— Зачем ты показалась? — спрашиваю я, не в силах удержаться.
И снова Грейнджер — Гермиона — отстраняется и заставляет меня посмотреть ей в глаза.
— Потому что у меня было чувство, что в тебе есть нечто большее, чем кто-либо когда-либо осознавал, — заявляет она. — Ты всегда был самым шумным, всегда вел себя так, как люди ожидали от Малфоя. Если бы ты действительно был таким человеком, я не думаю, что ты бы так старался.
Значит, она с самого начала видела меня насквозь. Честно говоря, я нисколько не удивлен, но мне немного неловко, что я так откровенничал.
Мои губы захватывают ее, и я вспоминаю, как мы впервые поцеловались, прямо здесь, в этом самом доме. Мы оба одновременно двинулись вперед, совершенно синхронно еще до того, как узнали друг друга.
Когда мы отодвигаемся друг от друга, она говорит:
— Я люблю тебя.
Мое сердце почти останавливается, когда эти слова слетают с ее губ, не желая верить, что все мои плохие решения привели меня сюда, в этот самый момент.
— Ты любишь меня?
— Ты дурак? — недоверчиво спрашивает она. — Иначе зачем бы мне удостоверяться, что ты и твои родители вне опасности, прежде чем позволить Ордену напасть на поместье? Ты несколько недель назад рассказал нам, как снять защиту.
— Я думал, тебе нужно уничтожить еще больше крестражей…
Она снова целует меня, ее язык гладит мой, и я внезапно осознаю, что мы были обнажены на протяжении всего этого разговора. Мои руки скользят вниз, чтобы схватить ее за ягодицы.
— Ты идиот, — говорит Грейнджер, совершенно задыхаясь. — Я хотела убедиться, что твоя семья не попадет под перекрестный огонь.
Мои губы пробегают вдоль ее шеи, прослеживают ключицу, запоминают изгиб ее плеча.
— Драко, подожди. Если они нападут сейчас, у нас может не остаться времени. Я сказала Гарри, где меня найти, если ему действительно что-то понадобится. Надеюсь, ты не возражаешь, что я дала ему адрес…
— Когда они выиграют битву, они придут прямо сюда?
— Я попросила их послать весточку, но, скорее всего, это будет патронус или сова.
Даже если это, вероятно, немного неправильно, я разочарован, что Поттер и Уизли не войдут к нам — не услышат ее стонов или не увидят, как она растекается подо мной.
Я знаю, что она чувствует, как мой член возвращается к жизни между нами, а в ответ я ощущаю колотящийся под ее кожей пульс.
— Давай начнем праздновать уже сейчас, — бормочу я, когда мои губы касаются ее уха, и она дрожит. — Мы можем сделать это традицией. Никаких тихих ночей в канун Рождества. На самом деле, я думаю, что должен заставить тебя кричать громче, чем когда-либо.
— Кажется, я уже получила свое. И не один раз, — отвечает она, ее пальцы танцуют вдоль выступов мышц живота.
Секунду спустя они обхватывают мой член, крепко сжимая.
— Черт.
Она смеется и целует мою шею, ключицы, грудь. Ее язык высовывается, дразня мою кожу так же, как я делал с ней, и она продолжает дрейфовать все ниже и ниже.
Когда она падает на колени, мои пальцы снова путаются в ее кудрях, скручивая и слегка дергая, заставляя ее посмотреть на меня.
— Ты знаешь, что тебе не нужно этого делать, — говорю я ей, и она ухмыляется, одной рукой поглаживая меня от основания до кончика.
— А ты знаешь, что я люблю это делать.
И потом ее язык гладит головку моего члена.
Не успеваю я опомниться, как она пожирает каждый дюйм моего тела, не сводя с меня взгляда. Ее глаза остаются открытыми, когда ее рот скользит вдоль моего члена, и мои бедра инстинктивно начинают двигаться в такт с ней.
Я знаю, что должен остановить ее, должен отвести ее обратно в постель и медленно поклоняться ей, но это так чертовски приятно.
Слишком хорошо.
И когда я вижу, как ее рука движется между ее бедрами, и слышу звук ее пальцев, скользящих в ее мокрое влагалище, и я стону. Ей это нравится, и она знает, что вся власть в мире надо мной собрана у нее в руках, даже если она стоит на коленях.
Ее большие карие глаза все еще сосредоточены на мне, хотя ее веки трепещут чаще, когда она, вероятно, близка к кульминации, и я растворился в ее облике.
Ногти ее свободной руки впиваются мне в бедро, и я перестаю двигаться, позволяя ей полностью овладеть собой. И снова она двигается идеально, доставляя удовольствие себе и мне одновременно.
Мой член начинает набухать, дергаться в ее рту, и хватка на ее волосах усиливается. Нет нужды предупреждать ее — она знает, что я вот-вот кончу.
Ее рука перемещается от центра к другому моему бедру, и я чувствую, как ее пальцы скользят, впиваясь в мою кожу. Она сосет сильнее и движется быстрее, решив заставить меня вспыхнуть.
Как только с моих губ срывается первый стон удовольствия, она сосет и глотает, принимая все, что я могу дать, оставляя меня бездыханным.
Когда я выдыхаюсь, она отстраняется, садится на корточки и тяжело дышит. Я знаю, что она не кончила и, вероятно, еще более взвинчена, чем до начала нашего вечера.
Мои руки опускаются ей на плечи, хватают ее и помогают подняться. Не раздумывая ни секунды, я целую ее, мой язык глубоко проникает в ее рот, и она всем телом прижимается ко мне.
Ее соски затвердели, и моя слабеющая эрекция трется о ее влажную щель.
— Значит, тебе нужно больше внимания? — спрашиваю я, поддразнивая ее. — Ты чувствуешь себя немного…
Она приподнимается на цыпочки, чтобы снова поцеловать меня.
— Заткнись, Малфой.
— О, Грейнджер, я могу придумать несколько способов…
А потом ее губы встречаются с моими. Схватив ее за задницу, я поднимаю ее, и она обхватывает ногами мою талию.
Я иду к двери спальни, левитируя красное одеяло позади нас.
— Я знаю, что ты возбуждена и, скорее всего, хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, — начинаю я, останавливаясь, чтобы глотнуть воздуха. — Но я думаю, что было бы более романтично, если бы мы занялись любовью между камином и рождественской елью, а не там, где я просто привязал тебя к изголовью.
Смеясь, она спрашивает:
— Мы будем заниматься любовью?
— Да, — в подтверждение своих слов сжимаю ее задницу обеими руками. — Я тоже люблю тебя, Грейнджер. Думаю, нам пора замедлить ход событий. Теперь все время в мире — наше.
