***

Ничего не предвещало беды. Он ушел так быстро и так рано, что она сама не поняла, как смогла его потерять. Дедушки больше не было, и с этим нужно было как-то жить. Она ходила по дому как потерянная, заглядывала в комнаты, надеясь, что дедушка просто спрятался и обязательно найдется. Но все это было детской чепухой. Дедушка умер, а, значит больше никогда не вернется. Несколько дней она все еще просыпалась по утрам с мыслью, что надо подбежать к нему, обнять, рассказать все, что успело ей присниться, но потом она вспоминала, что дедушки больше не было и останавливалась на пороге его комнаты, не смея туда войти.

Все сразу изменилось. Бабушка стала злая, как осенняя муха и постоянно кричала на них с мамой. Говорила, что они бесполезно занимают место, что им нужно было остаться там, откуда они были родом. А еще Бабушка стала очень радостная. Она не знала, как это объяснить, но Бабушка теперь постоянно звонко смеялась, бегала по дому, и в ее глазах загорались особенные, злые огоньки. Бабушка теперь все время звала ее «Мэдди», и это имя было настолько противным, что ей хотелось закрыть уши, только чтобы не слышать его. Бабушка говорила, что они — итальянское отродье и обязаны быть благодарны ей за то, что она пустила их на порог. Но всякую благодарность нужно отрабатывать, поэтому им придется работать точно так же, как и все прислуге. Бабушка была нехорошей, но мама дрожащим шепотом говорила, что все это — последствия ухода дедушки. Но она не верила.

— Ты теперь живешь в моем доме, — сказала Бабушка, протягивая ей серое платье. — И должна быть благодарна мне за это, слышишь?

Она смотрела на эту женщину и не чувствовала ничего, кроме глухой ненависти. Это была не ее бабушка. Бабушкой была Мария — добрая, милая, заботливая, хорошая, которую она любила, и к которой она очень хотела попасть. А эта напоминала старую ведьму из фиолетовой Книги Сказок. Но она не собиралась бояться этой ведьмы. Она посмотрела прямо на нее и сурово свела брови. Лицо Бабушки исказила судорога, и она тряхнула свою внучку за плечо.

— И не смей на меня так глядеть, мерзкая девчонка! Думаешь, что можешь вести себя так же, как твоя мать? Так нет, — ее голос стал еще громче. — Твой дедушка, твой вечный заступник, тебя слишком сильно избаловал, но его больше нет! Он умер и заруби себе на носу — в моем доме ты обязана вести себя прилично! Поняла?

Бабушка снова толкнула ее, но она только моргнула и ничего не ответила. Бабушка вручила ей ведро с тряпкой и велела вымыть полы в своей комнате. Она не стала возражать. Мама говорила в том, чтобы убирать за собой нет ничего плохого. А потом она вспомнила о сказке «Золушка». Там принцесса, правда, жила со своей мачехой, но бабушка мало чем отличалась от этой злобной мегеры. Она терла пол, скребла стены, вытирала окна, а когда вспоминала о дедушке, сразу закрывала глаза — так было легче. Она представляла, что он просто далеко уехал, но вскоре должен вернуться. Так было немного легче. Сначала она думала, что Бабушке понравится, как чисто она вытерла всю пыль и вычистила серебро, но та просто пожала плечами и брезгливо посмотрела на внучку.

— Посмотри на кого ты похожа. Иди, немедленно переоденься. Стыдно ходить всей в пыли.

Заданий становилось все больше, а потом она вдруг поняла, что они не облегчают боль. Она часто вспоминала о дедушке, и мысли не уходили просто потому, что она старалась подумать о чем-то другом. Мысли становились похожими на ворон. Они клубились над ней, махали своими черными крыльями, каркали и больно щипали за кожу. Она хотела заплакать, но не смогла. Ей было очень больно, в груди постоянно тянуло, когда она видела фотокарточку дедушки, но Бабушка говорила, что все это глупые россказни, и ее внучка просто отлынивает от работы. А потом появился Волшебник. Он пришел без предупреждения, открыл дверь столовой, где она старательно перетирала посуду и выставил без слов за дверь. Она знала, что подслушивать нехорошо, но все равно прислонялась ухом к двери. Бабушка что-то очень громко кричала, а Волшебник молчал. Потом раздался звон битой посуды, и он вышел из притихшей столовой, взял ее за руку, и они вышли из особняка. Они шли молча, Волшебник ни о чем не говорил, а когда пришли в домик, мягко подтолкнул ее к стулу и налил чая. Она держала в руках знакомую чашку сливового цвета и пыталась понять, почему ей так плохо. В соседней комнате раздались шаги, и ей показалось, что наконец-то пришел дедушка. Она вскочила с места, зацепив за собой за стул, но застыла на месте, когда увидела в дверях Волшебника. Дедушки больше не было. Напряжение внутри ее лопнуло, и слезы брызнули из ее глаз. Она помнила, как очень долго плакала, но ее никто не обрывал, никто не кричал, только гладил по волосам и молчал. У нее больше не было дедушки, но она все еще не была одна.

***

На четвертый раз Мадаленна все-таки не убежала. Напившись предварительно капель, она вышла рано утром на дорогу и, стараясь не задумываться, прошла снова мимо поля и подошла к сторожке. Ключ был все так же под ковриком; Мадаленна вставила его в дверь, и та отворилась. У садовника петли всегда скрипели, и она привыкла слышать в этом скрипе особую музыку. В этот раз ей показалось, что тишина стала оглушительной. Мадаленна застыла на пороге, не касаясь дверей в комнаты. Еще перед походом она строго приказала себе не вспоминать, не думать о том, что было, но здесь, в том месте, где воспоминания накидывались на нее, она не могла не представлять себе ребёнком, которая только-только начинала понимать, что и как устроено в этом мире и своего Волшебника, мирно объяснявшего все, что ей было непонятно. Мдаленна любила свою маму, она не смогла бы выжить, если бы не Аньеза, но мистер Смитон… Мадаленна не смогла бы стать собой, если в нужное время рядом с ней не появился этот садовник и не привел в свои теплицы.

Глубоко вздохнув, Мадаленна рывком распахнула первую дверь и сразу же зажмурилась. В голову ей ударил аромат лимонной вербены — саше с этой травой садовник всегда прятал в уголках своего домика, и тот благоухал не хуже, чем все теплицы. Она ожидала найти здесь беспорядок, но все сияло исключительной чистотой. Кровать была свежезастеленной, около стола стояли его тапочки, и Мадаленна почувствовала, как у сердца затянуло, когда увидела лист бумаги, на котором знакомым почерком было написано: «Тринадцатое марта, 1961, позвонить миссис Ноубл, переслать посылку, собрать семена для Уилтора, приготовить чемодан Мадаленны». Она так и не прислала ей этот чемодан, и тот стоял в углу комнаты; коричневый, с золотой застежкой — он сиял, словно его только начистили. Мадаленна машинально смахнула несколько крошек со стола и вдруг осела на пол. Если бы он только сказал ей, что так тоскует по Грейс, если бы только хоть словом подсказал, что ему так плохо! Она чувствовала его, но не могла читать мысли! Почему он, почему Филип Смитон, который лучше всех знал, как ей было бы сложно без него, решил оставить одну? Мадаленна чувствовала, как внутри у нее все горело от невыплаканных слез, но как бы она не старалась, те не выдавливались.

Тоска была по нему такой, что Мадаленна почувствовала острую обиду. Ее всегда все оставляли! Все уходили, не спрашивая, хочет она этого или нет, а когда она приезжала, всегда заставала одно пепелище, и теплые слова говорила она призракам, которые не могли ее обнять, которые не могли ее выслушать — одно молчание, одна тишина и пустота. Ее уже тошнило от этого спокойствия, от этого вечного спокойствия! Мадаленна встала с пола и поправила покрывало на постели. Потом сложила в ровную стопку книги, но те и так были в идеальном порядке. Он все сделал так, чтобы ей не о чем было беспокоиться. Он только не оставил себя. В груди было так горячо, что Мадаленна почувствовала легкое головокружение. Мистер Смитон, добрый мистер Смитон, понимающий мистер Смитон — так почему он ушел от нее, если так был нужен? Мадаленна бросилась к письменному столу, но и там был абсолютный порядок — чернила были налиты в чернильницу, бумага была сложена в ровные стопки, а ей так было нужно хоть что-то исправить, хоть что-нибудь убрать, только не думать, будто садовник вышел всего на секунду, а потом снова вернется. Мадаленна дергалась, но все было идеально. И наконец! Ее любимая чашка сливового цвета стояла на полке ручкой назад, а не вперед. Хоть что-нибудь. Она потянулась за ней и застыла на месте. Сколько она помнила себя, столько лет и было этой чашке. Он сам ее специально выбрал для нее, как оказалось, перед самим знакомством.