Связи между количеством договоров, их суммами и получаемой премией не имелось никакой. То есть назаключал много – ты молодец. А если мало – то лишат надбавки. Вот и вся премия. Как на флоте. Лучшее поощрение – это отсутствие взыскания.

И табельная система. Пришёл к полвосьмого, сдал пропуск – и до семнадцати ты его не увидишь, а значит, тебя не выпустит охрана, по периметру колючка, в самоволку не сбежишь. Все полтора года, что я там пробыл, я был в заточении с утра до вечера, я себе виделся этаким сидельцем за правое дело, страдальцем. Ну вроде как пламенный борец за идеи революции. Мы страдаем, мол, чтобы следующим поколениям было прикольней жить, богаче и слаще. Под следующими поколениями я видел себя, только потом, когда заработаю тут много денег. Я в этом не сомневался. Менеджер вообще мало когда должен сомневаться в своём скором обогащении. Даже когда нет никакой связи между продажами и премией, как там.

Как я уже сказал, нас было пятеро в этом отделе. Начальница Ирина, хабалистая девка двадцати восьми – на тот момент – лет. Ещё три дамы плюс-минус года два от Ирины и я. Импозантный, образованный и ещё много такого, от чего – мне казалось – я тут для местных девах буду весьма интересен. И вообще, после недавнего флота в такой цветник – я думал, что это удача.

Месяца через три я понял, что по поводу цветника и удачи я ошибался. Женский коллектив – весьма странная формация для работы. Хорошее настроение – работаем. Плохое – с мужем поругалась, например – вообще не подходи. Вечные склоки и обсуждения кого-то и за что-то. Или просто так, без причины, но постоянно. Иногда Ирке это надоедало, и она крыла девок матом, словно каботажник в Мурманском порту – просто, открыто и смачно. Но чаще всего именно Ирка и затевала те самые обсуждения. В такие моменты я часто выходил из кабинета куда-нибудь, где брутальность была посильнее. В курилку, например.

Мне рассказали историю, как Ира два года назад пришла сюда рядовым сотрудником, но почти сразу выпихнула старую начальницу. Она сказала директору, что на одной из атомных станций её личный дядя трудится директором, а посему она привезёт сюда столько договоров на что ни попадя, что обязана быть минимум начальником отдела. Поскольку её, Ирина, ценность для фирмы будет неоспорима. Директор поверил её пламенной речи. К тому же она была почти тут же подтверждена пусть и небольшим, но договором на какое-то там обследование. Слухи быстро дошли до прежней начальницы отдела. Но Ира в коридоре выдрала той клок волос, дико крича матом; мешать им не пытались. Так Ирина и стала начальником отдела. С тем самым единственным, но ответственным договором у своего личного дяди.

Девки отдела её побаивались. Да и самому мне не всегда в её присутствии было уютно. Нет, ну конечно, те слова из её лексикона я очень даже знал. Мы с ними были даже гораздо ближе знакомы, чем она. Мы просто были родственниками в сравнении с ней. Но я никак не решался перейти в разговоре с ней на удобную ей манеру фраз портового грузчика. Всё же дама. Хотя и от дамы там почти ничего не было, кроме юбки.

Я делал то же, что и все. То есть отвечал на звонки, заключал договоры, отправлял их на производство. Кстати, о договорах. Ира где-то в умной книжке вычитала, как именно надо их оформлять. Где запятые, где абзацы, какой отступ, где цифрами, где буквами – чтоб всё точь-в-точь соответствовало. Она зорко следила за каждым из нас. И не дай бог где-то отступить на знак там, где не надо было. Сразу включался слесарь, у которого опять засорилось, а не должно было, потому что вчера лично проверил, но пришли мутанты, у которых вместо рук задницы, и всё засорили. Дайте, мол, всё сюда, сама сейчас переделаю. И за что вы только деньги получаете, если мне всё самой приходится. Незаменимая, в общем. За это наши девочки подобострастно улыбались ей всегда, когда бы и где бы Ира ни появилась. Хоть в каком настроении.

Кстати, у меня всегда имелся по договорам вопрос, который я так никогда и не решился задать. Какого чёрта у всех иных организаций, которые нам массово слали эти договоры, формы разные. Какие-то другие, с иными отступами, запятыми и абзацами? У их договорных отделов другие учебники? Причём у всех разные?

Так как я был в отделе единственным мужчиной, меня стремительно стали использовать как курьера, ибо штатных там не было, на них экономили. В любую погоду я возил документы или образцы изделий, часто негабаритные. Меня за это не пускали в маршрутные такси, и мне приходилось тащить всё на себе. С тех пор я не разделяю бытующее мнение, что курьер – вполне приятная такая работа, езди по городу в своё удовольствие. Это же чудо что за работа. Такая, что порой даже непонятно, за что им, курьерам, платить. Сплошное здоровье, а не работа.

Кстати, платили мне совсем мало. Ну для того чтобы целыми днями разъезжать по городу на платном транспорте – точно мало. Бесплатные – те, где я мог показать своё пенсионное удостоверение заслуженного флотоводца – довозили не везде, а у нас как раз адресаты и были в основном там, где ой как не везде. Дали мне однажды полную сумку разного железа, и я её должен был отвезти на терминал Пулково. Помню, как я шёл от угла трассы туда, а там ещё километра два, и с неба на меня пролилось море. Я плыл в этом дожде. Сумка была такая тяжёлая, что мне казалось, что она очень нужна земле, та просто пыталась вырвать у меня из рук эту тяжесть. Я не отдавал. Хотя к концу пути чуть не лишился рук.

Однажды, когда меня снова послали куда-то там, я набрался смелости и сказал, что бесплатно больше не поеду, давайте, мол, на дорогу, а то у меня есть на что, но тогда я опять останусь без обеда. Как и вчера. И почти каждый день раньше.

Тогдашний коммерческий директор, назовём его Сергей, человек с таким животом, что я удивлялся, как он видит педали в своём джипе, когда водит, сказал мне, что конечно-конечно, а то что же я молчу. Сейчас, мол, он посмотрит, что у него на заднице. Он так и сказал. Долго копошился в заднем кармане своих огромных брюк и выудил оттуда что-то мне на дорогу. При этом на пол плюхнулась толстая пачка не наших денег. Евро, как я потом догадался.

Там, на Кировском, я впервые познакомился с ценообразованием. Это был занимательный урок экономики, я его усвоил. Да чего там, я его впитал, как Сахара мочу или как немец баварское пиво. Так я этого жаждал.

Однажды к нам в кабинет влетел Сергей и, отдышавшись, спросил у Ирки, когда она уже сделает этот договор, а то ему звонят. Ира ответила, что договор-то она ему хоть через пять минут принесёт, только какую цену ставить – она не знает, Сергей-то ничего не сказал. Тот хлопнул себя по лбу – мол, как же так, он самое главное-то забыл – и, подумав секунды три, сказал, чтобы Ира поставила восемь миллионов. Та засомневалась вслух – а не много ли. Сергей согласился: ставь семь, не ошибёмся. Потом передумал – слишком ровная цифра, ставь, говорит, семь и сто двадцать три. Сказал и убежал. Обычно подобные разговоры у них проходили где-то там, в секретных экономических катакомбах, и мы ничего этого не слышали. Сегодня был особый день: если не успеть срочно, то всё могло рухнуть. Аврал, короче.

Пока Ира настукивала договор, Сергей ещё раза три ей звонил и менял цифру, она ему всё не нравилась. Он и прогадать не хотел, и напугать заказчика тоже. Мне это было понятно. Вот она, тайнопись экономики, «Капитал» Карла, который Маркс, вот она, приоткрытая дверь в каморку папы Карло. Цифра, как я уже сказал, менялась в сторону уменьшения три раза. Сергей поддавливал вниз, Ира не соглашалась и аргументировала, но в итоге сдалась. Окончательная цифра в договоре была четыре миллиона девятьсот с копейками. Только что распечатанный договор уютно лежал на Иркиной тумбочке и пах миллионами. Сергея не было около часа, мы уже про тот договор и забывать стали. Как вдруг он появился. С порога спросил, какую цену она поставила. Та ответила. Коммерческий сказал, что она всё перепутала и нужно срочно исправлять. И поскольку это наши хорошие друзья, то ставь восемьсот тысяч. Нет, это ровно. Ставь восемьсот тридцать четыре.