Пастор Джонс выслушивает интервью не моргнув глазом: интересно, какой счет они ему открыли, эти Харисидисы? Вообще, интересно, откуда в концерне берутся практически неограниченные средства? Об этом не беспокойтесь, ответил ему как-то репрезентант Суинли, ваше дело — идеология.

Что хорошо в его течении, так это возможность любого толкования: и прохиндей и праведник найдут в нем утешение по вкусу. Но банкира уже сменяет на экране известный философ Рахтенгоф Ричард, профессор, лауреат и прочая и прочая. Немолодой уже профессор стоит за кафедрой на фоне каких-то таблиц и диаграмм.

— Новый взгляд на природу и назначение человека, — говорит профессор хорошо поставленным голосом, — еще раз подтвердил мой тезис о разумном устройстве именно нашего общества. Общества свободных индивидуумов, не зависящих от чуждых нам влияний, отвергающих любое вмешательство, под каким бы благовидным лозунгом оно нам ни навязывалось. Что я и зачем я! Для счастья, отвечают марксисты. Примитивно, наивно. Сотни философских систем были построены и отвергнуты, ибо никто не знает ответа. И марксистскую концепцию отвергает сама история, поскольку счастья никогда не хватит на всех. Поясню простым примером. Представьте, каждому из нас дали по миллиону. — Профессор делает жест, как бы беря упомянутый миллион. — Освободитесь ли вы от желания приобрести еще один, нет, лучше два миллиона? И разве делает вас счастливым сознание, что ваш сосед имеет столько же, сколько и вы, или, хуже того, больше вас? Нет и еще раз нет!

Но что нам дает новое направление, путь пророка? Отвечаю: ясность цели, ибо ясна функция бытия. Горько признавать — но эта горечь плодотворна, — что человек не самое разумное порождение эволюции — это без сомнения. Увы, мы с вами не более чем промежуточная, переходная стадия от обезьяны к роботу. Вдумайтесь, осознайте. Это звучит ново, но не безнадежно, это даже бодрит и дает нам возможность жить сегодня: завтра у нас нет, мы, как говорит кибер Ферро, выполнили предначертание. Мы служили иллюзиям, теперь они развеяны. Так примем дни оставшиеся в смирении и понимании тщеты наших усилий изменить настоящее, если мне дозволено будет сказать словами пророка, этого величайшего мыслителя нашего века, так тонко и проникновенно уловившего суть эпохи. Благодарю вас.

Пастор Джонс хмурится, что-то не нравится ему в путаной речи философа.

— Начал во здравие, — скрипит кибер Ферро, — кончил за упокой. Какие иллюзии развеяны, какая горечь плодотворна? Где логика, не улавливаю.

Кибер подходит ближе, склоняется к экрану. Оттуда смотрит мрачная физиономия. Это Зат Пухл, чемпион по пинкам с разбегу. Его маленькая головка качается на тонкой шее.

— Вы знаете меня, ребята. Так запомните, пророк — ого! И его железный парень мне по нраву. Я его уважаю. Я даже скажу, что если бы я взялся с ним пинаться, то неизвестно, кто кого бы перепинал. Гы! Если кто не согласен со мной, то могу привести другие доводы. — Могучие бедра чемпиона и затем его волосатая ступня с растопыренными пальцами занимают весь экран.

— Заступник, — без выражения говорит кибер.

Нижняя конечность чемпиона исчезает, вместо нее возникает разбитная девица с микрофоном, пришпиленным к воротничку.

— Мы в доме господина Зоб-Спивацкого. — Девица делает глазки. — Он сборщик на конвейере фирмы «Ваде мекум», член профсоюза. Господин Зоб-Спивацкий, телезрители хотят знать ваше мнение о пророке.

— Мы с Милли, э-э, каждый раз, значит, смотрим проповеди пастора Джонса по телевизору, и Милли, выходит, всякий раз плачет: о, Пит, неужели это правда, что машина главнее человека? Дурочка, говорю это я ей, я всю жизнь обслуживаю машину, слушаю машину, смотрю машину. Меня, значит, везет машина, машина дает дышать и машина развлекает. Я делаю машину, и она кормит меня. Кто я такой без машины? Ясно, говорю я Милли, что машина главней. Я говорю Милли — это, наверное, не грех — завидовать роботам…

— Это он хорошо сказал, — комментирует Ферро. Пастор Джонс лениво бормочет в микрофон, что следует повысить гонорар Зоб-Спивацкому, старательный работник и неплохой артист.

…Из бассейна на разрисованный под мрамор пол выходит Бьюти Жих, секс-бомба замедленного действия, как отрекомендовал ее ведущий. Бьюти, изящно и независимо от туловища шевеля бюстом, исполняет куплеты. Она поет модным всхлипывающим басом.

Приди скорее,

О мой кумир, полью елеем я твой шарнир.

С тобой у нас одни заботы, чтоб в резонанс вошли частоты.

Для нас сегодня и небо звездно, глядеть на звезды и я спешу.

Дыши со мною, пока не поздно, дыши и слушай, как я дышу.

Бьюти стонет и изгибается до тех пор, пока ее наплывом не сменяет репрезентант Суинли. Переход этот несколько неожидан, и пастор Джонс недовольно хмыкает: когда ему понадобятся остряки, он наймет пару комиков, а в отделе информации юмористам делать нечего. Босс серьезен, он строго смотрит с экрана прямо в глаза пророку. Он говорит:

— Святая церковь, покровительница наук, считает, что вера в грядущего кибера не противоречит догматам веры в целом. Господь есть причина сущего во всем его разнообразии… В последних достижениях кибернетики святая церковь усматривает знамение Господне, ибо наука в который раз неопровержимо доказывает — сомневающимся — бытие Божие…

Пророк с интересом, хоть и не первый раз, выслушивает послание и выключает экран. В дверях, опустив очи долу, уже минуты две маячит секретарша. Вполне настоящая и, в чем пророк уже убедился, весьма живая. Пророк имеет странность: он избегает личного общения с кибернетическими устройствами. Исключая, естественно, Ферро, с которым всегда неразлучен. В черном монашеском одеянии, то ли скрывающем, то ли подчеркивающем фигуру — на этот счет пастор Джонс не имеет четкого мнения, — секретарша удивительно мила.

— Преподобный отец, простите, но вас ожидают представители строительных фирм. Если мне будет дозволено, осмелюсь рекомендовать «Воздушные замки».

— Сколько они вам дали, дитя мое? На лапу, а?

— Пять тысяч, преподобный отец! — Голубой взгляд секретарши выражает готовность, готовность и еще раз готовность.

— Прекрасно, тысячу оставьте себе, а девять положите вот в этот ящик.

Она прикладывается к руке пророка горячими устами и удаляется, точнее, выпархивает. Пастор Джонс задумчиво смотрит на помадные отпечатки, взор его затуманивается.

— Свинья, — констатирует кибер. — Никому нельзя доверять.

— Ну-ну, не так строго. Человек Божьим соизволением греховен от природы. Иначе как жить?

Пророк долго возится с гантелями, делает сотню приседаний. Потом, отдышавшись, говорит:

— Вообще, мысль неплохая. Воскресную встречу мы с этого и начнем, с ругани. Это будет неожиданно, поскольку мы всегда вначале говорим о наших достижениях, а о грехах в конце. — Он подходит к пульту и нажимает сразу десяток кнопок. Долго разговаривает по визофону с руководителями отделов, с каждым по очереди и со всеми вместе.

Через полчаса взвод молодцов из сектора психологической обработки, щурясь от хитрости, трудится в поте лица.

Пастор Джонс, пророк и основатель движения агнцев Божьих, каждое публичное выступление готовит со всей возможной тщательностью, памятуя, что в деле воздействия на души людские обряд, как показывает многовековой опыт церкви, обеспечивает девяносто процентов успеха. Тезисы, поступающие от репрезентанта Суинли, дают лишь канву, общее направление. Конкретизация — этим занимается сам пророк. Второстепенных деталей нет. Явление пророка, темп, текст, интонация, настроение, музыка, тембр, свет, запах, уход — из этих элементов пророк лепит сценарий каждого выступления. Не повторяться в деталях, не стать привычным — это самое трудное. И потому исследовательский центр шумит круглые сутки, перерабатывая огромное количество информации. Это подслушанные в домах, на заводах, конторах, улицах, рудниках, плантациях разговоры, это съемки скрытой камерой и в темноте, таблицы опросов анонимных и на ту же тему у тех же людей опросов именных, статистические данные в таблицах и графиках, вырезки из газет, выборки из речей общественных и политических деятелей и, главное, главное — сводки о действиях язычников, их идеологических и боевых групп. Сведения, сведения! Они закладываются в логические машины, анализируются и пересчитываются в исследовательском центре пророка, который ведет небывалую битву за душу обывателя.