Мама улыбается.
– Знаешь, в чем твоя проблема? – Она нежно стискивает пальцами мой подбородок. – Ты слишком умная. – Я смеюсь, а мама, отвернувшись, продолжает загружать посудомоечную машину. – Твой дедушка мне всегда так говорил.
Она очень, просто очень редко рассказывает о бабушке и дедушке. Мы с Милошем знаем, что лучше не приставать с расспросами: это из-за войны.
Я заканчиваю завтрак, запихивая в рот оставшуюся половину тоста.
– Может, я еще им не подойду, – говорю я. – Может, этот Том Карви на солнце перегрелся, вот и увязался за мной.
Я бы, кстати, не удивилась: все-таки на голове у него была вязаная шапка – и это в двадцать пять градусов жары.
От Клэпхема до Оксфорд-стрит ехать недалеко. После завтрака я успеваю еще почистить зубы и сбегать в туалет (где меня пронесло на нервной почве), затем мы с мамой бежим к метро, срезав путь через Уинстенли Эстейт. Мама рассказывала, что, когда они с папой впервые приехали в Англию, этот район был огорожен и охранялся полицией, потому что недели не проходило, чтобы там кого-то не зарезали или не застрелили. Сейчас – хотя на вид кварталы по-прежнему страшны, как смертный грех, – жить в них, по-моему, неплохо: много зелени, детская площадка с качелями и горками, по обочинам дорог растут деревья, а когда проходишь мимо карибского кафе, оттуда всегда пахнет курицей по-ямайски. Что может быть лучше?
Мы садимся в наземное метро до Воксхолла, а там пересаживаемся на линию Виктория. Я так нервничаю, что даже не играю на мобильнике, а просто смотрю в окно, пока мама листает «Метро». Маме не нравится, когда мы ездим в центр одни (даже если с нами Лорел, или Саба, или Ферди, или Робин), потому что боится террористов и убийц – и все равно я могу доехать до Большого Топшопа с закрытыми глазами. А сама мама, даже прожив здесь столько лет, толком Лондона не знает. Говорит, он ее выбивает из колеи. И до сих пор иногда заговаривает о том, чтобы «поехать домой». А я другого дома не знаю.
Мама уже много раз разговаривала по телефону с Томом, и он дал нам такие подробные инструкции, как добраться до агентства, что и идиот не заблудился бы; хотя гугл-карты справляются ничуть не хуже. Вообще, Тому пришлось долго уламывать маму, пока она, наконец, согласилась, чтобы я поехала на встречу: по-моему, она боится, что меня продадут в сексуальное рабство или что-то подобное. И только фраза: «Миссис Новак, мы – представители Клары Киз» – убедила ее, что там сидят не преступники. Про Клару даже моя мамочка слышала. Еще бы не слышать: она ведь из нашего квартала. По крайней мере, жила в нем когда-то давно.
Мы выходим на Оксфорд Серкус, пробежав мимо противного мужика без зуба, который называет меня «прелестницей». Лондон, что вы хотите. Тут не соскучишься. Офис «Престижа» совсем недалеко от станции метро, только пройти чуть-чуть по Маршалл-стрит, которую мы находим без труда. Еще не час пик, но лондонцы несутся по тротуарам, почти не отрывая глаз от экранов своих мобильников.
Я знаю, что мама тоже нервничает. Она нарядилась как на свадьбу или как на какой-то банкет – в свое летнее платье в цветочек, которое купила два года назад, на их с папой двадцатую годовщину. И даже накрасилась. А она никогда не красится. Ясное дело, не каждый же день сиделке, беженке из Сербии, приходится иметь дело с людьми из мира моды.
– Ну вот. Кажется, это здесь, – говорит мама, хотя это и так ясно. На шикарной стеклянной табличке над дверью красуется надпись: «МОДЕЛЬНОЕ АГЕНТСТВО “ПРЕСТИЖ”». Выглядит как любой другой обычный офис. Я ждала чего-то более… чумового, наверное.
– Мам, мне что-то нехорошо. – Честное слово, я в жизни не думала стать моделью. Вот прямо от слова «никогда». Но сейчас кажется, что, по идее, логично было бы стремиться к этому. Ну, типа, кто же откажется стать моделью?
Мне сдается, что ключ к разгадке кроется в самом названии: ты – идеал, образец того, как должен выглядеть человек.
– Все будет хорошо. Они сами тебя позвали, помнишь? Значит, ты им нужна.
Хорошая точка зрения. И хватит об этом. Ну почему я так нервничаю? Надеюсь, у меня под мышками нет кругов от пота. Это не круто. Я и так уже дико смущена, представляя, как я заявлюсь туда: «Привет, меня зовут Яна, и я вся из себя такая красотка, что могу быть моделью», хотя на самом-то деле отлично понимаю, что похожа на лося.
Это Ферди принял за меня решение – по дороге из Торп-парка, когда я в автобусе рассказала ему, что произошло.
Сама я не приняла этого всерьез: ясно ведь, что это полная ерунда и нелепость, но Ферди рассудил по-другому.
– Модели, – сказал он, – не должны быть красивыми, в них должна быть изюминка. А у тебя она есть.
Люблю я этого пацана.
Ну и, шутки шутками, его слова заставили меня задуматься. С вершины многоэтажного дома Ферди открывается вид на Темзу, на берег реки, очень шикарный: Фулхэм и Челси, показушные апартаменты со стеклянными стенами, балконами и садами на крыше. Сказать вам, кто в таких хоромах живет? Они самые, эти сраные модели, вот кто.
Богатые и знаменитые. Все хотят быть богатыми и знаменитыми, скажете, нет?
Мама входит в агентство первой, я иду за ней следом.
И у меня захватывает дух. Внутри, за дверью, светло, очень светло, все белоснежное, как в рекламе зубной пасты. Я как будто оказалась в другом измерении. Время остановилось и…
И снова пошло. Это всего лишь офис. Честно говоря, он мало чем отличается от приемной зубного врача или ветеринара. Прямо напротив двери – маленькая стойка. Женщина за ней – наверняка бывшая модель – примерно процентов на восемьдесят семь состоит из скул. Хотя в любом случае вряд ли модельное агентство наняло бы уродину встречать всех у входа.
– Привет, – говорит эта красавица с теплой улыбкой.
– Привет, – отвечает мама, и я радуюсь, что мне можно промолчать. Пусть уж мама: тем более она включила свой классический английский, как у королевы Елизаветы. На таком она разговаривает только по телефону или на родительском собрании. – У нас назначена встреча. Это Яна Новак.
По улыбке женщины-администратора я вижу, что она поняла, о ком речь.
– О, конечно. К Тому? Сейчас узнаю, может ли он вас принять. Мне кажется, у них пока встреча. Один момент.
Она поднимает трубку и набирает номер.
Меня ждут. Так это не дурацкий розыгрыш. Убиться веником, я и не думала, что эта встреча в Торп-парке – всерьез.
– Он сейчас выйдет. Вы пока присядьте.
Здесь довольно шикарно. Мы садимся на мятно-зеленый двухместный диванчик. Отсюда, за стойкой регистрации, мне виден оживленный офис. В нем – два больших белых стола, как два острова, и вокруг обоих, как пчелы вокруг ульев, вьются люди, бесконечно звонят телефоны, слышны разговоры на французском и английском языках. Перед нами низкий столик, заваленный журналами – Vogue, Elle, Tatler, Harpers. На стене висит плазменная панель, на экране – модели «Престижа». Я мало кого из них узнаю, но при виде каждой я только ахаю: «Ух ты!» Вообще-то, все они сильно смахивают друг на друга: блондинки с золотистыми волосами, золотистым загаром, золотистыми ногами и в золотистом золоте. Ни одна из них даже примерно не похожа на меня.
Откуда ни возьмись прилетает воспоминание. Мне шесть лет, у первого класса семейный праздник – все мамы и папы должны прийти посмотреть представление. Мисс Скипси, наша учительница, разучила с нами песню «Английский сельский сад», мы все должны были петь и изображать цветы, мотыльков и ежиков. Кроме меня. Вот так. Лорел была одуванчиком, а Саба – бабочкой, мне же досталась роль сорняка. На мне были зеленые колготки и старый папин джемпер болотного цвета, а лицо мне размалевали какой-то буро-зеленой краской. Гадский сорняк.
На экране появляется Клара Киз – в этом месяце, кстати, ее фото на обложке австралийского Vogue. Она похожа на черную куклу Барби: немыслимые диснеевские глаза, пухлые губы и знаменитая безупречная кожа. Дело в том, что карьерой она обязана не только лицу (и ногам), но и сказке: несчастная сирота, приемный ребенок – ее приметили в «Макдоналдсе» на станции Клэпхем, где она уплетала мороженое «Макфлурри» – я и сама вот так же сидела там миллион раз. Считаные недели – и вот она уже участвует в Неделе моды в Лондоне, и все взахлеб хвалят и называют ее новой Наоми. Но у Клары нет ничего общего с Наоми, кроме цвета кожи. Она – самая настоящая Золушка.
