— Вы мне льстите. Как тогда, когда назвали меня красивой.

— Я никогда вам не льстил, вам я всегда говорил правду.

За затянувшимся молчанием должно было последовать неизвестное, прекрасное, но сзади них раздались веселые голоса, и мистер Гилберт поднялся со скамейки, подав ей руку. Мадаленна было скинула пиджак, однако Эйдин покачал головой и поправил его на ее плечах. Они медленно пошли по дороге.

— Сюда бы мистера Смитона, — тихо сказала она. — Он бы здесь ночевал.

— Уверен, Филип отлично проводит время в Портсмуте на собрании садоводов. Вам не о чем беспокоиться.

— Он второй день не отвечает на мои звонки. — отвела от себя ветку Мадаленна. — Я не паникую, но он всегда брал трубку, а если и не успевал, то перезванивал.

— Мадаленна, — Эйдин остановился и серьезно посмотрел на нее. — Вам не о чем волноваться. Филип всегда звонил вам, когда ему нездоровилось, сейчас же для паники нет причин.

— Откуда вы знаете? — спросила она. — Про звонки?

— Он сам мне рассказывал. — ответил Эйдин. — О прекрасной девушке, благодаря которой, как я цитирую, «я все еще держусь на плаву». Так что, о вашей личности я знал еще задолго за нашего знакомства.

— Я тоже. — усмехнулась Мадаленна. — Я часто слышала истории о загадочном меценате из Лондона, который всегда появлялся неожиданно.

Гилберт рассмеялся и пропустил ее вперед. Мадаленна обернулась, чтобы поправить цветок рододендрона, а когда повернулась, увидела, что все студенты собрались вокруг нее, и у каждого в руках было по пышному цветку светло-розовой гортензии. Рикардо, сияя, собрал все цветы в один большой букет и протянул его онемевшей Мадаленне. Это было слишком красиво, чтобы оказаться правдой; гортензии в самом начале марта? Она обернулась, но Эйдин только одобрительно смотрел на студентов и легко кивнул.

— Мадаленна! — начал громко Рикардо. — Мы очень рады, что ваше День Рождения пришлось как раз на поездку в Италию, где еще встречать свой новый год, как не здесь! Поэтому — он подошел к ней поближе. — Мы поздравляем вас и желаем, чтобы даже в самый дождливый день у вас было собственное солнце!

Послышались громкие хлопки в ладоши, и, закончив свою речь, Бруни обнял Мадаленну и звонко поцеловал три раза в щеку. Она даже не старалась отстраниться и только смотрела на прекрасные цветы у себя в руках. Она знала, что поездка в Италию будет особенной, но чтобы настолько — такое даже ее воспаленное воображение представить не могло. Следом за Бруни ее обнимали и целовали другие, и каждый желал чего-то хорошего и приятного, а ей только оставалось смотреть на них сияющими глазами, обнимать в ответ и стараться не захлопать в ладоши. Когда поздравления закончились, она хотела положить цветы на каменный стол и поблагодарить всех за подобный сюрприз, но около нее снова возник Рикардо. Он взял ее за руку и подвел под крону большого дуба, потом потоптался на месте, взял за руку мистера Гилберта и указал на то же место. Эйдин озадаченно посмотрел на него, но ничего не возразил.

— У нас в университете есть одна примета. — заговорщическим тоном сказал Бруни. — Если какой-нибудь профессор не поздравляет студента с днем Рождения, значит, этот студент ему экзамен не сдаст. Professor Gilbert, è il vostro turno! («Профессор Гилберт, ваш черед!»)

— Я не думаю, что это… — но Гилберта перебили.

— Вы же не хотите, чтобы мисс Стоунбрук не сдала экзамен? Вы в Италии, следовательно, должны принимать и уважать наши традиции, — не отставал Рикардо. — Давайте, не бойтесь! Если мисс Мадаленна стесняется, мы можем отвернуться. — она кивнула, и он махнул всем своим коллегам. — Просьба всех посмотреть на кусты рододендрона!

Мадаленна сосредоточенно наблюдала за тем, как Эйдин смерил молодого человека серьезным взглядом, а потом вдруг усмехнулся и подошел ближе к ней. Ей показалось, что на время она оглохла, она не слышала даже стука собственного сердца, лишь глядела на то, как он медленно приближался к ней. Ничего необычного не происходило, обыденный именинная традиция, но этой минуты она ждала больше всего, эта минута снилась ей уже долгие ночи, и эта минута страшила ее больше всего, потому что за ней не оставалось ничего, за что Мадаленна еще могла держаться.

— Мне кажется, — шепнул Эйдин, подойдя к ней. — Наш друг, мистер Бруни, все это выдумал.

— Мне тоже так кажется, но вряд ли он станет нас слушать.

Гилберт кивнул и мельком взглянул на нее. Раз, его щека коснулась ее: «Поздравляю»; два, его щека коснулась ее: «Поздравляю»; три, Мадаленна нечаянно дернулась и почувствовала мягкое прикосновение его губ к щеке. Эйдин замер, и она замерла вместе с ним, но не отстранилась. Его руки аккуратно легли на ее плечи, и Мадаленна немного подалась вперед, коснувшись запястьем воротника его рубашки. Она ожидала, что он отклонится, однако секунды шли друг за другом, а с ее щек не сходил поцелуй. Знакомое тепло снова наполнило ее изнутри, и она едва не положила голову ему на плечо. Они опомнились одновременно, но когда она подняла голову, его руки все ее лежали на ее плечах. Его взгляд; он был другим, столько радости, восхищения и ласки она не видела никогда. Только на мгновение объятие стало крепче, как сзади них хрустнула ветка, и волшебная минута растворилась навсегда. На его лицо набежала тень, он помотал головой, будто отгоняя от себя морок, и голубые глаза снова подернулись отстраненностью, словно тепла там никогда и не было.

— Теперь, если все готовы, обратимся к теме нашей лекции.

***

Мадаленна не могла уснуть. Она лежала, поджав под себя колени, и уже битый час призывала к себе хоть какой-нибудь сон, даже прошлый кошмар, но все напрасно — она не могла заснуть. Внутренняя дрожь начиналась в ней каждый раз, когда она закрывала глаза и старалась не думать ни о чем, кроме пустоты и черноты, и все равно каждый раз что-то толкало ее, и она вздрагивала. Мадаленна перевернула подушку и прислушалась к ходу стрелок будильника. Она закрыла все окна и задернула шторы, но все равно с улицы был слышен шум, постоянно играла чья-то шарманка, и туристы заливались смехом. Уже было около одиннадцати ночи, но она все возилась на кровати, сбивая простынь в складки. Сон отчаянно не шел, и с девяти часов Мадаленна смогла забыться только легкой дремой, но после того, как почувствовала легкий поцелуй, проснулась и с тех пор лежала с крепко закрытыми глазами.

Она старалась не думать о сегодняшнем происшествии, но воображение само рисовало светлую рубашку, и вот она уже чувствовала слабую смесь гортензий, персика и ели — все это кружило ее на месте и дурманило совесть. Мадаленна полагала, что будет жалеть о содеянном, но нет. Ее щеки полыхали, однако исключительно от счастья и радости, и единственное, о чем она думала — непозволительно мало ей дали такого счастья. Она могла бы век простоять в этих целомудренных объятиях и смотреть на любимого человека. Но мистер Гилберт провел рукой по лицу, и краткое обожание исчезло перед отрепетированным равнодушием. Он что-то старался скрыть от нее самой, и несмотря на довольно простой ответ, Мадаленна не могла его произнести. Тепло, нежность, все смешалось воедино в этом поцелуе, и когда эта минуту снова возникла в ее памяти, она резко села в постели, подперев щеку рукой.

После этого Эйдин ничем не выдал себя и принялся читать лекцию о красоте Возрождения. Хорошо поставленным голосом он перечислял стандарты гармонии пятнадцатых и шестнадцатых веков, а Мадаленна спокойно записывала за ним все термины и принципы. Ничто не говорило о том, какое пламя медленно разгоралось в ней, от которого становилось дышать трудно и хотелось каждую секунду прикладывать руку к щеке, чтобы убедиться — все было правдой. Но мистер Гилберт в сторону Мадаленны и не смотрел, старательно обходя ее стороной, когда ходил между студентами, объясняя материал. Единственный раз он сбился, и было это под конец лекции, когда его спросили, можно ли узнать женский стандарт красоты во времена Возрождения. На секунду Эйдин замер, а потом кивнул, и она разглядела вспыхнувшие огоньки в его глазах.