— Это ваша дочь? — удивлённо спросила она, посмотрев на сестру и её мужа, а потом перевела взгляд на девочку, словно видела её впервые. В её глазах появился странный блеск, как при виде дорогого украшения.

— Да, — немного удивлённо произнесла заботливая матушка, из года в год представлявшая ей дочь. — Аннабелль.

— Конечно-конечно, — махнула рукой Иветта, сжимая и разжимая пальцы. Она пристально рассматривала девочку. — Что думаешь, Мария, может, я возьму её с собой в столицу? — вдруг предложила она. — То, что ты покинула двор, не лишает твою дочь стать его новым украшением.

Мария перевела задумчивый взгляд на дочь, в её глазах было сомнение, становившееся сильнее при виде испуганных глаз Аннабелль.

— Мне кажется, Аннабелль не подходит жизнь во дворце. Она ещё мала, да и мы не учили её ничему, что могло бы ей пригодиться там.

— Если бы ты не выходила замуж, девочка уже давно бы всё умела, — небрежно бросила женщина, глядя в сторону хозяина поместья, о чём-то беседовавшего с гостями. Тяжело вздохнув, она посмотрела на сестру. Их непохожесть бросалась в глаза: Иветта была яркой и утончённой, всегда безукоризненно прекрасной, в чём могла порой переусердствовать и вызвать позже негодование простых смертных, Мария же, покинувшая сонм придворных фарфоровых нимф, была куда более земной. Она не растеряла своей красоты, но не стремилась её подчёркивать так же ярко, как сестра, что добавляло ей ещё больше неуловимого очарования. Казалось, Иветта злилась на Марию из-за этого и Мария не могла справиться с чувством вины, появлявшимся по причине, известной лишь ей одной.

— Аннабелль может быть скучно в городе. Она привыкла к кругу семьи и нашим слугам, она очень свободолюбивый ребёнок. Думаю…

— Тогда она тем более должна уехать, иначе ты превратишь её в старую деву, — резко прервала её Иветта. С приторной улыбкой она наклонилась к племяннице. — Хочешь съездить ко мне в гости? Посмотришь, как люди в городах живут.

Девочка боязливо посмотрела на мать. Та лишь улыбнулась, предлагая ей самой сделать выбор.

— А что там есть? — спросила Аннабелль. Мария не удержалась от смешка.

— Всё, что захочешь, есть! — невозмутимо сказала Иветта. — Мы не надолго. Погостишь недельку и вернёшься.

На том и порешили. Девочка ушла собирать вещи и готовиться к отъезду уже на следующее утро. Мария и Иветта сидели за столом, погрузившись в холодное молчание. Гости покинули поместье, огни погасили и только в гостиной, где сидели сёстры, горело несколько свечей, подрагивая от ветерка, заглядывавшего в распахнутые окна. Женщины то и дело поглядывали друг на друга: одна с осуждением, другая — с мольбой.

— А если ей там понравится? — с волнением спросила Мария.

— Останется со мной, — сказала Иветта так, словно это было что-то само-собой разумеющееся. — Станет фрейлиной, может, добьётся чего-нибудь. Я сама её всему научу.

— Может, она найдёт там хорошего мужа, — утешая саму себя, произнесла женщина.

— Любовника, — покачала головой Иветта. — С ним она не лишится карьеры, — она бросила быстрый взгляд на дверь, за которой скрылся месье Шабо, и обернулась к сестре с таким видом, будто собиралась в очередной раз начать читать ей нотации, но Мария сидела с отстранённым взглядом и смотрела вдаль сквозь распахнутое окно.

— Может, станет фавориткой одного из принцев, — задумчиво произнесла она.

— Нет у нас принцев, — с нажимом ответила ей сестра.

Утром экипаж Иветты, шатавшийся на ветру, как молодое дерево, покинул поместье Шабо. Аннабелль ещё долго выглядывала в окно, чтобы в последний раз взглянуть на крышу родного дома, показывавшуюся из-за бело-зелёных облаков цветущих яблонь. Иветта терпеливо смотрела на девочку, та чувствовала себя крайне неуютно. Всё вызывало беспокойство: маленькая карета, тесная для них, словно клетка, непривычный вид Иветты, совершенно отличающийся от милой простоты провинции, её пристальный взгляд, направленный на племянницу, и напряжённое молчание, которое никто не решался нарушить. Аннабелль отсела подальше от окна, чтобы не вызывать у тётушки ещё большее недовольство, и принялась исследовать взглядом обивку, слушая грохот колёс и проступавший через него стук копыт.

— Ты привыкнешь, — вдруг сказала Иветта. — Тяжёлая атмосфера — это ужасно, не правда ли? — на её лице появилась довольная улыбка человека, в полной мере осознававшего своё превосходство. Девочка кивнула. — Именно с ней я и призвана бороться, как первая дама Её Величества, — эти слова ничего не говорили Аннабелль, но девочка уселась поудобнее, готовая слушать дальше. — Нужно создавать атмосферу лёгкости и веселья, где бы ты ни была, это обязанность придворной дамы. Разговор, комплимент, шутка — твоё главное оружие.

— Ваше, — поправила её Аннабелль. — Вы же придворная дама.

— Раз уж ты едешь со мной, то будешь мне помогать, — непринуждённо улыбнулась Иветта так, словно они с племянницей всю жизнь были закадычными подругами. — Ведь будешь?

Наивная детская душа согласилась.

Аннабелль поселилась в особнячке Иветты, по размерам уступавшем дому Шабо, но всё равно милом и аккуратном, как кукольный домик. К сожалению, играть в нём не довелось: вся красота была исключительно для того, чтобы на неё смотрели, сидеть можно было лишь на двух из восьми кресел, а прикасаться к статуэткам или вазам могли лишь стиравшие с них пыль слуги. Утром Иветта уходила в королевский дворец и могла не возвращаться до следующего утра, а оказавшись дома, спрашивала у Аннабелль, что она выучила. Девочку полностью предоставили самой себе, обложив книгами по этикету и танцам, среди них затесались пара словарей и атласов, в глубине полки даже нашёлся забытый кем-то приключенческий роман, заинтересовавший Аннабелль гораздо больше, чем виды вилок и ножей. Подобное любопытство заставляло Иветту хвататься за сердце и устраивать сцены, объясняя племяннице важность этикета. В письмах сестре она спрашивала, на что та рассчитывала, давая дочери такую свободу. Аннабелль была далеко не глупа, её живой ум помог бы ей поддержать любую беседу, но полное незнание придворного этикета и иных танцев, кроме деревенской пляски, делали девушку лишь милой дикаркой, но никак не главным украшением двора. Так в особняк Иветты, кроме благородных персон, стали захаживать учителя танцев, музыки, этикета. Аннабелль училась быстро, лишь желание побывать на настоящем балу и вернуться домой не давало ей опустить руки, да она, если честно, даже не думала об этом. Больше всех успехам племянницы радовалась Иветта. Поняв, что вскоре девочку можно будет брать с собой ко двору, не беспокоясь о том, что она опозорит весь род на три колена вперёд и назад, женщина принялась зазывать в гости модисток. Гостиная наполнилась рулонами ткани, коробками с туфлями и шляпками, париками и прочими вещами, о которых Аннабелль раньше слышала только от матери. Все эти светские мелочи Мария называла «суетой нужной, но долгой и неинтересной», но девочка, окружённая этой спешкой, смехом, шутками, лентами и блестящими подвесками, восхищалась всем, что с ней происходило. Она гостила у тётушки несколько недель и часто писала родителям о том, что с ней всё в порядке и не нужно беспокоиться, она побывает на балу и тут же вернётся.

Так и случилось. Она провела вечер в королевском дворце, но танцев для неё не было. На правах ребёнка она сидела вместе с другими детьми, наблюдая, как развлекаются взрослые. Иногда пара дам подходили к ней, рассматривали маленький аккуратный парик или оборки на рукавах, угощали пирожным и, умилённо щебеча, возвращались к своим компаниям. В душе´ девочки закипал гнев, вполне оправданный после таких долгих и упорных стараний. Она вернулась домой и поклялась самой себе не покидать родных стен ради призрачного блеска дворца. Но зачем-то она продолжала читать светскую литературу, ходила и говорила так, как научила её Иветта. Мария на это недовольно качала головой и держала дочь всё ближе к себе, а Морис, глядя на дочь, лишь смеялся и говорил, что та напоминает ему супругу много лет назад.