— Что ты такое говоришь? — заорала Бабушка. — Разве ты забыл свое место? Завтра ноги твоей ноги не будет в этом доме! Пошел вон!

— Фарбер никуда не пойдет. — медленно проговорил Эдвард. — Аньеза, уведи Мадаленну. Фарбер, будьте любезны, подгоните машину ко двору.

Аньеза хотела было что-то сказать, но Мадаленна была такой бледной, что она аккуратно взяла ее за руку и вывела в гостиную. Тут в открытые окна врывался зимний ветер и дышалось гораздо лучше, чем в душных комнатах, пропавших нафталином и ромашкой. Мадаленна не плакала, а только спокойно смотрела по сторонам, и ее глаза казались почти стеклянными. У ее девочки был шок, Аньеза хорошо знала это состояние; скорее всего, осознание всего придет через несколько часов, и она на всякий случай вытащила флакон с маслом вербены.

— Дорогая, если ты не хочешь…

— Мы поедем на котильон.

— Хорошо, — после паузы выговорила миссис Стоунбрук. — Тогда пойдем, я тебе помогу с прической.

Она хотела выйти в комнаты, но Мадаленна неровным шагом направилась к зимнему саду, и Аньеза последовала за ней. В зимнем саду было хорошо, там пахло лимоном и апельсином, белые гардении колыхались под легким порывом воздуха, а тонкие кипарисы предлагали присесть под ними. Пока Аньеза с Полли ставили зеркало на небольшой стол, Мадаленна неторопливо поливала цветы, расправляла листы у деревьев и прятала лицо в листву.

— Садись, дочка. — позвала ее Аньеза.

Полли еще негромко всхлипывала, когда подавала щетку для волос, черепаховые гребни и перчатки, но после сурового взгляда миссис Стоунбрук, притихла и только иногда терла нос платком. Аньеза развила кудри, заплела две косы и укрепила их наверху в виде венца — так Мадаленне очень шло. Зеленое бархатное платье, оливкового цвета, почти в пол, было слишком закрытым — Мадаленна как всегда попросила зашить ей рукава чуть ли не к шеи, а ведь у нее были такие красивые плечи.

— Полли, принесите, мне, пожалуйста, иголку.

— Слушаюсь, миссис Аньеза.

— Мама, — обернулась Мадаленна. — Я специально попросила, чтобы, — Аньеза ее перебила.

— Знаю я, что ты специально попросила, но ты посмотри, какие складки у плечей! Разве такое возможно?

Она старалась говорить как можно больше и как можно чаще, чтобы Мадаленна не успевала опомниться. Лучше пусть горюет по открытым плечам и подобным пустякам, чем глотает сухие рыдания.

— Но ведь, — смешалась Мадаленна и указала на шею. — Ту ведь все будет видно.

— Ничего не будет! — энергично возразила Аньеза. — Сейчас мы слегка припудрим, вот тут, — она коснулась пуховкой ее шеи, ключиц, запястий. — И немного припудрим щечки, а то они у нас с тобой слишком уж покраснели.

— Мама, — медленно повернулась к ней дочь. — О чем папа разговаривает с Бабушкой?

— Не знаю, дорогая.

— А что мы теперь будем делать?

Отчаяния в глазах было слишком много. Аньеза постаралась улыбнуться и подвернула упавший на лоб локон.

— Мы? Уедем.

— Куда?

— Пока что недалеко. — она прошлась пуховкой и по своему лицу. — Я присмотрела небольшую квартиру на Флэтчер-роуд, там вполне неплохо. Мадаленна, — она обняла ее и внимательно посмотрела на нее. — Котенок, у нас с тобой все будет хорошо.

— А папа?

Аньеза выдержала тупую боль где-то в груди и пристальный взгляд, Ее Мадаленна все всегда понимала.

— У нас с тобой все будет хорошо. — а помолчав, добавила. — А теперь надевай пальто, ты же не хочешь опоздать на свой бал.

***

— Как ты можешь предлагать такое после сегодняшнего?

— Аньеза…

— Она полностью невменяема, а ты предлагаешь, чтобы она поехала вместе с нами на прием!

— Аньеза, я все понимаю, но…

— Нет, ты, видимо, ничего не понимаешь, если берешь свою умалишенную мать на котильон своей дочери!

— Аньеза! Я знаю, как это выглядит со стороны, но приличия есть приличия, мы не можем там появиться без Хильды, пойдут сплетни!

— А тебя не волновало, какие сплетни ходили, пока ты был в отъезде?

— Аньеза! Она поедет и точка!

Мадаленну не трясло, пока ее укутывали в бархатное пальто. Мадаленну не трясло, пока она слушала перепалку своих родителей, сидя в теплом автомобиле, шофер которого курил уже третью сигарету, смотрел в окно и изредка усмехался. Богатые семьи, бедные семьи — и там, и там ссоры были похожими, отличалась только посуда, которую били в пылу чувств. Мадаленну не трясло даже тогда, когда она узнала, что Бабушка поедет вместе с ними на прием. Ее только немного подташнивало, но она взяла с собой мятные леденцы и неторопливо рассасывала их, катая на языке и глядя в окно. Отец сказал, что сплетни и так пойдут, если они приедут на прием в разных машинах, так что, необходимо «соблюдать лицо». Мадаленна и рада была бы закричать, заплакать, затопать ногами, но, как часто это бывало, она не могла выдавить из себя и звука. Все накрылось белым покрывалом, все стало ее летним ночным кошмаром, от которого она никак не могла проснуться. Только ее лицо слегка подергивалось судорогой, когда Мадаленна вспоминала, что в соседней машине сидит Хильда, отчего становилось еще сложнее дышать. Вот, кто душил ее все лето во снах.

— Сэр, — она постучала в окно шоферу, и то отодвинулось. — Сэр, можно вас кое о чем попросить?

— Конечно, мисс. В чем дело?

— Можете сказать шоферу из соседней машины, чтобы он поехал?

Шофер посмотрел на нее, потом на грозный профиль старухи в соседнем «Кадиллаке», усмехнулся и кивнул.

— Разумеется, мисс.

Он махнул рукой, и Мадаленна услышала, как машина завелась, громко рыча. Хильда что-то воскликнула, постаралась открыть окно и крикнуть сыну, но Эдвард не обращал на нее никакого внимания. Когда красные фары исчезли вдалеке улицы, Мадаленна почувствовала, как волна тошноты постепенно начала спадать, и дышать стало легче. Голоса родителей становились все громче, но будто бы проходили сквозь нее. Она оказалась в своем ночном кошмаре, но никак не могла вспомнить Того, кто спасал ее, выдергивал из болота и вел туда, где было тепло, свежо и безопасно. Ей бы только вспомнить…

— Доннован, поехали быстрее. — отец залез в машину, предупредительно открыв дверь перед Аньезой, и посмотрел на Мадаленну. — Ты не замерзла, дорогая?

— Нет, все хорошо.

— Я видел, что бабушка уехала вперед нас. Это ты попросила?

Мадаленна ничего не ответила, только уткнулась поглубже носом в черный мех пальто и посмотрела в окно. Аньеза сидела рядом с ней, она чувствовала это по вечному аромату лимонной вербены, но и с ней Мадаленна не старалась начать разговор. Машина тронулась, и она смотрела на то, как мимо окон проплывали оживленные улицы, все в огнях и украшениях. Универмаги как всегда затеяли между собой соревнование — кто лучше украсит свои витрины, и на красном бархате качались метровые Щелкунчик и Мышиные короли. Люди сновали между автомобилями и цветными вывесками, а Мадаленна не могла узнать в этом городе тот, по которому они недавно гуляли с Эйдином. В мыслях она давно уже называла его по имени, и начало было этому положено с того вечера, когда она впервые ощутила, как у нее покраснели щеки, когда она представила прикосновение его губ к своей руке. Щеки заалели и в этот раз, и невольная улыбка заставила ее заерзать и неожиданно громко спросить, когда они приедут. Аньеза покосилась в ее сторону, но ничего не сказала.

Машина вильнула раз, потом другой и наконец остановилась около знакомого особняка. Из окон лился свет, оттуда доносились звуки вальса, и, выходя из «Фэйсела», Мадаленна остановилась и замерла. Она встречала мистера Гилберта в университете, встречала на приеме у себя дома, они встречались даже в злачном месте, но сейчас на нее вдруг накатила странная робость, и ей стало на секунду стыдно за свои чувства — это был вечер его жены, а она пришла сюда для того, чтобы увидеть мужа хозяйки вечера. Это было очень некрасиво. Наверное. Однако Мадаленна мотнула головой и постаралась улыбнуться. Она знала только одно — от этой любви она не страдала. Возможно, впервые за всю свою жизнь она была счастлива так оглушительно, что все остальное отступало в тень. Мадаленна не желала разлучать его с любимыми его людьми, она не просила ответного чувства, но она хотела любить этого человека, и никто не мог упрекнуть ее в безнравственности.