Тысячу лет назад его предки могли бы призвать меня с деревьев.

Конечно, я могла бы заявить о своем присутствии, но это свело бы пару с ума, и потребовалось бы несколько дней, чтобы морок прошел.

Нет. Они гораздо интереснее такими, какие есть, и я жажду увидеть, к чему приведет эта встреча.

Скоро он закончит. Он достиг своей цели. Она сломлена или, по крайней мере, производит на него такое впечатление. По какой-то причине ее мотивы труднее понять. Она опускается на землю и закрывает лицо руками. Ее плечи содрогаются.

«Окликни его!» — я хочу закричать. От того, чтобы попросить его остаться, ее удерживает не только гордость. И не только гордость удерживает его от того, чтобы подойти к ней.

Он уйдет, и она его отпустит. Почему? Как ни странно, именно это они оба находят лучшим.

Что-то здесь не так.

Но тут юноша замирает! Он отходит на некоторое расстояние от своей дамы, но останавливается как вкопанный, не поворачиваясь к ней лицом. Его руки в перчатках сжимаются в кулаки, он смотрит под ноги и дышит.

«Подойди к ней! Поведай о своей правде!»

В конце концов он возвращается, и я почти рукоплещу в одобрении. Приблизившись к ней, он медленно опускается на колени на снег и поднимает руку, чтобы коснуться ее волос. Рукав его мантии сдвигается, и в этот момент я вижу край метки, которая лишь частично скрыта перчатками.

Лес знает эту метку. Я шиплю от отвращения, и на этот раз они оба резко смотрят вверх, на деревья. Он — с подозрением, она — с ужасом и ожиданием.

Да. Что-то определенно не так.

В природе моего вида вмешиваться в дела человечества. Мы не созданы пассивными наблюдателями. И поэтому я позволяю снегу падать сильнее вокруг пары, быстро лишая всякой возможности отступить.

В момент слабости она тянется к нему, и, к счастью, он не противится.

«Хороший мальчик».

«А теперь поцелуй ее».

В воздухе ощущается смена настроения. Он обхватывает ее лицо обеими руками, глядит с выражением, которое кричит о краткосрочности сожалений. Их поцелуем можно залюбоваться. Это поцелуй глубокого извинения и утверждения. Несмотря на все сердечные эмоции, которые в него входят, он далек от нежности. Я заключаю, что ничто в их ухаживании или его последствиях никогда не может быть названо нежным. Его пальцы в кожаных перчатках впиваются в бледную кожу ее щеки. Он хватает ее за подбородок и заставляет приподнять лицо для грубого поцелуя. Он держится за нее, как будто боится, что она все-таки примет его прежнее предложение и бросит его.

Они безумны, настойчивы и так очаровательно забывают о том, что я укрыла их от стихии и держу смертельный холод на расстоянии.

Я заставила зиму вокруг них затаить дыхание.

Они пойманы внутри миража, кокона в пространстве, укрыты от ветра и снега. Улыбаясь такому приятному повороту событий, я посылаю им поздравительный поцелуй — и пара прислоняется к широкому дереву, как будто их толкают.

Я смеюсь от восторга. Влюбленные — это так весело.

Он прижимает ее к стволу, не разрывая дикий поцелуй ни на секунду. Она закрывает глаза и хмурится в восхитительной сосредоточенности, пробегая ладонями под его мантией, по плечам, волосам, спине.

Тепло, исходящее от этих двоих, вероятно, растопило бы утрамбованный снег в радиусе десяти шагов.

Юноша стягивает с нее перчатки, за ними — с себя и отбрасывает на землю. Прижав ее к дереву, он просовывает между ними руку, и после привыкания к происходящему она обхватывает его ногами, широко раскрывая глаза с выражением приятного удивления, когда он входит в нее.

Они непрерывно смотрят друг другу в глаза. Действо настолько невероятно интимное, что в какое-то мгновение я подумываю отвернуться, чтобы позволить им уединение.

Конечно, я этого не делаю. Я — вуайерист природы. Они вошли в лес по своей воле, и я буду наблюдать, потому что именно этим и занимаюсь. Мое собственное сердце (я использую это слово метафорически) болит за них, наполненное до краев правильностью всего происходящего. Я — существо страсти и жизненной силы, и именно такие сцены поддерживают мое существование.

Также, к большому огорчению моих сестер, я безнадежный романтик.

Однако не все так хорошо. Я ощущаю это подобно фантомному зуду. Что-то по-прежнему не так.

Девушка грустит. Да, точно грустит. Так печально, что тоска висит в воздухе над страстным действом, как пелена. Это меня удивляет.

Что-то здесь не так.

Они опускаются на землю, мои несчастные возлюбленные. Девушка все еще обвивается вокруг него, как плющ, их тела скрыты под мантией юноши. Он обнимает ее, переводя дыхание, шепча слова, которые любая влюбленная слушала бы с трепетом.

Но она все равно сильно грустит.

Их кокон держится. Я убеждаюсь в этом, когда юноша поднимается на ноги первым, а затем поднимает ее. Забота, с которой он приводит в порядок ее одежду и волосы, полностью контрастирует с их прежними действиями. Наконец он натягивает капюшон на растрепанные волосы и хмурится от удивления, что их ближайшее окружение — за неимением лучшего слова — влажное.

Чтобы не испортить момент слишком многими рациональными вопросами с их стороны — люди и их вопросы! — я призываю зиму обратно, и снова кружится снег.

Именно в этот момент я чувствую присутствие кого-то еще. На самом деле их много, и среди них молодая женщина. Всего их тринадцать. Это несчастливое число, которое мне не нравится.

Снегопад усиливается, имитируя мое недовольство. Через четыре вдоха он превращается в метель.

К тому времени, как влюбленные оправляются от своего свидания, в границах моих владений показываются незнакомцы. Их цель ясна. Внезапно все становится предельно ясно.

Не думаю, что осталось проявление человеческой природы, которое я не видела воочию за многие тысячелетия.

Забавно, как предательству все еще удается меня удивлять.

*

Они появились на поляне. Тринадцать человек, одетых в одинаковые серые с темно-синим мантии, выскочили, образовав плотный круг прямо внутри окаймленного деревьями периметра. Они молчаливы, хорошо обучены и прибыли для одной, конкретной цели.

Три года жизни в бегах подготовили Драко ко всевозможным неприятным ситуациям. Ему не нужно было видеть явную злобу на лицах незнакомцев, чтобы понять, что беда, от которой он бежал, наконец нагнала его.

Драко отреагировал мгновенно. Он взмахнул палочкой и толкнул Гермиону за спину, так что она оказалась зажатой между ним и деревом. Он чувствовал тепло ее тела даже сквозь многочисленные слои одежды. Или же это могло быть лишь последствием их контакта.

Прибывшие могли оказаться Пожирателями смерти. Могли оказаться охотниками за головами или наемниками, которые, по-видимому, были яростной силой, способной на что угодно среди напуганных жителей деревни. Они могли оказаться даже пьяными, заблудившимися, святочными гуляками из Хогсмида.

Но на поляне показался Гарри Поттер — палочка вспыхнула ярко-белым, раскрывая его личность, освещая спокойное выражение лица. Падающий снег резко контрастировал с его черными волосами.

— Медленно подойди, Малфой. Мы установили антиаппарационный барьер. Попробуй сбежать, и тебя расщепит. Или еще чего хуже.

Остальные авроры выглядели готовыми напасть. Было очевидно: все ожидали, что Драко использует Гермиону в качестве заложницы или щита. Они были готовы к такому повороту событий и почти с нетерпением ждали его.

— Наконец хоть что-то сделал правильно, да, Поттер? — насмешливо бросил Драко, пытаясь перекричать яростный ветер. — И ни одна душа не поплатилась на этот раз?

Намеки на прошлые трагедии были откровенны, как и сарказм.

— Да, это общая идея, — решительно ответил Гарри. Его зеленые глаза смотрели через плечо Драко, где все еще стояла Гермиона, ее карие глаза были широко распахнуты и полны безумия. — У тебя моя лучшая подруга, Малфой. Ты знаешь, зачем мы здесь. Передай свою палочку Гермионе и отпусти ее. Не стоит и говорить, насколько ужасно все закончится, если ты откажешься сотрудничать.