— Извините за резкость, но какое вам до этого дело?
— Немного выдержки, мисс Стоунбрук, и вы все узнаете. Я не могу допустить, чтобы вы в таком состоянии шли одна.
— Можете. Ответственность за меня несет Джон, ему и отвечать.
— Тогда я могу съездить за ним.
— Не надо!
Он было подошел к машине, когда Мадаленна крикнула так громко, что сама не узнала свой голос. Все что угодно, она могла бы выдержать все что угодно, но только не ехать рядом с Джоном, не слушать его извинения, не слышать его голос. На лице мистера Гилберта проскользнула тень, и он быстро кивнул головой, молча признавая, что идея была глупой. Она заново оправила на себе платье и пошла прямо, не обращая внимания, что от жары ей становилось трудно стоять. Она шла так долго, а когда оглянулась на голос, с удивлением обнаружила, что прошла всего несколько шагов.
— Мисс Стоунбрук! — теперь голос мистера Гилберта звучал немного по-другому; нестрого, но укоризненно. — Ну вы же умная девушка, подумайте сами, куда вы в такую жару можете идти? Я могу вас подвезти.
— Не стоит.
Упрямство взыграло в ней с новой силой, и она через силу сделала шаг, а потом обнаружила, что как стояла на месте, так и осталась там же. Жара всегда действовала на нее странно. И голос мистера Гилберта звучал так непривычно, словно издалека, то возрастая, то становясь таким тихим, что она едва разбирала слова. Да, обморок был близко, и последние слова, которые она внезапно услышала, отрезвили ее.
— … как будут волноваться ваши близкие…
Упоминание близких породило воспоминание об Аньезе и действительно отрезвило ее. Прекрасные иллюзии о своей независимости рассыпались прахом, когда она представила бледное лицо мамы, ее дрожащие губы и решительный взгляд; мама всегда слишком волновалась за нее, даже простой ушиб оборачивался для нее трагедией, а если она услышит, что с ее дочерью приключился тепловой удар… У Аньезы всегда были слишком слабые нервы. Мадаленна незаметно посмотрела на синий автомобиль и смяла подол; она никогда не разъезжала в чужих машинах, никогда не пользовалась такси, всегда и везде ходила сама, но ведь так было ровно до того, пока солнце не заходило за горизонт, и поздно вечером она никогда не ходила по лесу или по пустым улицам, кто знал, что ее могло там ждать? Поездка со знакомым человеком не казалась уже такой ужасающей, когда возможность провести вечер в темном лесу стала слишком близкой — скажи она последний раз «нет», и терпение мистера Гилберта наверняка лопнет, и она останется одна на этой опушке, и ни за что не сядет в чью-то еще машину.
— Если вам не сложно, то довезите меня до Большой дороги, а дальше я дойду сама.
Мистер Гилберт молча распахнул перед ней дверь, она села на прохладное заднее сиденье и сразу закрыла глаза — цветные пятна переставали прыгать перед ней, садиться на руки и затевать такую беготню, что ей казалось — она непременно свалится в пропасть вслед за разноцветными хвостами. А здесь, в синей машине пахло немного елью, откуда-то дул свежий ветерок и мигрень не сковывала виски железным обручем. Она бы с удовольствием провалилась бы в сон, но в присутствии мистера Гилберта приходилось держать спину все так же прямо и смотреть в спинку переднего кресла. Мадаленна надеялась, что он не будет ни о чем ее спрашивать и не станет начинать вежливую беседу, и, к счастью, так и случилось. То ли мистер Гилберт не был расположен к разговору, то ли скачки произвели на него удручающее впечатление, но он молчал, и молчание, на удивление, было совсем нетягостным. Мадаленна прислонилась лбом к стеклу, и то остудило ее горячий лоб. Молчать с Эйдином оказалось намного проще, чем она ожидала; она бы и совсем позабыла, что едет в машине не одна, если бы не редкие сдавленные смешки, когда машина попадала в ямы. Тогда шляпа Мадаленны падала ей на лоб, от чего она напоминала карикатуру на одну актрису, и ей хотелось рассмеяться в ответ, но каждый порыв давился так быстро, что она даже не успевала улыбнуться. Воздух из открытого окна приятно развевал ее испорченную прическу, и Мадаленна была уже готова поплатиться за это удовольствие больным горлом, но мистер Гилберт вдруг взглянул на нее в зеркале, и окно закрылось.
— Лучше не рисковать, простуда наступает всегда в самый неудобный момент. — Мадаленна кивнула в ответ и что-то прошептала в ответ так тихо, что сама не смогла разобрать своих слов. — Вам не душно, а то я могу включить кондиционер?
— Нет, спасибо, мне и так удобно. — Мадаленна подумала и решила добавить. — У вас очень хорошая машина.
Мистер Гилберт снова улыбнулся, и она посмотрела на мелькающие вдоль дороги деревья; странно, но когда она ехала с Джоном, она совсем не замечала, как сильно разросся клевер на обочинах. Чутье садовода подсказало ей вернуться сюда позже и отнести несколько образцов мистеру Смитону; для полной идиллии в его Швейцарской беседке не хватало только этого зеленого растения.
Разговор не требовал продолжения, ей вовсе не хотелось заговаривать первой, наоборот, хотелось молчать и слушать ровный гул автомобиля, который убаюкивал, проваливаться в короткую дремоту, видеть начало интересного сна, а потом обнаруживать, что ты в незнакомом месте и с изумлением думать, куда же ее смогла занести судьба. Для жизни Мадаленны, не особо богатой на события, это было приключение, и она с интересом наблюдала, как знакомая дорога казалась совершенно другой. Но разговор все же начать стоило; надо было хотя бы поблагодарить мистера Гилберта за Дикси, а потом снова со спокойной душой наблюдать за елками и столетними дубами. Мадаленна досчитала до десяти и быстро проговорила:
— Спасибо вам за Дикси. Без вашей помощи они бы ее убили.
— На самом деле это вам спасибо, — живо отозвался мистер Гилберт. — Если бы вы так неожиданно не рванули к арене, я бы даже не понял, что там что-то произошло.
— Надеюсь, она пойдет на поправку. — Мадаленна искренне старалась поверить в это, но морда лошади с закатившимися глазами так ярко стояла перед глазами, что в горле появился комок. — Надеюсь, они ее не докалечат.
— Не беспокойтесь, не все врачи такие продажные, как этот. Я сам прослежу, чтобы с нашей подопечной все было хорошо. Единственное, наверное, она больше не сможет участвовать в скачках…
— Оно и к лучшему.
— Согласен.
Мадаленна вдруг поймала взгляд Эйдина в зеркале и отвернулась. Это было некрасиво и невежливо, но ей вовсе не хотелось, чтобы кто-то видел ее заплаканные глаза; она понадеялась, что ее знакомый не станет обращать на это внимания. Так оно и произошло; а Джон обязательно бы спросил, в чем дело, а потом бы дулся, что она ему не ответила, мелькнула непрошенная мысль, и Мадаленна совсем запуталась, чьи глаза были перед ней — умирающей Дикси или злого Джона?
— Возможно, это не совсем мое дело, — внезапно начал мистер Гилберт, и она снова чуть не взглянула в зеркало. — Но я думаю, что ваш друг поступил так неосознанно, просто не контролируя себя. В минуты гнева мы можем наговорить такого, из-за чего потом будем просыпаться в ночных кошмарах.
— Возможно.
Ее ответ прозвучал слишком резко и холодно, и снова в его взгляде не было ни осуждения, ни обиды. Этот человек удивительно понимал каждого, чувствовал его настроение и не переступал границу дозволенного, и не будь Мадаленна так благодарна ему за то, что она спас ее от обморока, наверняка бы подозрительно взглянула на него и до конца пути не проронила ни слова. Но бывшая неприязнь прошла, и она внезапно вспомнила, как забавно они выглядели с профессором Разерфордом, когда лошадь Долли выиграла свой забег. Воспоминание пришло очень не вовремя, и оказалось таким ярким, что Мадаленна с трудом сдерживала наступавшую улыбку, которая так и грозила прорваться и обернуться смехом. И чем сильнее она сохраняла сердитый вид, тем дальше разъезжались концы ее губ.
— Что вас так развеселило? — улыбнулся в ответ мистер Гилберт.
— Прошу прощения, сэр. — врать этому человеку было бесполезно, и Мадаленна начала подыскивать правильные слова. — Но я вспоминала, как вы с профессором Разерфордом радовались выигрышу вашей лошади.
