— Ну что? Гнездо? — доносился снизу голос Маши.

— Да не просто гнездо. Птенчики! Дрозды, — сказал я.

— Птенчики? Вот класс! Какие они?

— Ну, их много. Так, подожди, сейчас посчитаю. Три, нет четыре. И здоровые такие! Хорошо их мамка откормила. Пока что вместо перьев пушок, но наверняка скоро оперятся и улетят, — сказал я и начал слезать, но тут же остановился. Отсюда, с высоты в метра этак четыре открывался потрясающий вид. Мягкое солнце, которое уже не жгло, как в первой половине дня, медленно садилось. Своими нежными лучами, проступающими через будто шёлковые иголки молодой пихты, оно будто гладило меня с материнской заботой и любовью.

— Ну ты чего там, долго? Я тоже хочу посмотреть, — сказала Маша, тем самым выведя меня из созерцания прекрасного и лёгких дум.

— Хорошо, сейчас спускаюсь. Оттуда просто хороший вид, — сказал я и через несколько секунд оказался на земле. — Ну что, вперёд. Обещаю под юбку не заглядывать.

— Вот ведь шутник, — сказала Маша, но всё-таки посмеялась над моей шуткой.

— Ну как? — спросил я, когда Маша оказалась на вершине.

— Подожди, мне надо чуть повыше забраться, чем тебе. Вот, так нормально. О бозечки, какие они милые! — завопила от умиления Маша. — Они прям такие ути-пути. Так бы и погладила!

— Маш, не надо. Птицы…

— Да, знаю, — грустно сказала девушка, — птицы потом чуют человеческий запах на своих птенцах и больше не кормят. Эх, жаль. Ну ладно, я спускаюсь.

— Давай. Если что — не бойся, лестница стоит надёжно. А если прям совсем плохо, то внизу ждёт приятная и мягкая подушка.

— Это ты про себя? — спросила, улыбнувшись Маша. — Ну, тогда точно стоит упасть. Ой, подожди, они мордашку запрокинули. И заорали! Видимо маму зовут.

— Ладно, Маш, спускайся. При тебе мамаша их не покормит, — сказал я, как вдруг откуда-то с дальних высоких сосен полетел прямо на нас огромный тучный дрозд. Он стремительно пикировал на Машу. Не успел я сказать и слова, как она крикнула от испуга и полетела вместе с лестницей вниз. Время как будто замерло, а я двигался в слоу-мо режиме. По неясной для меня причине, Маша оказалась дальше, чем я предполагал, так что мне пришлось сделать ещё один шаг, чтобы успеть подхватить её. Есть, поймал! Однако радость моя была недолгой, если так можно выразиться, ведь всё это происходило за доли секунды. Я не успел приставить вторую ногу во время шага, а опоры в виде одной ноги при таком импульсе сверху мне не хватило. И вот я уже лечу вперёд, держа Машу на вытянутых руках. Бам!

— Ааа! — продолжала кричать Маша, когда уже успела приземлиться на меня. Однако спустя какую-то секунду уже встала и не отряхиваясь стала помогать мне встать. — Ваня! Ты как?

— Мф, н-нормально, — сказал я, но из носа уже сочилась кровь. Опустив голову, я осмотрел себя и заметил, что и колени ободрал в кровь. — Ты сама как? Цела?

— Нет. Да. Кажется да, цела. Боже, я такая трусиха, прости меня!

— Маш, все нормально. Я же всего лишь разбил нос и разодрал колени, делов-то. Поможешь только подлечиться?

— Ваня, как ты можешь такое спрашивать? А ну пошли живо в дом. Где у вас аптечка, — начала командовать Маша, так что мне только делать и говорить то, что она желала.

— Ты точно в порядке? — спросил я у Маши, когда она смачивала вату перекисью водорода, чтобы обработать мои ноги.

— Точно. А сейчас сиди смирно. Будет больно, — сказала Маша и начала аккуратно проводить смоченной ватой по моим ранам.

— Больно? Маш, ты что, раньше никогда не падала? — пошутил я.

— Ну, падала, но это было давно. И тогда было больно, между прочим. А ещё я хрупкая девочка, и сужу по своим впечатлениям, — казалось обиделась Маша.

— Да ладно, я же пошутил.

— Тоже мне шутки.

— Маш, ты что, так перепугалась? Высоты испугалась? Боялась, что разобьёшься?

— Глупенький, я за тебя испугалась. Ну, то есть сначала за себя, а когда почувствовала твои руки, то испугалась за тебя.

— Спасибо.

— За что? Это же ты меня спас. Это тебе спасибо.

— Спасибо, что заботишься обо мне.

— Эй, я за кем попало не забочусь, а ты, между прочим, мой будущий муж. Так что за кем мне ещё заботится? А теперь не отвлекай меня, а-то вату вместо носа вставлю в рот.

— Тебе лишь бы вставлять, — несмешно пошутил я, из-за чего получил лёгкий удар в плечо.

— Ваня!

Так и проходили следующие несколько дней. Однообразно? Может быть. Но я бы всё отдал, ради такого однообразия. Просыпаться от того, что смысл твоей жизни гладит тебе волосы, смотреть в бездонные зелёно-голубые глаза и расплываться от счастья. Что может быть блаженнее этого? Прекраснее этого в жизни нет.

— Да, хорошо мамочка. Обязательно передам. Ну всё, давай, пока, — сказала Маша, разговаривая по телефону, — Вань, тебе привет от мамы.

— Тоже передавай привет, — сказал я, пока Маша не положила трубку.

— Ну, кажется она не сильно волнуется. Вроде спокойна, — сказала Маша.

— Отлично. Ну у твоей мамы и нет повода волноваться. Ты же со мной.

— Это точно, — ответила Маша, улыбнувшись мне и начав что-то печатать на телефоне.

— Подружки? — поинтересовался я.

— Почти, — неуверенно ответила Маша.

— Почти? Это как? — усмехнувшись сказал я.

— Ну, это значит, что не подружки, — тихо говорила девушка.

— Оу, Маш, я понял. У каждого свои секретики, всё понимаю.

— Да нет тут никаких секретов, — раздражённо сказала Маша. — Это мой отец. Увидеться хочет.

— Вот оно как. А что не так? Не хочешь с ним встречаться?

— Да не то чтобы не хочу. Просто мне скорее всего придётся уехать раньше тебя. А я, как ты понимаешь, этого не хочу.

— Мда, понимаю, — только и сказал я. Эх, опять нас с Машей разлучают. — Слушай, а что там с обедом?

— А, да, сейчас, — сказала моя принцесса и упорхнула на кухню, с которой принесла кастрюлю вермишелевого супа.

— Эм, Маш, мне кажется, или что-то не так?

— Ну, может быть.

— Какой-то он густой, тебе не кажется? — сказал я и прямо-таки воткнул ложку в суп. Ложка осталась стоять.

— Ну, самую малость. Вань, я не знаю, я вижу, что суп слишком жидкий, ну и добавила туда ещё вермишели. Потом смотрю, а он все равно жидкий, а вермишелевый суп таким быть не должен, ну и добавила ещё. А он вот каким густым получился, — говорила Маша быстро и взволнованно.

— Ну, макаронам свойственно разбухать в воде. Не волнуйся, всё хорошо. Тем более хорошо, что это не увидела моя мама. Так что не переживай, моё ты чудо. Всё хорошо, — сказал я и обнял Машу.

Оставалось пара дней до приезда родителей. Мы закончили все дела, поужинали.

— Маша, спасибо за ужин, — сказал я, выходя из-за стола.

— Пожалуйста. Вань, мы можем поговорить? — спросила Маша, а в ответ я лишь вздохнул.

— Маш, моя жизнь не была интересной, о ней нечего рассказывать.

— Вань, я хочу знать. Я ведь люблю тебя. А ты совсем ничего не говоришь о своём прошлом.

— Да потому что оно тяготит меня. Потому что моя жизнь оказалась поделена на две части, а поделена она оказалась встречей с тобой. Есть жизнь «до», и есть жизнь «после». И жизнь «после» мне нравится куда больше.

— Хорошо, если хочешь, то давай я начну, — сказала Маша и не дожидаясь моей реакции начала говорить. — Как ты знаешь, я воспитывалась в неполной семье. Отец рано ушёл из дома. Помнишь наш концерт? Как я заплакала, когда играла «свою любимую мелодию»? Ни черта она не любимая. Отец попросил её сыграть, перед тем как уйти якобы в магазин. Я сыграла. А он расплакался и обнял меня. Я удивилась, но через несколько дней мама сказала, что он не вернётся. Что он решил уйти из нашей семьи. Поэтому эта композиция и вызвала у меня слёзы.

— Маш, я не знал, — робко и тихо сказал я. — Но почему ты решила сыграть именно её?

— Не знаю. Наверное, потому что именно её я играла в последний раз, когда мужчина попросил меня что-то сыграть. Ты сидел там же, где и он, и на меня нахлынули воспоминания.

— Мне жаль, что так вышло, — сказал я и накрыл руку Маши своей.