком.

Я не могу сейчас точно вспомнить, что я подумала о письме. Кажется, я просто не поверила, что это та самая Николь, которая была настолько далекой для общения, когда мы учились вместе. Не в том дело, что она была снобом или четко определяла классы общества. Она всегда уважительно относилась ко всем людям: к сверстникам, к преподавателям, к клеркам. Ты знал, что если с ней поздороваешься, то всегда услышишь в ответ ее вежливое приветствие. Но стать ее другом доступно было далеко не каждому. Ее постоянно окружали люди, и это была одна из причин, почему подойти к ней было непросто. Она мне всегда нравилась, и за ее манеры я ее всегда уважала. У нее получалось находить ту золотую середину в общении, при которой ты отстраняешься от некоторых людей, никого при этом не обижая. Ту середину, которую я никак не могу обозначить для себя.

Я не могла дождаться среды. Это помогло мне немного отвлечься от моих бесконечных мыслей и немного утихомирить свое взбунтовавшееся настроение. Мне хотелось рассказать о предстоящей встрече своей лучшей подруге, Сесиль, но она была на каникулах в Квинстауне, а писать в письме я не хотела. К тому же я не имела понятия, о чем бы Николь хотела со мной поговорить. Рассудив, я решила вообще никому пока не говорить о предстоящем чаепитии с наследницей одной из самых состоятельных семей всей Аотеароа. И до сих пор благодарно поражаюсь тому, как мне удалось усмирить свое подростковое хвастовство и удержать язык за зубами, потому что встреча оказалась крайне необычной.

Я пришла чуть раньше – боялась опоздать, потому добираться пришлось на такси. Было очень жарко, и я мысленно представляла себе прохладный залив с песчаным берегом с пальмами, отбрасывающими широкую тень, чтобы спрятаться от яркого солнца. Сейчас еще только середина января, но такая жаркая погода простоит до самого марта. На мое счастье фойе кинотеатра Капитол было темным закрытым помещением с вентиляторами, чтобы обеспечить движение воздуха. Кафетерий располагался на первом этаже, напротив билетной кассы и рекламных плакатов фильмов с расписанием сеансов. Я заняла столик в углу, чтобы не оборачиваться на всех входящих посетителей, иначе моя голова не перестала бы вертеться до самого прихода Николь. Вместо разглядывания посетителей я стала рассматривать афиши. Практически все кинофильмы были из Голливуда, и мне нравились рисованные портреты актеров или пейзажи. Тот, кто создает эти вывески, всегда очень хороший художник, но только имя его либо вообще отсутствует, либо значится где-нибудь в самом низу, самым мелким шрифтом. И мне всегда хотелось видеть настоящие работы этого художника, а не эти киновывески, которые после проката фильма, наверняка, выкидывают или убирают в какой-нибудь пыльный архив.

– Боже, я так задержалась, прости! Привет! – Николь буквально впорхнула в кафетерий в своем голубом платье и с сияющей улыбкой. Я не заметила, как она вошла, и мне показалось, что она просто материализовалась в воздухе из ниоткуда. Я улыбнулась в ответ:

– Да я сама только пришла.

– Это хорошо. Чай со льдом?

– Мне с бергамотом.

Николь грациозно повернулась к бару и легко махнула рукой. Молодой человек в белой рубашке и черных брюках появился у нашего столика так же неожиданно, как и Николь. Я про себя усмехнулась недавнему сравнению, что все киви очень неторопливы.

– Два чая со льдом, пожалуйста. Один с бергамотом и один «английский завтрак», – бегло проговорила Николь, смахивая прядь волос с шеи. Ее осанка была безупречна, а приподнятый подбородок и длинная тонкая шея придавали фигуре еще большую стройность. Вот то, что мама ставит мне в пример каждый раз, когда смотрит на мою фигуру.

Я не знала, о чем говорить. По правде сказать, я даже не знала, как себя вести. Все светские беседы сводятся к разговорам о моде, развлечениях, времяпрепровождении, но что-то мне подсказывало, что для этого собеседников у нее хватает, в том числе и ее лучших четверых друзей. Мне вдруг просто захотелось узнать, разойдутся наши пути или нет.

– Ты уже решила, что будешь делать дальше? – спросила я, когда в воздухе повисла пауза после того, как Николь перевела дыхание и окончательно адаптировалась к обстановке. – К уда-то будешь поступать?

– О, больной мой вопрос, – наигранно выпучила глаза Николь. Она покачала головой и подперла кулаком подбородок. – Вообще-то, родители расходятся во мнениях. Я бы хотела поступать в университет Виктории. Скорее, просто от желания уехать из Окленда. Веллингтон, хотя и столица, не такой сумасшедший, ха!

Она вздохнула и продолжила:

– Мама за то, чтобы оставить меня здесь. А вот отец решительно настроен отправить меня в Англию. Оксфордское образование. У меня сестра там. И пусть нас с мамой двое, но он отец. И этим, видимо, сказано все. Но если поступать туда, то это будет только в сентябре. В Англии летние каникулы, это не наши зимние. Посмотрим. Я уже заполнила и отправила все вступительные документы и в Викторию, и в университет Отаго. Но последнее слово не за мной. У тебя ведь отец тоже в финансах?

– Ну, он вообще-то больше в фермерстве.

Николь весело усмехнулась, и я поправилась:

– Я хотела сказать, что он владелец компании по оборудованию для ферм. Станки там всякие. Тракторы. Это его бизнес.

Николь понимающе кивнула:

– Все это финансы. Знаешь, как говорит мой папа? «Все, что приносит хорошую прибыль – все финансовая деятельность». Пусть даже ты – писатель. Если твоя литература дает тебе хороший заработок – продолжай этим заниматься. Ты будешь в газете в новом году?

Николь говорила о моем внеучебном занятии. Я писала статьи и обзоры школьной деятельности для нашей местной газеты. Хотя газетой ее с трудом назовешь, скорее просто четыре сдвоенных листа, распечатанных тиражом в одну сотню.

– Я не знаю. Не планировала вообще-то.

– Что? Ты серьезно? Почему это?

Я хотела избежать этой темы, потому что предчувствовала, что начни мы разговор о моих недавних сбоях настроения, то я опять сорвусь и испорчу нашу встречу с Николь. И если ей предстоит уехать в Англию, то загладить вину уже вряд ли удастся.

– Да так. Неудачный опыт написания недавних статей.

Нам принесли чай, но Николь даже не посмотрела на чашки или на официанта. Она механически отодвинула свой чай в сторону, чтобы не мешал положить руки на стол. А я жадно отпила прохладной жидкости, чтобы не только утолить жажду, но и занять свой рот чем-то, только не разговором. Однако Николь не отставала:

– В каком смысле неудачный? Ты о чем? Я их все читала и не знаю, как там остальные, и кто что тебе наговорил, но мне кажется, они потрясающи!

Я подозрительно взглянула на Николь:

– Ты уверена, что читала их все? Или что все мои?

Она просто рассмеялась, решив, что я шучу или просто скромничаю. Я решила ответить серьезно:

– Я на самом деле думаю перестать работать с газетой. Я в последнее время как-то негативно на все реагирую. Все мои статьи все истребляют в пух и прах.

Николь перестала смеяться и посмотрела на меня со странным выражением лица, будто такое ей очень знакомо.

– Я это заметила.

– Особенно про нашу английскую школьную униформу! – перебила я Николь. Я уже чувствовала в себе нарастающий бунт, но сейчас уже не могла остановиться. – И, хотя я до сих пор верю во все, что я там про нее написала, все равно нельзя было так жестко об этом говорить.