Искусность и нецеломудренность — это одно и то же, поэтому умение Клеопатры подать себя — признак её моральной низости. Это очень древний мотив. Меценат, реально бывший другом Октавия, похвалил «естественные» волосы Клеопатры, в то время по Риму ходил слушок, что она пользуется париком. Косметика, парики, дамские украшения и всё прочее в этом роде — признаки распущенности. Добродетельной женщине и жене надо быть попроще. В 1608 году английский путешественник Томас Корайет описывал венецианскую куртизанку, которая вся обвешана «золотыми цепочками и восточным жемчугом, наподобие Клеопатры... на руках красуются золотые кольца с бриллиантами и другими драгоценными камнями, в ушах — дорогие серьги». Внимание к украшениям настораживает, поскольку оно означает, что женщина не ждёт пассивно, пока на неё обратится взор мужчины, который её выберет, а сама проявляет некую активность в поисках. Это уже явный признак распутности. «Великое искусство нравиться, — отмечала Мэри Уоллстонкрафт в 1792 году, — ...нужно лишь любовницам. Целомудренной жене и серьёзной матери надо заботиться лишь о том, чтобы нравиться своей обходительностью и своей добродетелью». Макияж в те времена был знаком сексуальной доступности.
Обманщик имеет власть над обманутым. «Все вокруг родились, чтобы стать моими рабами», — заявляет страдающая гигантоманией Клеопатра у Сары Фильдинг. В отношениях с Антонием её больше всего привлекает та власть над ним, которой она добилась с помощью обмана и ухищрений. Для неё это становится почти навязчивой идеей — разжигать его страсть, используя многочисленные уловки. Пикантное удовольствие, которое она от этого получает, радует её даже больше, чем утехи любви. Октавия у Сары Фильдинг, напротив, ставит честность превыше всех других добродетелей. Она никогда не прибегает к обману мужчины: «Я никогда не воображаю, что превосхожу своего мужа». Сара Фильдинг (которая сама никогда не была замужем) ясно показывает связь между идеалом «честной» жены и подчинённостью женщин в супружеских отношениях. Как замечает «распутная» Сильвия у Сэмюэля Брендона, «верность, наиболее требуемое качество идеальной жены, — это причина всех женских несчастий... так как даёт мужчинам средство использовать нас, как они того желают».
Клеопатра-распутница, отказываясь от верности и «вероломно» считая, что её собственные интересы заслуживают не меньшего внимания, чем интересы мужчины, получает некоторую независимость, но ничто не может её полностью освободить от ужасной слабости, свойственной её полу. Для интерпретаторов XVII и XVIII веков Клеопатра всегда является сильной ровно настолько, насколько это позволяет благосклонность её мужчины. Её единственный талант — это умение его соблазнять. Если же мужчина к ней равнодушен, то она уже ничего не стоит. В «Притворщице» Флетчера Цезарь за ужином больше интересуется золотой сервировкой стола, чем её персоной:
О боги, как?
Я что, внезапно постарела, Цезарь? И почему...
Меня оттёр металл презренный прочь?
X. Говерт, рисуя пир Клеопатры, изображает её в богатом и одновременно пикантном уборе: на голове пышная корона, а ниже выставлены напоказ перламутровые груди. Однако Антоний, сидя откинувшись на кресле, не обращает никакого внимания на Клеопатру и поглощён созерцанием служанки, что склонилась неподалёку у камина. На этой картине Клеопатра выглядит так, будто выставила себя на продажу на рынке. Она подвергает себя тем самым унижению, так как покупатель может предпочесть ей, искусной любовнице, простоватую полногрудую толстушку-служанку. В драме Колли Сиббера Клеопатра приглашает Цезаря на обед в своё жилище. Там журчат тысячи фонтанов, заполняя озеро, по которому плавают серебряные лебеди. По золотым мосткам снуют услужливые рабы. Шёлковые тенты павильонов предлагают тень, и, пока любовники угощаются, их развлекают труппы актёров-мимов и танцовщиц, а нежные девичьи голоса и высокие голоса евнухов услаждают их слух пением. И всё напрасно! Когда занавес поднимается, мы видим Клеопатру, уныло сидящую в одиночестве, и Цезаря, полностью поглощённого чтением военных донесений. Сценка напоминает традиционную картину с мужем, который пришёл с работы, погрузился в чтение газеты и не заметил ни одной из восхитительных переделок по дому, над которыми трудилась весь день его жена.
Драматург XVII века Афра Бен считал, что куртизанка — «это торжествующая наглая штучка, которая обращает в рабство весь род мужской». Однако стоит этим рабам отвернуться в другую сторону, и слава куртизанки рушится как карточный домик. Поскольку власть, какой обладают Клеопатры-распутницы, держится исключительно на красоте, а красота, как справедливо замечает Клеопатра в пьесе Седли, — это прекрасный, но быстро увядающий цветок, она эфемерна. Кроме того, она не имеет своего собственного существования. У каждого своё представление о красоте, и в любой момент её может отвергнуть наблюдатель. Та женщина, что не добивается более существенной опоры, по-прежнему слаба.
Когда в воображаемом мире романтиков XIX века Клеопатра превращается в femme fatale, она на какое-то время утрачивает слабость, однако сексуальная мораль, которая предполагает, что женский характер полностью обусловливается и определяется её взаимоотношениями с мужчинами, остаётся прежней. Жена либо не жена, плоха или хороша, ответ всегда зависит от того, взял или не взял её под своё покровительство какой-либо мужчина. В эпилоге «Цезаря в Египте» Колли Сиббер полемизирует от имени автора с «Главной ханжой», которая считает, что «низменный огонь», каковым является внебрачная связь, как у Клеопатры и Юлия Цезаря, должна заканчиваться смертью и безысходным отчаянием. «Но разве красота и красавицы должны из страха отказываться от радости жизни?» — задаётся автор справедливым вопросом. Но, придя к очевидному отрицательному ответу, всё же не может на нём успокоиться. С тех пор никогда больше Клеопатре не удаётся достичь положения «приличной женщины», какой она была для авторов Ренессанса. На карикатуре начала XIX века Джеймса Джильрея изображён сэр Уильям Гамильтон, рассматривающий коллекцию портретов, среди которых находится также двойной портрет «Антоний и Клеопатра», под видом которых изображены его жена и лорд Нельсон. Имя Клеопатры стало синонимом адюльтера. Колридж с осуждением пишет о шекспировской Клеопатре: «Ощущение преступности её страсти чуть смягчается для нас, когда мы вглядываемся в её силу и глубину, однако в то же самое время нас не оставляет чувство, что сама эта страсть произрастает из привычных желаний распущенной натуры». В 1813 году миссис Сиддонс отклонила предложение сыграть роль Клеопатры, заявив, что она возненавидит самое себя, если сыграет такую роль.
Брак и преступление против брака — этим исчерпывается понимание Клеопатры на протяжении XIX века. В шекспировской пьесе, по мнению анонимного автора статьи в «Фрэзер мэгэзин» в 1849 году, «Клеопатра переживает унижение из-за того, что она не является женой Антония». Такое поразительное прочтение трагедии Шекспира могло сформироваться лишь на определённом моральном фундаменте. Виктор Гюго в 1868 году, отзываясь о той же пьесе, пишет о том поразившем его факте, что когда «разгневанная жена настаивает на своих правах в разговоре с куртизанкой, то нас трогает не она, нас трогает эта куртизанка!». Жена или куртизанка, куртизанка или жена. Две роли, из которых «слабая» женщина обязана была выбирать. Для того чтобы выжить, чтобы найти своё место в обществе, нужно было прежде всего добиться благосклонности мужчины. Ценой этой благосклонности был отказ от собственных природных сил и способностей, так как мужчинам не нравились сильные женщины. Характер Клеопатры, писал 1852 году популяризатор истории Якоб Эббот, сильно исправился в результате её взаимоотношений (по-видимому, без секса) с Юлием Цезарем: «Живость и подвижность её характера, которые в более поздние годы её жизни вылились в чудачества и горячность, теперь были смягчены и поставлены в должные границы тем уважением, какое она испытывала по отношению к Цезарю». Согласно Эбботу, брак влияет на женщин примерно так же: «Свойство чистой и законной любви — смягчать и подчинять сердца, пронизывая все действия смягчающим и умиротворяющим духом; в то время как те, что подобны Антонию и Клеопатре, взламывают барьеры, установленные для людей природой и Богом, стремясь сделать женщину мужественной и пылкой, укрепить её и разрушить природную мягкость и боязливость, которые столь неотразимо очаровательны в женщинах».