Что будет, если я скажу вам, что гомосексуальности и гетеросексуальности не существует в отрыве от бинарной и иерархичной таксономии, цель которой – защитить господство главы семейства над воспроизводством жизни. Гомосексуальности и гетеросексуальности, транссексуальности и интерсексуальности не существует вне колониальной капиталистической эпистемологии, которая отдает приоритет сексуальным практикам воспроизводства как стратегии по управлению населением и воспроизводству рабочей силы, воспроизводству населения как потребительской силы. Не жизнь себя воспроизводит, а капитал. Все эти категории – карта, навязанная властью, а не территория жизни. Но если гомосексуальности и гетеросексуальности, транссексуальности и интерсексуальности не существует, то кто же мы тогда? Как мы любим друг друга? Попробуем представить.

Мой сон возвращается, и я понимаю, что мой переход – это новая форма уранизма. Я не мужчина, я не женщина, не гетеро-, не гомо-, не би-. Я диссидент системы однозначных гендерно-половых различий. Я – многообразие космоса, запертое в бинарном политическом и эпистемологическом режиме, и я взываю к вам. Я – уранист, скованный ограничениями технонаучного капитализма.

Как и Ульрихс, я не несу вестей с окраин, я принес вам краешек горизонта. Я пришел с вестями с Урана, а Уран – ни Божье царство, ни клоака. Всё совсем наоборот. При рождении меня записали как девочку. Потом говорили, что я лесбиянка. Затем я решил назначить себе регулярные дозы тестостерона. Я никогда не думал, что я мужчина. Я никогда не думал, что я женщина. Я был сразу многими. Я никогда не считал себя транссексуалом. Мне захотелось поэкспериментировать с тестостероном. Мне нравится его вязкость, текучесть, непредсказуемость изменений, которые он несет, интенсивность аффектов, которые он провоцирует спустя сутки после введения. Его способность при регулярном введении изменять идентичность, проявлять те органические слои, которые без его воздействия остались бы невидимыми. Здесь, как и везде, имеют значение единицы измерения: дозировка, частота введений, их ритм и порядок. Мне хотелось измениться до неузнаваемости. Я не обращался за тестостероном в медицинские учреждения, которые предлагают гормональную терапию для лечения так называемой гендерной дисфории. Мне хотелось жить на тестостероне: пропускать сквозь него интенсивность моего желания, множить мои лица, изменяя мою субъективность, создавать тело, которое бы стало революционной машиной. Я до такой степени исказил маску женственности, которую общество прилепило к моему лицу, что мой паспорт оказался нелепым просроченным старьем. А затем, безо всяких уловок, мне пришлось согласиться на звание транссексуала, «душевнобольного», чтобы медико-правовая система признала во мне живое человеческое тело. За это новое имя мне пришлось поплатиться своим телом.

Решившись создавать свою идентичность при помощи тестостерона, – как шаман, который создает свою при помощи определенных растений, – я принимаю негативность моего времени, негативность, которую я обязан олицетворять и с которой могу бороться только путем этого парадоксального воплощения: быть транс-мужчиной в XXI веке, феминисткой с мужским именем внутри движения #MeToo, не верить в гетеропатриархальную систему, но стать потребителем фармакопорнографической индустрии. Моя жизнь в качестве транс-мужчины – одновременно кульминация старого сексуального режима и начало его краха, апогей нормативного развития этого режима и предвестие его грядущей мутации.

Я пришел говорить с вами: живыми и мертвыми; с теми, кто живет так, будто уже умер; но особенно – с проклятыми и невинным детьми, которые только должны родиться. Мы, уранисты – выжившие после политического покушения на систематическое детоубийство. Мы были еще малы и не могли себя защитить, но мы пережили попытки убить в нас радикальное многообразие жизни и желание изменить имена всех вещей. Мертв ли ты? Родятся ли они только завтра? С опозданием или с опережением – но я вас поздравляю.

Я несу вам вести с переправы, что ни Божье царство, ни клоака. Совсем наоборот. Не волнуйтесь и не пугайтесь, я пришел не затем, чтобы рассказать вам о чем-то патологическом. Я буду говорить вовсе не о том, кто такие транссексуалы, как изменить пол или какой момент больше подходит для перехода. Потому что во всем этом не больше правды, чем в луче послеполуденного солнца, озарившем какое-то место планеты и тотчас переменившемся – в зависимости от точки, с которой мы смотрим. Не более правдивым, чем желтый цвет орбиты, описываемой Ураном во время его медленного оборота вокруг Земли. Я не смогу ни описать всего, что происходит с телом, когда принимаешь тестостерон, ни сказать, что он сделает с вашим телом. Потрудитесь сами отмерить необходимые дозы познания – ровно столько, сколько позволит ваша любовь к риску.

Я пришел не за этим. Как говаривала моя названая мать, чилийский писатель Педро Лемебель: «Я не знаю, зачем я пришел, но я здесь». В этой уранической квартире, нависающей над афинскими садами. И я задержусь здесь ненадолго. На распутье. Потому что перекресток – единственное место, которое существует. Здесь нет противоположных берегов. Мы всегда стоим на пересечении дорог. Я кричу вам с этого перекрестка, как чудовище, выучившее человеческий язык.

Мне больше не нужно говорить, подобно Ульрихсу, что я мужская душа, запертая в женском теле. У меня нет ни души, ни тела. У меня есть квартира на Уране, где я, конечно, далек от большинства землян, но не настолько, чтобы вы не смогли заглянуть ко мне в гости. Пусть и только во сне…

Эта книга написана под знаком Урана потому, что речь в ней пойдет о хрониках перехода. Большинство этих текстов были написаны в аэропортах и номерах отелей для французской газеты Libération и других европейских медиа в период с 2013 по начало 2018 года. Когда я начал писать эти колонки, меня еще звали Беатрис. Я имел социальный и юридический статус женщины, хоть и считался диссидентствующей квир-лесбиянкой. Заканчивая эту книгу, я всё еще стою на распутье, хоть и подписываюсь теперь своим новым именем и вооружен новым паспортом, где официально значится, что мой пол теперь – мужской. Я сохранил хронологический порядок, в котором эти колонки были написаны, потому что это также и летопись моего сексуального и гендерного перехода, рассказ о моей переправе. У этих колонок как минимум два автора: такой диссонанс делает видимым разделение автора на множество голосов, совершающих переход – явление, свойственное любому письму, но обычно скрытое за одним авторским именем.

Осмелюсь предположить, что процесс перехода позволяет нам лучше понять те мировые политические трансформации, с которыми мы сталкиваемся. Смена пола и миграция – две практики, которые, ставя под сомнение политическую и правовую архитектуру патриархального колониализма, полового различия и расовой иерархии, семьи и национального государства, вытесняют живое человеческое тело на обочину гражданского общества, даже того, что мы называем человеком. То, что помимо географических, языковых и телесных перемещений характеризует оба эти путешествия – радикальная трансформация не только самого путешественника, но и сообщества людей, которые либо принимают, либо отвергают его. Старый режим (политический, сексуальный, расовый) криминализирует любые практики перехода. Но с каждой новой возможностью перехода перед нами вырисовывается карта нового общества, с новыми формами производства и воспроизводства жизни.

Мой переход начался в 2004 году, когда я впервые решил назначить себе слабые дозы тестостерона. Затем, в течение нескольких лет пребывания в безымянном пространстве между женским и мужским, между мужественностью лесбиянки и женственностью Drag King, я испытал состояние, которое принято называть gender fluid. Изменчивость и текучесть моих сменяющих друг друга воплощений натолкнулась на общественное сопротивление возможности мыслить тело вне рамок половой и гендерной бинарности. Я химичил со своей «флюидностью» подобно алхимику гендера, принимая так называемую пороговую дозу тестостерона – такие дозировки не запускают быстрого формирования в теле «вторичных половых мужских признаков». С этого порога я и начинаю свою хронику.