Закипела боевая работа. Номера расчетов не обращали внимания на попадания рядом с кораблём японских снарядов, поднимавших вверх фонтаны воды. Лейтенант Малеев был с артиллеристами, подбадривая моряков. На японском миноносце снаряд разорвался около трубы, ответом было громоподобное:

– Ура!

Но тут два японских снаряда попали на мостик «Страшного». Останки Юрасовского взрывной волной бросило на палубу. Лейтенант Малеев мигом поднялся, и закричал в рупор:

– Принял командование на себя!

Боцман с палубной командой подняли тело командира, и, положив на носилки, унесли с залитой кровью палубы. Стабров принял командование орудиями. Комендоры «Страшного» стреляли из пушек так часто, как могли. Но вот, мичман Акинфиев, лично довернул минный аппарат и выпустил торпеду. Самоходная мина с жутким всплеском ушла в воду, но автомат поднял устройство, и она шла на метровой глубине. Пенный след в море показывал путь смертоносного снаряда, но эти три кабельтовых были самыми длинными в жизни Стаброва.

Оглушительный взрыв поднял огромный фонтан воды, японский крейсер словно осунулся и быстро погрузился в воду почти по палубу. Другой крейсер, словно позабыв про русский миноносец, встал бортом о борт с товарищем, не давая тому погрузиться в море. Люди сновали подобно муравьям, закрепляя как можно крепче тонущее судно к невредимому. Но бой продолжался, и экипаж «Страшного» уже надеялся оторваться от японцев.

Но везение имеет свои границы, и вражеский снаряд попал прямо во второй, не разряженный торпедный аппарат. Ужасный взрыв словно потряс судёнышко, истребив разом больше половины экипажа. Корабль, вскрытый словно консервная банка ножом, дымил паром из разбитых машин. Комендор Петров, с трудом поднявшись, вытирая голландкой залитое кровью лицо, заряжал уцелевшую пушку. Стабров растерянно улыбался, протирая глаза от копоти, и плохо слышал, лишь пытался мизинцем прочистить ухо. Уши его словно набило ватой, но раскачиваясь, он поплелся к пушке, и начал подавать снаряды комендору. Рядом, на палубе, лежали изуродованные трупы матросов. Остальных, верно, выбросило взрывом за борт.

Японцы подошли совсем близко, вражеские миноносцы были в кабельтове от тонущего русского корабля. Их артиллеристы били, не промахиваясь по палубе, добивая последних матросов. Была сбита труба, и миноносец двигался только по инерции. Японцы подошли почти на полкабельтова, и собирались высадить десант на «Страшный». На палубах вражеских кораблей десант был уже наготове.

Но тут лейтенант Малеев развернул митральезу, навел на первый миноносец, тот который был ближе, нажал на спуск и начал вращать ручку этой косы смерти.

Стабров слышал оглушительный грохот стрельбы, звон скачущих гильз по палубе, и видел то, что творилось на японском корабле. Тяжёлые пули, калибром в два винтовочных, превратили в кровавую кашу японских матросов, желавших водрузить флаг Восходящего солнца на русском миноносце. Дальше крупнокалиберные пули обрушились на мостик, погубив и офицеров этого корабля. Ермий Александрович, перезарядив, выпустил оставшиеся пули в другой миноносец, просто, как хирургическим скальпелем, отрезал у вражеского миноносца трубу. Белый дым и пар окутали палубу японского корабля. Но тут два снаряда попали на мостик «Страшного», и лейтенанта Малеева выбросило взрывом за борт. Сергей Петрович одел пробковый пояс, погибать в воде желания не было. Русский миноносец быстро погружался в воду, на помощь уже спешил «Баян», Стабров видел чётко его силуэт, прежде чем потерять сознание.

И это был бой последний «Страшного», и погибший корабль был Страшен для врага.

Сергей Петрович, раздвинув тёмные шторки, посматривал в окно из коридора вагона, не отходя далеко от купе. Он стоял и смотрел, на деревья за окном, бывшие ещё в листве, пускай и старой и осенней. Их ветви словно пробегали мимо вагона, махая ему вслед, прощаясь с пассажирами. Слушал, как стучат колеса на стыках рельсов, как чуть раскачивается вагон. Офицер прошелся немного вперёд и назад, сравнивая ощущения движущегося поезда с палубой корабля, вышедшего в море. Мимо него прошёл проводник с парой чая в модных мельхиоровых подстаканниках. Он чуть отодвинулся, давая пройти приятному человеку.

– И мне потом пару чая сделайте, – попросил Стабров.

– Конечно, господин офицер, – кивнул служащий дороги, – хорошо что вы с нами едете, теперь куда как спокойней будет, – добавил он немного непонятную фразу.

– Это точно, – согласилась прошедшая мимо дама из соседнего купе, следующая правда, лишь до Омска. Госпожа Онучьева Татьяна Ильметьевна, жена господина Онучьева Капитона Ильича, чиновника восьмого класса, как церемонно представилась она накануне. Собственно, в их вагоне первого класса следовала весьма респектабельная публика. Купцы первой гильдии, офицеры, чиновники не менее десятого класса. Правда, и офицерам было непросто оплачивать немалую цену билета в вагон первого класса. А купцы второй гильдии, может бы и хотели, но купить бы не смогли- не по чину. Так что было к кому присмотреться в дороге.

И не заскучаешь сидя на мягком диване купе. Ведь с ним следовал купец первой гильдии, тоже в Москву, Дормидонт Степанович Глазьев. Судя по бороде и наряду, из старообрядцев. Человек, несмотря на религию, был куда как весел и боек. Купец остался ещё гулять с торговцами, с которыми познакомился на вокзале. Не одобрял Стабров подобных знакомств, ну и пить в купеческой компании офицеру флота не пристало. Чай там, кофе – дело понятное, но вот коньяк- водка-шампанское, вы уж увольте, господа, это слишком! Только на празднике родного корабля, вместе с боевыми товарищами.

– Сергей Петрович, здравствуйте!– поздоровался с ним сосед, расположившийся через купе от него.

Филостратов, Аполлон Геннадьевич, как он ему представился, следовал тоже из Владивостока в Москву. Коммерсант, хотел поставлять в Первопрестольную с наших восточных окраин кедровые орехи, масло и прочую экзотику. С ним в купе ехал неразговорчивый попутчик, как видно из староверов. Бородатый непьющий и некурящий господин, одетый в поддёвку, правда, из чёрного шёлка, а вот безрукавка была лиможского бархата. Откуда там бархат, кто ж его знает, но выглядел дорого – богато.

– Добрый день, Аполлон Геннадьевич!– поздоровался Стабров в ответ, – Сыграем сегодня?

– Отчего бы и нет. Если вы мне фору в два хода дадите.

Приятный человек. С ним капитан часто играл в нарды. Вот не любил Сергей Петрович шашки и шахматы, не по нему эти игры были, а нарды – самое оно. И элемент случайности – кто же знает, как кости лягут, и головой думать надо, как фишки передвигать. В общем, всё как в жизни – и случай, удача и голова должна быть на плечах, и лучше чтобы и с мозгами.

Так что дорога в десять суток оказывалась вполне себе нескучной. Послужил после плена один год, да и угодил опять на лечение. Наконец, нахождение в Владивостокском госпитале закончилось, и теперь уже капитан-лейтенант Стабров следовал домой, в бессрочный отпуск. Шёл уже 1908 год.

Что скажешь? Время сейчас в России тревожное, одно слово- Революция была. Новые товарищи предупреждали, что сейчас и в поездах грабят и убивают, жандармы не справляются. Но и сидеть во Владивостоке, на этих горах и пригорках не хотелось совсем. Зимой ветрище и холод, и ему в казённой квартире находится, деньги зря проедать? Лучше домой, к отцу, Серафиму Андреевичу да матери Лукерье Степановне. Он бы дома помог, ну, проводку развёл бы, электрическую сеть сделал! Чему- то на флоте научился, ну и в плену поднаторел – у старшины второй статьи Торопцева, электрические цепи стал выкладывать, так все хвалили, что мол, какой умелый человек его благородие.