Через несколько минут такси загудело под окном. Я отправил его наедине с целомудренным кузинским поцелуем. Он воспринял мое отступление от страсти той же насмешкой, от которой я раньше извивался.

  V

  Весь следующий день, когда я прятался за грузовиком и фотографировал передачу между вице-президентом электронной фирмы и водителем, я следил за водителем на юг до Канкаки и фотографировал еще одну передачу человеку в спортивной машине, прослеживая автомобиль его владельцу в Либертивилле и доложили в фирму электроники в Нейпервилле, я задавался вопросом о Вико и счете. Что он действительно искал?

  Прошлой ночью я не подвергал сомнению его историю слишком подробно - поздняя ночь и удовольствие от моего нового кузена приглушили мои подозрения. Сегодня холодный воздух охладил мою эйфорию. Поиски музыки прабабушки могут доставить одно удовольствие, но, конечно, не вызовут такой жадности, которую проявлял Вико. Он вырос в бедности в Милане, не зная, кто его отец и даже дед. Может быть, это был поиск корней, который так страстно двигал моим кузеном.

  Я также задавался вопросом, какую ценность моя мать отказалась продать тридцать лет назад. Что ей нельзя было продать, что она упорно жертвовала ради этого лучшим медицинским обслуживанием? Я понял, что мне обидно: я думал, что я ей так дорог, что она мне все рассказала. Мысль о том, что она держала от меня в секрете, мешала мне ясно мыслить.

  Когда умер мой отец, я все пережил в маленьком домике в Хьюстоне, прежде чем продать его. Я никогда не находил ничего, что стоило бы такой агонии,так что либо она в конце концов продала его - либо это сделал мой отец, - либо она отдала его кому-то другому. Конечно, она могла зарыть его глубоко в доме. Единственное место, где я мог вообразить, что она что-то прячет, было в ее пианино, и если бы это было так, мне не повезло: пианино было потеряно в огне, уничтожившем мою квартиру десять лет назад.

  Но если бы это - что бы это ни было - было тем же, что искал Вико, каким-нибудь старинным музыкальным произведением, Габриэлла посоветовалась бы с мистером Фортьери. Если бы она не пошла к нему, он мог бы знать, к кому бы еще она обратилась. Пока я ждал в торговом центре Нэпервилля проявки своих отпечатков, я попытался позвонить ему. Ему было восемьдесят, но он все еще активно работал, поэтому я не удивился, когда он не ответил на телефонные звонки.

  Я дремал в вестибюле президента, пока он, наконец, не нашел десять минут для моего доклада. Когда я закончил, чуть позже пяти, я зашел в кабинет его секретаря, чтобы снова испытать мистера Фортьери. По-прежнему нет ответа.

  Всего за три часа сна моя кожа подергивалась, как будто я надевал ее наизнанку. С семи утра я проехал сто девяносто миль. Теперь я ничего не хотел больше, чем моя кровать. Вместо этого я проехал по загруженной автостраде на северо-запад до развязки О'Хара.

  Г-н Фортиери жил в итальянском анклаве на северной Гарлем-авеню. Раньше мы ездили туда с Габриэллой на однодневную экскурсию: мы ехали на автобусе номер шесть до Лупа, пересекали линию Дугласа на эл.и в конце сесть на еще один автобус на запад в Гарлем. После обеда в одном из ресторанов у магазина моя мама остановилась у мистера Фортьери, чтобы спеть или поговорить, а мне дали старый кларнет, чтобы я развеселился. На обратном пути к автобусу мы купили поленту и оливковое масло в Frescobaldi's Deli. Старая миссис Фрескобальди разрешала мне пробежаться руками по мешочкам с кардамоном, сладострастный аромат заставлял меня топать по магазину, преувеличенно имитируя пьяных на Коммершл-авеню. Габриэлла шипела, смущаясь, оскорбляя меня, и угрожала отказать мне в мороженом, если я не буду вести себя хорошо.

  Сегодня улица во многом утратила свое очарование. Некоторые из старых магазинов сохранились, но сети разместили здесь свои заводы, как и везде. Миссис Фрескобальди не могла противостоять Джуэл, и магазин Веспуччи, где Габриэлла купила всю свою обувь, был поглощен соседним торговым центром.

  Магазин г-на Фортьери, расположенный на первом этаже его дома с темными ставнями, выглядел теперь заброшенным, как если бы он скучал по оживленной уличной торговле. Я позвонил в колокольчик без особой надежды: ни в одном из рассказов не было света.

  «Не думаю, что он дома», - крикнула женщина с соседней прогулки.

  Она как раз выходила с тележкой, набитой прачечной. Я спросил ее, видела ли она сегодня мистера Фортьери. Она заметила свет в его спальне, когда собиралась к работе - он рано вставал, как иее, и в это время года она всегда обращала внимание на свет в его спальне. На самом деле, она просто подумала, что странно, что она не видела свет на его кухне - обычно он сейчас готовил ужин, но, возможно, он уехал в Уилметт повидаться со своей замужней дочерью.

  Я вспомнил свадьбу Барбары Фортьери. Габриэлла была слишком больна, чтобы присутствовать на ней, и прислала меня одна. Музыка была сенсационной, но я был зол и неудобен и не обращал особого внимания ни на что, в том числе на жениха. Я спросил женщину, знает ли она фамилию Барбары по браку - я мог бы попытаться позвонить ее отцу туда.

  "О, ты ее знаешь?"

  «Моя мать была подругой мистера Фортьери - Габриэллы Сестиери - я имею в виду Варшавски». Разговор с кузиной слишком глубоко погрузил меня в прошлое моей матери.

  «Извини, дорогая, никогда с ней не встречался. Она вышла замуж за мальчика, которого встретила в колледже, я не могу вспомнить его имя, примерно в то время, когда мы с мужем переехали сюда, и они вместе уехали в пригород на берегу озера ».