— Алиса, — позвала она одну шатенку. — Ты когда выходила, там кто-то еще оставался?

— Вроде бы Эффи, — пожала плечами девушка. — Она все что-то бормотала себе под нос.

— Понятно, — угрюмо кивнула Мадаленна. — Спасибо.

— Мадаленна, — тронула ее за рукав Алиса. — Вы ведь с Дафни тут будете? — Мадаленна кивнула. — Позовете нас, когда результаты будут раздавать, пожалуйста? Мы будем в кофейне «Золотой слон».

— Конечно. — рассеянно ответила Мадаленна и подошла к окну.

Все еще зимние сумерки наползали на весенний закат, и она смотрела на то, как снег с деревьев медленно падал на пожухлую траву в саду. Снег в Лондоне редко оставался после Рождества, обильные снегопады приходили внезапно и так же внезапно таяли, оставляя за собой только лужи и серые сырые сугробы, одиноко лежащие на газонах. Но Мадаленна любила такую погоду, она напоминала ей весну, и каждый день в январе она торопила к февралю, а тот к марту. Подумать только, она присмотрелась к черному дереву, через месяц она будет уже в Италии. Теплое солнце, белый камень, красные черепичные крыши, из-за которых видны клочки гор и море. Синее-синее море, плещущее за поворотом улицы. Она будет срывать апельсины, достанет мамину шляпу и целыми днями будет писать об искусстве. И это будет совсем несложно, ведь вся Италия — от разноцветного зонта на витом балконе до голубой машины у зеленого дерева, — была искусством.

— Мадаленна, — услышала она голос Дафни и наморщилась — ей не нравилось, когда ее выдергивали из фантазий. — Хочешь послушать, как отвечает Эффи?

— О чем ты? — но ее уже потащили за собой, и она оказалась у приоткрытой двери кабинета. — Подслушивать нехорошо.

— Тогда пусть тот, кому нехорошо, и не подслушивает! — отпарировала миловидная блондинка, ее звали Мэйбл. — А нам интересно.

— Тихо! — шикнула на них другая девушка. — Нас сейчас услышат.

Мадаленна хотела отойти, хотела встать в позу и надменно сказать об их недостойном поведении. И не смогла. Она не могла отойти от двери, не могла перестать слушать голос Эффи, немного дребезжащий, не могла перестать смотреть на синий рукав свитера. Все внутри говорило, как нехорошо она себя ведет, но Мадаленна лишь тряхнула головой и прислушалась.

— Расскажите мне, пожалуйста, про Северное Возрождение в Германии.

— Северное Возрождение?

— Да.

— Секунду, — голос Эффи сорвался, и она откашлялась. — Самый известный художник этого времени — Альбрехт Дюрер. На его творчество оказало сильное влияние итальянское Возрождение. Его Адам и Ева с одноименной картины отличаются абсолютно естественными пропорциями и движениями, будто его герои — живые люди.

Деревянная ручка врезалась Мадаленне в лоб, ее тесно прижимали с двух сторон, и сумка съехала на правый бок, но ей было все равно. Она жадно слушала разговор студентки и преподавателя, заранее зная, что через несколько минут она не будет находить себе оправдания и станет считать себя самым недостойным человеком. Но все это должно было быть потом, а сейчас ее волновали только те слова, которые долетали до нее.

— Достаточно, мисс Досуен. — Гилберт вежливо прервал ее. — Ваша работа на моих занятиях была безукоризненной, и все ваши эссе оценены высшим баллом, поэтому, я полагаю, этого достаточно.

Мадаленна почувствовала укол ревности и отскочила от двери, когда услышала шум отодвигающегося стула. Что она скажет мистеру Гилберту, когда он увидит ее здесь, стоящую около двери и подслушивающую? Разочарование в его глазах было бы невыносимым. Мадаленна застыла на месте, не смея двинуться ни вперед, ни к скамейке. Что-то должно было произойти, слышался тихий голос, что-то должно было случиться.

— Подождите, сэр! — воскликнула Эффи, и Мадаленна застыла на месте. — Пожалуйста, не уходите. Мне нужно сказать вам… — черное пальто застыло у двери. — Мне нужно спросить у вас кое-что.

— Что именно? По предмету?

— Да. Нет!

— Мисс Доусен, вы меня тревожите. Уверяю вас, нет ни одного вопроса, на который бы вам не смог бы ответить мистер Лассинг.

— Но он не вы!

— Поверьте, опыта и знаний у него достаточно, чтобы ответить на интересующие вас вопросы.

— Но мне нужны только вы! — вырвалось тихо у Эффи, и Мадаленна почувствовала резкий толчок в спину.

Краска на ее щеках поблекла, и она машинально представила себе увядшую пуансетию. Она, наверное, должна была быть бледно-розовой с лепетсками, которых нельзя тронуть — те сразу рассыпались на руках.

— Мисс Доусен, я ценю вашу привязанность ко мне как к преподавателю, — начал было Эйдин; его голос был все таким же ровным, но его перебила Эффи.

— Нет, сэр, мне нужны только вы!

— Мисс Доусен, — мягко начал после паузы мистер Гилберт. — Если вы кому-нибудь проспорили подобный фант, — но его снова перебили.

— Как вы можете так говорить?

На какое-то время в кабинете воцарилось молчание, а потом послышались всхлипы, становившиеся все громче и громче. Мадаленна рассеянно похлопала себя по карманам, но носового платка нигде не было. Потом она услышала звон стакана и бульканье воды, и рыдания Доусен поутихли.

— Мисс Доусен, мне очень жаль, что я стал причиной ваших переживаний и страданий. — его голос успокаивал каждого. — Поверьте, я не хотел вас ни обидеть, ни расстроить. Ваши чувства замечательны, однако с их объектом вы немного ошиблись.

— Мистер Гилберт…

— Выслушайте меня, пожалуйста, до конца. Такое часто происходит, многие ошибаются с чувствами в вашем возрасте. У меня дочь вашего возраста, мне ли этого не знать. Но прошу вас, мисс Доусен, не забывайте, что я в первую очередь ваш преподаватель, и подобное… — он замолчал, старательно подбирая слова. — Проявление эмоций прекрасно, но очень опрометчиво. Вы еще найдете другого человека, для которого эти слова будут подходящими.

— Но мне нужно никого, кроме вас.

— Мисс Доусен, — его голос стал тверже. — Прошу вас, задумайтесь о том, в какую ситуацию вы ставите и себя, и меня. Боюсь, что это несколько неудобно. Я намного старше вас, я женат, моя дочь — ваша ровесница. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Но, сэр…

— Прошу вас, будьте осторожны с такими словами. Я не хочу, чтобы вы попали в неудобную ситуацию с кем-нибудь другим. Я женат, и больше чем вдвое старше вас.

— Вы ее любите?

— Кого?

— Вашу жену?

— Да.

Мадаленна почувствовала тупую боль; она собиралась около ключиц и опускалась к животу. Он любит Линду. Линда любит его. Счастливая семья со страниц журнала «семейная идиллия Вог». Про Мадаленну статей в таких журналах не писали, о ней говорили в готических романах. Ее героиням следовало сойти с ума в родовом поместье или остаться угрюмой старой девой. Но она этого не желала! Она желала быть счастливой с любимым человеком, а любила она только мистера Гилберта. Кто-то оттащил ее от двери, когда там послышались шаги, кто-то всунул ей в руки книгу, однако она все равно видела перед собой синий свитер и слышала голос Эффи. Дверь распахнулась, и из кабинета вышел Эйдин с листом.

— Мисс Стоунбрук, скажете всем, что оценки можно забрать в деканате?

— Да, сэр.

Из кабинета вылетела Эффи, вся заплаканная, и ее зеленое платье мелькнуло за поворотом. Блондинка Мэйбл пораженно переводила взгляд с Мадаленны на Дафни, а брюнетка шумно выдохнула и нервно рассмеялась.

— Да уж, вот и дела.

— Повезло Эффи, конечно. — пролепетала Мэйбл. — Как она теперь в университет придет?

— Обычно. — услышала Мадаленна свой голос. — Как всегда.

— Как это? — возразила брюнетка. — Ты же сама слышала, Мадаленна…

— Ничего не было. — отрезала она. — Эффи сдала последней экзамен и вышла из аудитории. Ничего не было. Никто ничего не расскажет.

— Но…

— Потому что если хоть одно слово просочится, мистера Гилберта сразу отстранят от занятий. Вы этого хотите? — жестко спросила она, и девушки, перглянувшись, замотали головой.

— Нет, он же не виноват, что Эффи решила признаться.