Литмир - Электронная Библиотека

Адамов замолчал, отвернулся и стал смотреть в окно. Зазубренные черные силуэты огромных елей стремительно проносились мимо окна, как тени воспоминаний.

– Вы про Рубинчика начинали рассказывать, – напомнил я.

– Ах, да. Боря. Человек пестрой судьбы. Из семьи ученых, квартира в «академическом» доме осталась еще от деда, который участвовал в разработке не то первых атомных станций, не то космических кораблей. Окончил факультет журналистики, отслужил срочную в войсках связи, а потом понеслось: был корреспондентом молодежной газеты, ездил на целину, трудился в геологической партии на Крайнем Севере, пару лет зачем-то работал лаборантом в Пулковской обсерватории, пока не нашел себя в нелегальном бизнесе. Начинал как фарцовщик, а к тридцати восьми годам стал персонажем почти краеведческим: имел две подпольные пошивочные мастерские, где в три смены строчили, кроме прочего, фальшивые Lee, Levis и Montana, и налаженные каналы поставки из-за границы оригинальных вещей этих и многих других марок, а также элитного алкоголя, порнографических журналов, видеокассет с боевиками и фильмами ужасов, ментоловых сигарет – в общем, всего, чем империалистический Запад коварно прельщал уставших от вынужденной аскезы советских людей. И оперативники шестого отдела уголовного розыска, и сотрудники второго главного управления КГБ разрабатывали Борюсика не первый год, но его системы поставок и сбыта были отлично организованы, исполнители при задержании упорно отмалчивались, и оснований для ареста не находилось.

«Вежливые люди» навестили Рубинчика в четверг, 2 августа, ранним утром, когда Боря еще не очухался ото сна: он был полуночником и обыкновенно спал допоздна. Глазка на дверях в старом доме не имелось – когда его строили, они были попросту не нужны. Суровый мужской голос представился новым начальством из жилконторы, где Боря, как водилось в то время у людей подобного рода, был оформлен дворником на полставки, чтобы не подставляться под уголовную статью о тунеядстве. Дверная цепочка, которую Рубинчик все-таки накинул осторожности ради, не выдержала мощного удара плечом и была вырвана из деревянной притолоки вместе с креплениями и шурупами. Сначала все шло по обычному сценарию: «парабеллум», тактичное изъятие денежных средств, обрезание телефонного провода, и Боря уже готовился распрощаться с непрошеными гостями, как один из них заметил картину, висевшую над кроватью в спальне.

– «Беломорская гавань» Коровина, – пояснил позже Рубинчик. – Оригинал, от деда осталась.

Это был первый случай, когда налетчиков заинтересовало что-то еще, кроме денег. Как всякое исключение, он заслуживал особого внимания и, как любой сбой в отлаженной системе, привел к драматическим последствиям.

Один из разбойников, тот, что с «парабеллумом», увидел картину через неплотно притворенную дверь спальни – и, судя по всему, смог оценить увиденное с первого взгляда. Характерно, что массивная икона Казанской Богоматери в тяжелом темном киоте никакого внимания грабителей на себя не обратила; потом, уже задним числом, когда следственная группа с экспертами работала на месте происшествия, выяснилось, что икона эта, пусть и вековой давности, серьезной художественной ценности не представляет, в отличие от коровинского оригинала. Очевидно, что стрелок с «парабеллумом» не чужд был искусствоведческой науке, а потому, едва взглянув издали на «Беломорскую гавань», молча толкнул дверь, вошел, без церемоний влез ботинками на разобранную постель, еще хранившую уютное тепло мирно спавшего Бори, и потянулся к картине.

– Нет, – коротко сказал лидер группы, по обычаю стоявший у двери, засунув руки в карманы.

Но в этот раз абсолютная дисциплина и слаженность действий дали трещину: стрелок молча стащил-таки со стены картину. Замок сделал шаг вперед, и кто знает, чем бы кончилась эта мизансцена, если бы за картиной не обнаружился сейф.

Конечно, о банде, которая грабит нечистых на руку «белых воротничков» и подпольных дельцов, знали не только сотрудники милиции. Известно было, что они не применяют физического насилия и берут только то, что жертвы отдают добровольно; я лично уверен, что Саша Нос, при всей своей любви к маме, точно не выдал последнего, да и перепуганные Семенцов и Леонов, пусть и не обладавшие уголовной закалкой, тоже могли не раскрыть всех заначек. Предусмотрительный Боря, как и многие другие его коллеги, отложил в сторонку некую сумму, достаточную для того, чтобы откупиться при случае, так что обнаружение сейфа стало неприятным сюрпризом.

– Борис Леонидович, откройте, пожалуйста, – вежливо попросили его.

Но Борюсик уперся.

– Сейф старый, пустой, ключ потерял, шифра не помню.

Возникло секундное замешательство, а потом Боря получил страшный удар под дых. Было ли этого достаточно, или налетчики привели ему еще несколько убедительных аргументов – неизвестно, но сейф Рубинчик в итоге открыл. Когда человека бьют, очень быстро обнажается его внутренняя сущность и проявляется, кто он на самом деле есть, а Боря был не идейным блатным и не засиженным уголовником, а мальчиком из интеллигентной семьи и ловким барыгой. Так что сейф распахнулся, и его содержимое покинуло «академический» дом вместе с пейзажем Коровина, бережно завернутым в газету и перевязанным бумажной веревкой.

Я тогда решил, что именно обидная потеря семейной реликвии заставила Рубинчика обратиться в милицию с заявлением, что в его положении было поступком по меньшей мере парадоксальным. И его слишком заметное волнение тоже списал на стресс от пропажи картины. Боря аккуратно вписал «Беломорскую гавань» в очень короткий перечень похищенного, обозначил сумму денежных средств в тысячу рублей, проигнорировав шутки о том, сколько же нужно работать дворником на полставки, чтобы скопить такую сумму; был слишком оживлен, слишком много вертелся на стуле, пытался хохмить, угощал всех клубничной жвачкой «Адамс», запах которой неделю потом не выветривался из отдела – но видно было, что он весь на нервах.

Я не знал тогда, что Рубинчик не просто волновался, а напуган был до смерти.

Глава 2

Иррациональное множество

На работе меня ожидал сюрприз. Я едва успел скинуть пиджак, усесться за стол и опустить кипятильник в стакан, как зазвонил телефон.

– Товарищ капитан, к полковнику Макарову, срочно.

Я вздохнул, выключил кипятильник и отправился в кабинет к руководству, прикидывая в уме, что рассказать о своей последней встрече с Борей Рубинчиком.

Иван Юрьевич Макаров сидел за столом с выражением лица человека, который знает, что виноват, но еще не до конца понял в чем. Свои полковничьи погоны он заслужил честно, дело знал, но годы нервной начальственной службы, в которой соблюдение правил игры, постоянно меняющихся от года к году, порой было важнее реальных результатов работы, и прошедшие в последнее время масштабные чистки личного состава, во время которых половина, а то и больше, его товарищей и коллег были уволены без сохранения выслуги лет, наложили на него свою скорбную печать. Самому Макарову до ухода на пенсию оставалось два года, и он хотел просто спокойно отбыть их, без потрясений и стрессов, чтобы отправиться на заслуженный отдых, к тихим радостям рыболовства, кроссвордов и домино. Сейчас под линией чуть тронутых сединой поредевших волос у него выступили капельки пота, шея над форменным галстуком побагровела, и выглядел он хуже и старше, чем Генеральный секретарь на изрядно отретушированном портрете в золоченой рамке, висящем у Макарова над столом. Еще две такие же рамки высовывались из угла за книжным шкафом.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Вызывали? – бодро поприветствовал я.

– Проходи, Виктор Геннадьевич. Вот, товарищ Жвалов из Комитета госбезопасности. Хочет с тобой переговорить.

Формально в визите товарища Жвалова ничего необычного не было, но приятной беседы ожидать не приходилось. После окончательной и разгромной победы, одержанной в поистине эпической схватке двух сверхгигантов, КГБ и МВД, сотрудники госбезопасности курировали почти все более или менее значимые милицейские дела, не утруждая себя лишними церемониями и процедурами, усвоив священное право победителей приказывать, вязать и решать. Мы понимали, что в конечном счете делаем общее дело, но чувствовали себя то крестьянской пехотой при конных рыцарях в недосягаемо сверкающих латах – это если повезло с куратором из Комитета, а то и вовсе жителями оккупированной территории, живущими в ожидании распоряжения идти за околицу и начинать копать ров. Дело «вежливых людей», несомненно, было значимым: в потерпевших фигурировали расхитители, валютчики и спекулянты, бандиты намекали на что-то, выбирая для нападений дни и даты государственной важности; но самым неприятным была крепнущая уверенность в том, что к действиям преступной группы причастны сотрудники милиции, а то и вовсе банда из них и состоит. Случай на катране у Алика показал, что налетчики не просто умеют, но и привыкли обращаться с оружием, причем специфическим образом: выстрелить именно в ногу в критической ситуации куда сложнее, чем жахнуть на поражение в грудь или живот. Добавить к этому умело оказанную первую помощь, прекрасную организацию и дисциплину, отличную информированность об уголовных элементах, понимание психологии жертв и тех, кто ведет расследование, – и выводы напрашиваются едва ли не однозначные. Это создавало некоторую напряженность как между отделами, так и в отношениях с куратором из Комитета, хотя своему я бы свечки ставил в церкви за здравие и молился еще, будь я верующим. Звали его Пегов, в дело он не лез, внезапными появлениями не пугал, спокойно принимал от меня рапорт раз в неделю, вежливо благодарил и исчезал до следующей среды. Золото, а не человек. И вот пожалуйста, Жвалов какой-то.

11
{"b":"748784","o":1}