========== -1- ==========
24 декабря 2000 года
Войдя в свой дом, я почувствовал на коже покалывание чужой магии. К счастью, знакомой для меня. Это утешало. И раз она поставила защиту, я знаю, что этой ночью не высплюсь.
Сама мысль об этом заставила мое сердце сбиться с налаженного ритма.
Закрыв за собой дверь, я оглядел первый этаж своего убежища, единственного места в этой забытой богом войне, которое полностью принадлежало мне. Комната отличалась от обычной. Каким-то образом у нее нашлось время, чтобы украсить комнату к празднику, несмотря на хаос, царивший в мире.
Я медленно сбрасываю мантию и начинаю перечислять изменения, окидывая взглядом каждый кусочек дома.
Вечнозеленая гирлянда из еловых веток висела у потолка, увенчанная блестящим красным бантом в центре, вместе с волшебными огоньками и никогда не тающим снегом на них. Серебряные подсвечники стояли по углам, а на них - зажженые красные свечи.
Красные и зеленые одеяла — одно для нее, другое для меня — накинуты на спинку потертого дивана, а на кофейном столике стояло блюдо с рождественским печеньем вместе с кружками, в которых дымилось какао. Она поместила все в стазис, сохраняя их в свежем, первоначальном состоянии, пока мы не будем готовы отпраздновать.
Там даже стояла чертова рождественская елка, которой у меня не было с пятого курса. Я подхожу к ней, проводя пальцами по одной из веток и глубоко вдыхаю, впитывая в себя запах сосны и легкий привкус корицы. На елке висят красные и золотые безделушки, маленькие украшения в виде сердечек, пряничных человечков и снежинок, которые выглядят самодельными, а на переднем плане — наша фотография в серебряной рамке.
Единственная фотография, где мы вместе.
Мои пальцы скользят к манжетам черной рубашки, и я одну за другой расстегиваю пуговицы. Пока я закатываю рукава до локтей, картинка повторяется три раза, но я не могу оторвать от нее глаз. Мы лежим в постели, ее кудри разметались по подушке, и мы оба улыбаемся. И тогда я двигаюсь, мои губы касаются ее щеки, в то время как рукой собственнически обхватываю ее за талию.
Я надеюсь, что смогу воссоздать эту же сцену утром.
Она еще не появилась, и это немного необычно. В другие разы, когда я проходил через защиту, она тут же оказывалась рядом. Но было ясно, что она решила сделать сюрприз для меня и, вероятно, хочет, чтобы я осмотрел все это, прежде чем найду ее.
Проверяя каждую комнату на нижнем этаже, я замечаю другие маленькие штрихи, которых раньше здесь не было. Новые книги на полках в давно забытом кабинете, новая посуда на кухне, портрет в рамке на стене.
— Кто ты? — спрашиваю я, глядя на человека в кадре.
Тот задирает нос.
— Почему бы тебе не спросить свою маленькую грязнокровую подружку? Это она принесла меня сюда.
Когда я свирепо смотрю на него и ухожу, он бормочет мне вслед:
— Какая потеря.
И я хочу сорвать его раму со стены. Я снова и снова слышу слова разочарования мной — здесь мне это, конечно, не нужно.
Ворча, я поднимаюсь по лестнице в спальню, которую мы обычно занимали. Эта комната, безусловно, изменилась наибольше всех. Свет приглушен, но когда я оглядываюсь вокруг, я вижу ее руку повсюду. Она сохранила некоторые вещи, которые, вероятно, считала важными для меня.
Стены по-прежнему темно-зеленые, а мебель — странное сочетание антиквариата, собранного мной в Поместье и других владениях Малфоев. Фотография моих родителей, снятая до того, как жизнь пошла прахом, все еще стоит на моей тумбочке, мама улыбается и смеется над чем-то, сказанным отцом, пока тот с обожанием смотрит на нее.
Но появились и новые вещи.
Ее вещи.
На стене у окна висит золотое зеркало причудливой формы. Ваза с темно-красными розами стоит на прикроватной тумбочке, добавляя небольшое количество их аромата в комнату. Еще больше волшебных огоньков обернуто вокруг балдахина, и я знаю, что она сделала это для меня — я не выношу темноты, и они дают ровно столько света, чтобы снять напряжение. На второй тумбочке стоит фотография — она сидит между Поттером и Уизли, все трое смеются, и это лишь показывает, насколько мы разные.
Я уверен, что нашел бы кое-что из ее одежды, если бы открыл шкаф, но воздерживаюсь, мои глаза слишком заняты, тщательно рассматривая все остальное.
Кровать застелена белыми простынями и тяжелым красным пуховым одеялом.
Я никогда в жизни не видел красного одеяла в доме Малфоев или Блэков.
— Тебе нравится? — спрашивает она, пугая меня.
Я оборачиваюсь и вижу ее в кресле в углу комнаты, поджавшую ноги под себя.
Глаза у нее большие, карие и такие теплые. Я мог бы с радостью потеряться в них на несколько часов. Или дней. Возможно, даже на месяцы или годы. И на ней нет ничего, кроме красного нижнего белья — бюстгальтера без бретелек, который я вижу в первый раз, крошечных трусиков… и подходящей под цвет помады.
Она заставляет меня чувствовать себя так, словно все, чего я хочу на Рождество, — это положить конец этой войне, тому, что держит нас порознь.
— Мне нравится это, Грейнджер.
Когда улыбка расплывается на ее лице, я двигаюсь к ней, мои губы отчаянно пытаются захватить ее в плен, мои легкие отчаянно нуждаются в ее дыхании.
Но прежде чем поцеловать ее, я опускаю взгляд и обнимаю ее. Темные кудри удерживаются каким-то заклинанием, ниспадая более чем наполовину вниз по спине. Ее кожа бронзовая, темнее моей даже в разгар зимы, как будто она загорала где-то на югах.
Моя рука движется к ее лицу, обхватывая за подбородок, и мой большой палец гладит ее скулу. Ее глаза закрываются, и я наклоняюсь вперед, едва касаясь губами ее губ в нежном поцелуе, обещая, что это еще не все.
Но я не тороплюсь.
У нас впереди целая ночь — мы оба позаботились об этом, и я хочу сполна насладиться ею.
Ее пальцы дразнят выпуклость в моих брюках, сигнализируя мне, что она готова поиграть, как будто нижнее белье не выдавало этого, и я отстраняюсь.
— Счастливого Рождества, Драко, — шепчет она, глядя на меня сквозь ресницы и прижимая что-то шелковистое к моей ладони.
Посмотрев вниз, я нахожу несколько отрезков красной атласной ленты, и мой разум выходит из-под контроля. Ее грудь начинает вздыматься, дыхание ускоряется, пока она ждет моей реакции.
Я просил несколько месяцев назад… чтобы она уступила мне весь контроль всего на одну ночь — и тогда она сказала, что не готова.
Если эти ленты для того, о чем я думаю, мы, наконец, достигли желаемого.
Вытащив ее из кресла, я подхожу к окну, позволяя лунному свету освещать ее. Она смотрит на меня снизу вверх, и в ее темных глазах читается некоторая нервозность. Я провожу пальцами по ее кудряшкам, приглаживая их, и она придвигается ко мне ближе.
— Что мне сделать? — мягко спрашиваю я, и мои слова ласкают ее ушную раковину.
Ее язык высовывается, облизывая красные губы, и я чувствую, как мой член дергается в штанах.
— Можешь завязать мне глаза, — говорит она, осматривая мои предплечья и ладони, прежде чем снова посмотреть мне в глаза. — Но если я скажу «красный»…
— Повязка немедленно исчезнет, — отвечаю я.
Она вложила мне в руки несколько отрезков ленты, и я с вопросительным взглядом поднял остальные.
Слишком небрежно пожав плечами, она отвечает:
— Я уверена, что ты найдешь способ использовать их.
— Но сначала мы должны поговорить об этом.
Грейнджер качает головой.
— Нет. Я просто… ты нужен мне.
Ее голос дрожит, и я понимаю, что что-то случилось. Она убегает, ищет что-нибудь, что отвлечет ее от собственных мыслей, и я знаю, что могу ей помочь. Я могу временно замедлить ее разум, унять боль.
— Хорошо, — говорю я, мое дыхание сбивается. — Повернись лицом к стене.
Она немедленно подчиняется.
В зеркале странной формы я вижу ее лицо. Ее губы приоткрыты, глаза зажмурены, а на лбу появились складочки. Я бросаю запасные ленты на кровать, держа в руках только одну. Через мгновение я обматываю ее вокруг глаз, прикрывая их и наблюдая, как расслабляется ее лицо. Я завязываю длинные хвосты бантом и позволяю им упасть на ее волосы.
