– Ты хочешь меня, асса́ру? – освободив мои губы, спросил, обжигая рваным дыханием, скользя головкой члена по моим взмокшим складкам, но не входил. – Говори, как ты хочешь меня? Покажи. Как ты хочешь, чтобы я тебя взял, моя ассару? – шептал он, покрывая плечи поцелуями, трясь каменным членом о мокрое лоно.

Почему он спрашивает, разве не чувствует, нарочно хочет позлить, измучить? Внутри меня расплескался ядом протест, преграда, замыкающая меня в ловушку. Я сжала зубы. Не буду его просить, не могу. Всё внутри выворачивалось от этого. Не хочу ему покоряться. Он меня уничтожит, растопчет и сожжёт. Он исга́р, незнающий сострадания, незнающий любви… Но почему мне так больно от этого? Я сухо сглотнула подступивший к горлу ком.

– Гори в пекле, – процедила сквозь зубы, но тут же захлебнулась воздухом от того, как он толкнулся в меня на всю длину, быстро, неожиданно, хотя я была готова. Но, видимо, нет, чувствую наполненность, вздрагивая.

– Уже тлею, – он отвёл бёдра и вновь ударился, прибивая своим весом и напором к постели. – Но ты будешь гореть вместе со мной, Истана, – вновь грубый толчок.

Маар пропихнул руку под мой живот, вынуждая приподнять бёдра и прогнуться в пояснице, заскользил внутри меня влажно, размеренно, упруго, так что перед глазами золотистые круги расходились. Проклятый демон! Я яростно сжимала его изнутри, опасаясь, что он вновь попытается что-то сделать. Но плавные, глубокие проникновения ускорились, быстро довели меня до ослепительной вспышки, так неожиданно, что я задохнулась от возмущения и собственного стыда, получив такой яркий, такой проникновенный, невыносимо бурный оргазм, что, вцепившись пальцами в шкуры, уткнулась лицом в меха, вскрикнула, задыхаясь. Это неправильно, так не должно быть! Жгло изнутри злостью, и в то же время меня всю трясло от удовольствия глубокого, умопомрачительного. Дыхание Маара участилось, он не намеревался останавливаться, продолжал яростно вбиваться, врываясь тараном жёстко. Собрал мои волосы, потянул назад. Больно. Я зашипела, а следом исгар накрыл ладонью мои губы, зажимая, долбясь безудержно, с надрывом. Я зажмурилась, выгибаясь ощущая, как новая волна вибрирующего где-то на грани блаженства накрывает на меня, утягивая вслед его неистовому вожделению. И мне только оставалось вынести эту сладко-горькую муку, снося то, как Маар толкался вглубь, всаживая член на всю длинную, держа крепко в своей хватке. Дико, остервенело, по-звериному. Окружение вздрагивало и шаталось от мерных тычков, мне показалось, что я задохнусь, когда он, качнув бёдрами, с силой взрезался до основания, крепко держа бьющуюся в его мёртвом захвате меня. Горячими толчками его бурной страсти он излился внутри, заполняя семенем, вязко стекающим по моему бедру. Последний рывок и толчок тугой струи внутри меня. По взмокшей шеи прокатился его горячий стон, дрожью пронёсся по спине к пояснице. Я бессильно обмякла в его хватке, моргая часто, сбрасывая с ресниц проступившие слёзы – противоречие наслаждения и ярости скрутило, выжимая до остатка.

Маар вынул свой член из меня, выпустил, дав глотнуть воздуха.

Маар чувствовал то пульсирующее тепло внутри неё, и его это злило. Злило, что она любым способом хочет сохранить его, он ревновал. Ревновал, ведь она готова жизнь отдать ради плода. Маар хотел того по отношению к себе. Блаженствуя от узости горячего лона, он забылся на миг, наблюдая, как медленно и порочно Истана покачивает бёдрами, выгибается, вынуждая его вздрагивать. Маар рванулся в последний раз, звонкий шлепок отдался гулом в потяжелевшей голове. Все мысли истлели, осталась только Истана горячая, желанная. Он вышел, склоняясь, собирая с виска проступивший пот, развернул её к себе, впиваясь в припухшие губы, целуя медленно, тягуче, ощущая, как она утихает, как успокаивается рваное дыхание.

Она не сопротивлялась сейчас, разморённая, уставшая, его губы заставляли Истану дрожать, истекать под ним соками. Маар всё пробовал: сладость её блаженства, терпкость беспокойства – ему нравилось это всё. Нравилось, когда её сопротивление оборачивалось беспомощностью, а после – податливостью обжигающей, топкой, тягучей. Маар смотрел ей в глаза, наблюдая, как трепещут её ресницы, как туман наслаждения застилает их голубизну, как приоткрылись сжатые губы, и как глубоко, жарко она дышит. Маар глядел на неё жадно, чтобы запечатлеть этот миг, клеймом выжечь в памяти и в душе. Ему удалось погасить её недоверие.

– Тебе нужно спать, – прошептал Маар, скользя губами по её горячим губам.

Истана выдохнула, ресницы дрогнули, она смотрела на него неотрывно, а внутри он ощутил покой, безбрежный тихий. Маар огладил изгиб её шеи с налипшими на неё светлыми завитками волос, отстранился, опрокидываясь набок, прижимая Истану к себе, уставившись в огонь, слушая, как потрескивают дрова и мороз за стенами. Сейчас что-либо решать не вовремя. Завтра тяжёлый путь, они уже на границе Излома, и силы нужны будут асса́ру. Он не мог лишить её их сейчас, как не мог оторвать её от себя и уйти. Маар думал над словами Шеда, и внутри него всё бурлило огнём и жгло. Это слишком рискованно… впервые Маар не знал, что ему делать, остановившись на перепутье всех штормов. Один шаг, и он сорвётся, а терять разум непозволительно. Сила росла в нём, он это чувствовал, исгар бушевал, лютуя, требуя выхода, и его уже не остановить. Маар боялся навредить Истане, боялся собственного срыва, боялся того, что внутри неё. Впервые он боялся.

Маар слушал биение костра, как завывает буря, слушал дыхание Истаны…

Он проснулся за время до того, как его негромко позвал Фолк. Истана только заворочалась во сне, раскинувшись тугой лозой на постели, не открыла глаз – утомлённая асса́ру спала крепко.

Фолк топтался у шатра, подступил тут же к стражу, когда тот вышел.

– Прибыл один из дозорщиков. Нужно сворачивать шатры, немедленно. Лойоны короля идут попятам, их около полсотни по виду, но есть сведения, что и больше.

– А Шед где?

– Он обходит местность, приказал мне поднять тебя, скоро вернётся.

– Поднимай лойонов, – распорядился Маар, глянув в сторону леса: небо только светлело, но рассвет уже близок.

Фолк удалился, Маар вернулся в шатёр. Истана уже не спала, приподнялась, сжимая пальчиками шкуры на груди.

– Что случилось?

– Лойоны Ирмуса на хвосте.

Маар прошёл к мешкам, к вещам, которые были приготовлены для перехода. Выпотрошил всё, кладя под ноги Истаны броню. На её фигурку было раздобыть сложно, пришлось перекупить в Кронвиле у одного кудесника, который делал на заказ одному из сыновей лойона. Литые пластины для подростка подходили по росту и ширине плеч асса́ру. Она не стала упираться и позволила себе примерить их. Маар усмехнулся, надев на неё наплечники из тонких листов железа, наложенных друг на друга, и нагрудник, рассыпав волосы по плечам. Кажется, он сыграл сам с собой злую шутку, потому что от представшего перед ним вида Истаны член в штанах призывно вздрогнул. Воительница. Холодная, непреступная его ледяная девочка.

– Тяжёлое, – повела она плечами.

– Придётся потерпеть. Жалею, что не научил тебя, как справляться с оружием.

Истана выразительно приподняла бровь. Сейчас она как никогда соблазнительна: теплая, немного сонная, чистая, нежная, как лотос, блики от натёртого до блеска железа озаряли её лицо и глаза. С того мига, как он забрал её из Колодца, и несмотря на безостановочный путь асса́ру набрала немного веса и уже не была такой тощей, и впалости на щеках пропали.

– Жаль, что у нас нет времени. Я бы научил тебя ещё нескольким приёмам удовольствия, которое горячит кровь похлеще, чем уроки боя, – скользнул он ладонью под волосы, обхватив слегка шею, огладив, всматриваясь родниковые глаза. – Не думал, что это может быть так возбуждающе, – пожалуй он бы взял её, не снимая этих доспехов, но сейчас каждый миг дорог. Он обязательно наверстает чуть позже. – Одевайся, – поторопил, убирая руку, видя, как изумление Истаны сменяется злостью, и как темнеют голубые глаза.