— Я не могу этого сделать. Мы должны остановиться.

— Почему? — спросил я хриплым шепотом. Я ладонью вырисовывал круги на ее пояснице.

— Потому что именно это и происходит, когда разводишься! Ты же не ускользаешь в сад, чтобы поцеловаться, как только бумаги подписаны. На этом все заканчивается. — И затем гораздо более тихим, почти озадаченным голосом: — На этом боль должна прекратиться…

— Прекрасно. Если проблема в разводе, то выходи за меня снова.

Она сердито посмотрела на меня и ударила по руке.

— Как ты смеешь просить меня выйти за тебя замуж?

— Еще раз, — напомнил я, прижимаясь к ее губам. — Выходи за меня снова.

Прежде чем она успела еще раз выразить гнев, я завладел ее ртом. Но на этот раз это был тот поцелуй, который она любила, — нежный, дразнящий, едва уловимый захват губ, пробные касания самого кончика языка и частые отстранения, прежде чем любое место или ощущение будет полностью исследовано.

Это сработало. Интересно, что было бы, если бы я поцеловал ее вот так, когда мы еще учились в школе и ненавидели друг друга? Изменился бы ход событий? Остался бы жив Дамблдор? С моей стороны было отвратительно думать, что простой поцелуй мог все изменить, и все же два года назад поцелуй изменил все. По крайней мере, для меня.

— Малфой… — выдохнула она, задыхаясь, когда я отстранился в четвертый или пятый раз. Восхитительно — каждый раз она пыталась следовать за моими губами. Немного удивительно, что я справился с этим, будучи настолько пьяным.

Вот что я хотел ей сказать. Потянул лиф вниз, освобождая маленькие, нежные груди из платья. Я видел все, что можно было увидеть в Гермионе Грейнджер. Тем не менее вид ее, прислонившейся спиной к дереву с закрытыми глазами, меня загипнотизировал. Она выглядела как приманка для греха. И, к сожалению, исходя из моей репутации, просто отказаться от подобного предложения — не вариант.

Она попыталась подтянуть платье, но я уже обхватил ее грудь, мрачно глядя на свои руки, мявшие знакомую упругость. Я был неуклюж и груб, потому что чертовски надрался. Я бы закрыл глаза, если бы не боялся того, что произойдет, когда снова их открою.

— Мне нужно вернуться. Рон будет гадать, где я…

Все вдруг замерло. Я не мог говорить. Я чувствовал, что не могу даже дышать. Что-то чуждое и хрупкое овладело мной. Я уставился на нее в этом залитом звездным светом саду, частично раздетую, в девственно-белом, глядящую на меня испуганными темными глазами. На мгновение все мое тело окаменело от ненависти. Не только из-за Уизли, но и из-за Гермионы и того, к чему она меня привела.

— Драко? — Я почувствовал ее руку на щеке. — Ты себя плохо чувствуешь?

Да, мне действительно было плохо.

Из всех эмоций, которые я должен был испытывать, точно не должно было быть абсолютно животной собственнической страсти. У меня отняли так много всего. У меня отняли саму мою личность, и никто: ни мои родители, ни помилование министра, ни даже Гермиона — не смогли вернуть ее. Я был мрачен, когда развернул ее, прижимая к дереву, к которому она прежде прислонялась. Быстро расправился с ее платьем сзади, разорвав его до талии и выпустив крошечные металлические проушины наружу.

— Что ты делаешь! — ее голос охрип от потрясения.

Я не остановился. Я поступил наоборот. Она прижалась к дереву ладонями, чтобы не поцарапаться о кору. Я держал ее одной рукой, а другой поднимал прозрачные слои ее наряда. Мне снова вспомнился день нашей свадьбы, когда я помог ей собрать юбки свадебного платья, чтобы оно не зацепилось за дверь…

Она замерла, когда я добрался до нижнего белья, и на мгновение моя рука тоже замерла.

— Драко Малфой, — произнесла она. — Ты что, совсем с ума сошел?

«Моя!» — беззвучно кричал я в ночь. Моя! Она была единственным хорошим, хотя и совершенно неожиданным существом, которое я вытащил из этой гребаной неразберихи, коей являлась моя жизнь, и что сделала Вселенная? Забрала ее у меня.

Я верну ее обратно.

Она ткнула меня локтем в ребра, развернулась в моих объятиях и ударила по лицу.

— Ты тупая пьяная скотина! Клянусь богом, Малфой. Отойди от меня сейчас же, или я тебя покалечу. — Она взяла меня за подбородок.

Если бы она знала, как мне плохо, она бы не осталась со мной. Она бы убежала. Но Гермиона думала, что сможет справиться со мной, она всегда так делала. И старый Пожиратель смерти внутри рассчитывал на то, что она не причинит мне вреда, как бы я ее ни провоцировал. Я поймал ее правое запястье и выхватил палочку, бросив в темноту за спиной.

Крик возмущения прервался вздохом, когда я повалил ее на землю. Мы боролись в течение минуты, я лежал сверху, она отчаянно извивалась подо мной. В конце концов она остановилась, сдула волосы с лица и хлопнула меня по плечам.

Внезапно мы замерли, как горы. Конечно, я был таким же твердым, как и они. Все было странно спокойно.

— Значит, все это было частью твоего плана? — спросила она, переводя дыхание. — Остаться со мной наедине, чтобы поговорить, а потом швырнуть на землю и задрать юбку на голову?

Я раздвинул коленом ее ноги. Платье уже было задрано до талии. Она все время смотрела на меня.

— Драко, ты вообще слушаешь?

Я приподнял бедра, чтобы освободить место для руки, и стянул с нее нижнее белье. Она не сопротивлялась. Я нащупал складку в парадной мантии, а затем пуговицу на ширинке брюк.

— Драко, — ее голос был тверд.

Я взял член в руку, не обращая внимания на необходимость сжать и обеспечить некоторое облегчение от напряженного давления. Она могла кричать, бить меня, дергать за волосы, царапать лицо, толкать, кусать и делать все, что делают отчаявшиеся люди в подобных ситуациях, но она предпочла смотреть.

Она обхватила мое лицо ладонями.

— Я говорю «нет». Ты меня слушаешь? Я не борюсь с тобой, но я говорю «нет». Не делай этого со мной. Не делай этого с собой, потому что тебе придется добавить это к длинному списку вещей, за которые никогда не сможешь себя простить.

Эти слова имели смысл и ценность. Это были важные слова, но все, о чем я думал, было: «Я так близко…»

Я подтянул ее колени к своим бедрам. Она не сопротивлялась, но в ее глазах читалось осуждение. Сила этого взгляда на мгновение заставила меня остановиться. Я уставился на нее затуманенным взглядом.

— Нет?

— Нет, — повторила она. — Больше нет. Я не позволю, чтобы со мной так обращались.

Белая горячая дымка удовольствия рассеялась. Весь гнев, ярость и ревность улетучились, не оставив ничего, кроме пустоты. Ужас был запоздалым, но острым. Голова пошла кругом. Я неуклюже пытался натянуть на нее порванную одежду, прикрывая тело. По иронии судьбы, я хотел защитить ее даже от дальнейших намеков на вред. Я понял, что все еще лежу на ней, и тут же откатился.

Не особенно торопясь, она стянула с себя нижнее белье, зацепившееся за лодыжки, и села, прислонившись спиной к дереву. Ее прекрасные волосы выбились из прически.

— Ты же знаешь, что не должен так поступать. — На ее бледном лице глаза казались огромными и печальными. Я не мог смотреть на нее, а она не позволяла мне смотреть куда-либо еще. — Ты должен заслужить то, что утратил, а не пытаться захватить, потому что ты ревнивый, обиженный неудачник.

Это было выше извинений. Что я мог сказать?

Она встала, и я неловко попытался помочь ей, но она оттолкнула мою руку. Гермиона Грейнджер завернулась в свое достоинство, как в плащ.

— Это конец нашей связи, Малфой. Ты больше никогда не заговоришь со мной и не прикоснешься ко мне. Это понятно? — Слезинка наконец-то сорвалась с ее ресниц. Она отвернулась на мгновение, чтобы успокоиться. Когда снова посмотрела на меня, сталь вернулась во взгляд. — Я прощаю тебя, Драко. Это будет самая легкая часть.

Она говорила о том, что я сделал с нами, покончив с нашим браком годом раньше, или о том, что я сделал с ней той ночью. Я не уверен.

— Прости, — прошептал я. Одно это слово прозвучало как свист клинка гильотины, несущегося мне навстречу.