Старик замолчал. Он печально моргал темными веками и долго смотрел на Нури. Память сработала: Тимоти Слэнг, неудавшийся домушник, беспомощный вымогатель, бездарный бизнесмен. Подумать, какие заботы одолевают.
Слэнг поднялся, опираясь на подлокотники, он горбился, новый пиджак нелепо топорщился на выступающих лопатках.
— А вы изменились, Вальд. От вас, прирожденного конформиста, веет этаким непокорством. — Он не ждал ответов и задавал все новые вопросы. — Ах, Вальд, я вижу, что посеял вселенское зло, уговорив вас продать кибера этому пастору. Можно, конечно, оправдаться, дескать, человек не в состоянии предвидеть последствий своих поступков, как говорит Ферро, прости им Господи, они не ведают, что творят. Но я-то догадывался, что из этого может получиться, когда подсунул вашего кибера.
— Бросьте, Слэнг. Предвидеть этого вы не могли, как не можете помешать тому, что происходит.
— Труслив я, Вальд. И слаб и мерзок самому себе. — Старик замолчал, словно споткнулся. Он долго сморкался в дорогой льняной платок. — Мне нечего вспомнить, я ничего не сделал, о чем следовало бы помнить. И я уже ничего не смогу сделать.
— Как знать, — сказал Нури. — Сколь искренне ваше желание загладить содеянное?
Тимоти Слэнг долго жевал губами, складки на его лице тряслись. Он слабо усмехнулся:
— Я уже год работаю консультантом по рэкету в синдикате. Инструктирую приемышей, даю советы сборщикам. Я в курсе кое-каких дел, поскольку синдикат в особо важных случаях консультирует правительство: И такой важный государственный акт, как закон о контроле над частными разговорами, не мог быть подготовлен без нашего участия.
— Н-да, я вижу, вы многому научились в синдикате.
— Во всяком случае, я понял, что в нашем деле в одиночку не прожить. Но, видит Бог, если бы я не растратил так глупо деньги, полученные за Ферро, то и ноги моей не было бы в синдикате.
— И я о том же. С чистильщиками мне не по пути, узнают в фирме — вылечу в тот же день. Но и выносить в бездействии… Есть такой, как его, Норман Бекет, слышали?
— Минутку. Если мне не изменяет память, он числится в нашей картотеке. Это не из «Феникса» ли?
— Возможно.
— Зеленый. А может, чистильщик из «Феникса». Помню, как же… вам это нужно?
Нури положил на подлокотник кресла толстую пачку банкнот.
— Здесь гораздо больше, чем вы сможете заработать в синдикате до конца дней своих. А нам нужна информация о синдикате и прочем.
Тим взвесил пачку на руке, отделил меньшую часть, сунул во внутренний карман, остальное положил на стол.
— Сегодня они воют как-то по-особому. Хоть бы дождь пошел, разогнал… хотя, с другой стороны, река опять горит. Знаете, Вальд, я заметил, что с годами мой моральный уровень становится все выше, а соблазнов для меня, э-э, все меньше. Наступил этакий внутренний покой, проще — гормоны меня больше не беспокоят, и в этом есть своя прелесть. Мне бы список вопросов: так работать легче… Я с вами свяжусь. Говорят, вчера на помойке собаку видели… Пойду на берег, повою…
* * *
Зеленый квадрат сто на сто метров был огорожен тонкими неошкурениыми сосновыми стволами, продольно закрепленными на низких столбах, по диагонали на высоте поднятой руки протянут стальной трос. Олле погладил шершавую кору, вдохнул запах живицы: местами на дереве выступала смола, уже побелевшая на солнце. А к квадрату примыкали помещение с хищниками и открытый загон с табунком разноцветных пони.
Олле долго любовался почти игрушечными лошадками, ощущая на сердце беспокойную радость от встречи с ними. Он подумал о своем золотом коне, оставшемся в ИРП, и услышал, как шумно вздохнул Гром. Пес тоже тосковал по дому, простору и лесу, по детскому запаху и не понимал Старшего, который привез его в духоту и ужас здешних городов. Пес не знал покоя, постоянно чувствуя ту струну, что была натянута в душе Олле, и ощущая опасность, грозящую Олле со всех сторон от странных, всегда почему-то злых людей. Вот этот, идущий рядом с Олле, тоже зол и насторожен. Охранники всегда ходили парой, следить один за другим входило в их обязанности.
— Я пристрелю твоего пса, если он будет показывать мне клыки. И тебя тоже…
Он не договорил, даже пес не уловил движения Олле: охранник словно споткнулся и скорчился на оранжевом песке дорожки.
— Дурак, смерти ищешь! — звучно сказал Олле и забросил в кусты кобуру с пистолетом, выдранную из-под мышки охранника вместе с куском пиджака. Гром ощерился, его жуткие клыки коснулись лица охранника, и тот зашелся странным звуком: н-га, н-га…
— Фу, Гром. Если ты, недоумок, еще попытаешься мне угрожать…
Что вы, шеф… я бы не осмелился…
На черной шерсти Грома мелькнул красноватый отблеск. Олле отвернулся, — конечно, еще одна проверка, что они все проверяют? Вон и Гром, добрейший пес, научился на людей зубы скалить, кто бы поверил. Олле подозвал собаку и продолжил обход по знакомому маршруту. Они прошли под резным деревянным навесом вдоль ближней к дворцу стороны ограды. Под ним в один ряд стояли высокие кресла, накрытые холщовыми чехлами. Неподалеку на лужайке столики и столы. Дерево, живое, необработанное, роскошь, недоступная воображению жителей Джанатии.
Звенели хрусталем и золотом приборов слуги в черном, на дорожках уже были разбросаны влажные бутоны роз без стеблей. Фонтаны, бесшумные, туманные в синих искрах разрядов, висели над цветочными клумбами, исходя прохладой и свежестью. Какая странная судьба изобретения Нури, ведь это он придумал шаровой сгусток капель, взвешенных в электростатическом поле, а здесь они украшают жилища богачей… Рядом с фонтанами высились массивные конусы из прорезного серебра, прикрывающие терминалы кислородного завода, который обслуживал резиденцию Джольфа IV. Над конусами роились громадные черные и изумрудные бабочки, эти живые цветы, и Олле подумалось, что даже в лесном массиве ИРП он не видел такого количества бабочек в одном месте.
От дворца в парк широкими ступенями розового в темных разводах родонита спускалась лестница парадного входа. От лестницы двумя полосами живых самшитовых изгородей начинался этот парк, уходящий вдаль террасами и бассейнами и холмами, с озерами и речкой, медленно текущей и образующей маленькие водопады и зеркальные заводи. Ивы и ракиты, растущие по берегам, купали ветви в прозрачной воде. Эта гармония для Олле, последнего на Земле штатного охотника ИРП, была привычной: повсюду на планете возрождались вырубленные предками леса, очищались воды, оживлялись и заселялись омертвевшие от химикатов реки, а ИРП все больше зверья выпускал на волю, ибо что за лес без зверя или река без рыбы. Программа «Возрождение» уже давала результаты. Везде. Кроме Джанатии. И здесь, в этой благодати, невозможно было представить, что рядом, в считанных километрах, люди живут в отравленной атмосфере, и реки горят, и энергетические магистрали усеяны телами бездомных…
Они прошли по бесконечной анфиладе комнат, приготовленных к приему гостей. Олле привычно дивился какой-то нежилой, нечеловеческой роскоши обстановки и убранства. Казалось, этот и предыдущие Джольфы умудрились ограбить лучшие музеи Земли и стащить награбленное к себе в гнездо. Олле знал, что и должность, и дворец Джольф IV унаследовал от Третьего и что объединенное человечество научилось защищать себя от Джольфов, и потому злодействовать они могли только в пределах Джанатии, а много ли с нее возьмешь. Видимо, много, если брать умеючи.
По служебному ходу они прошли в диспетчерскую. По пути Гром обрычал литую из чугуна мерзопакостную скульптуру «Спазм». У входа в покои Джольфа были целых два «Спазма», хотя в парадной части дворца они отсутствовали.
В диспетчерской перед экранами наблюдения сидели двое — дежурный анатом от Джольфа и офицер охраны премьер-министра. Олле уже встречал этого здоровяка и запомнил. Они с демонстративным любопытством оглядели Олле и собаку, переглянулись.
— За что ты его там? — спросил офицер. Олле пожал плечами:
— Угрожал.
