Уловка, кристально ясно дающая понять, что денег от него не дождешься, ни через месяц, ни в принципе в этой жизни. Вот старый козел. Я нарочито громко скрипнула стулом, выходя.

– И ведь свободной минуты не выдастся, чтоб поговорить, – сетовала Зои, пока я переодевалась в новую официантскую форму.

Мою старую Ланкмиллер, наверное, сжег.

– Много тут поменялось?

– Да что тут может измениться? Все как всегда, день ото дня одно и то же: похотливые мужики, вечерние запары и блевотина на полу. Я потихоньку начинаю понимать твою тягу исчезнуть от всего этого. Так постыло. Сама-то как?

– Диктуй, чего куда? – оправив юбку, я привычным жестом подхватила поднос. Сделала вид, что настроена очень серьезно и болтать мне некогда.

Но управляющая сейчас может обидеться и поставить мне ночное дежурство. Или по-человечески понять меня.

Зои взяла листок с заказами.

Селедку к восьмому столику, виски со льдом к третьему, сырный суп к пятому. Или виски к пятому? Да чтоб вас всех, что за беда у меня с памятью?

Нелегкая работа – официантская.

Под конец дня Зои так устает, что начинает на всех орать, и даже Чейс тогда носа не кажет из своего кабинета, если к тому времени домой не смывается.

– А ну быстро в зал, посетители ждут! А это еще что за гора посуды, если через пять минут не будет вымыто, я вам на голову ее надену!

– Прости, я бы помогла с удовольствием, но у меня приказ возвращаться до темноты, – я виновато опустила глаза, вешая свою форму в шкаф и так разительно выделяясь из окружающей суеты. В «Шоколаде» сейчас как раз самый час пик, а я дезертирую.

– Иди уж, – от меня отмахнулись. – Ты у нас тут на особых условиях.

На улице было уже свежо, с моря тянуло промозглым ветром, предвещая похолодание. Сумерки, напоминавшие чай с брусникой, остывший и выдержанный, скапливались уже по краям неба, заставляя поторопиться. Когда я вернулась домой, зажигались первые фонари.

– Ты совсем не бываешь дома, я беспокоюсь, – Алисия перекатилась на живот и, подперев ладонями подбородок, внимательно, с несвойственной для нее серьезностью глянула на хлопнувшую дверь и только что вошедшую, изрядно встрепанную ветром, меня.

– Так… складывается… – я замялась, переступая с ноги на ногу, лихорадочно соображая, что ответить ей и почему она вдруг валяется на полу.

Вопросы вроде последнего должны были исчезнуть минут через пять после знакомства, найдя себе простейшие из объяснений. Это ж Алисия, чего тут еще. Но учитывая разбросанные на полу «игрушки» и ее какой-то странный, весьма специфический румянец… Кажется, я помешала чему-то… личному.

– Иди ко мне.

Я бы сочла это приглашение жутким, нашла способ отвергнуть его как-нибудь деликатно и тихо, но мое внимание привлек запах чесночного хлеба с тарелки на журнальном столике. Обеденный перерыв пришлось пропустить в запаре, и теперь есть хотелось так, что подкашивались колени. Поэтому я все-таки подошла. Вернее сказать, подкралась, вызывая у Алисии беззлобную улыбку. Она подвинула ко мне тарелку. Вкус у этой штуки был потрясающий: зелень, сыр, кажется, что-то острое. Он настолько захватил меня в первые минуты, что я не заметила, как к тому месту, где я сидела, подобралась ланкмиллерская сестренка, очнулась, только когда та положила мне голову на колени.

– Сегодня был тяжелый день, да?

– Пожалуй.

Она взяла мою руку в свою, провела по границе пореза кончиками пальцев, легонько, почти не причиняя боли. «Ты не поступишь так с ней», – кажется, Кэри именно это сказал тогда. И он был прав, я бы не посмела.

– Так ничего мне и не расскажешь?

– Нет, наверное, – я растерянно вздохнула в ответ.

Едва только спохватилась, что ответ вышел слишком прямой, как кожи над самым запястьем коснулись губы.

Какая-то невидимая сила, непреодолимая совершенно, заставила меня упереться взглядом в пол, будто бы это было интереснейшее из зрелищ. Мысли предательски стянулись в клубок, и я, не говоря больше ничего – да и не получилось бы сказать – высвободилась аккуратно и пулей взбежала наверх.

Алисия молча проводила меня взглядом.

Телефон был еще холодный с улицы и приятно студил воспаленные ладони. Я минут десять пыталась прийти в себя, гоняла какие-то беспорядочные мысли по кругу, вдыхая соленый воздух из распахнутой форточки. В конце концов мне удалось успокоиться. Глубокое и прерывистое дыхание выровнялось, сознание медленно заполнилось вязкой ленивой тяжестью, отключая меня от мира. Но продлиться этому было суждено недолго.

Из тихого, туманного полусна меня бесцеремонно выдернул настойчивый телефонный звонок. От неожиданности я скинула трубку с кровати неосторожным движением, а потом еще с минуту безуспешно нащупывала ее там, шарясь в пыли, так что, когда наконец принимала вызов, рассчитывала уже на качественный нагоняй, мысленно проклиная Ланкмиллера за сердечный приступ, который он мне устроил.

Но вместо ожидаемого «Что так долго?» я услышала не менее недовольное:

– Что с голосом?

– Ничего… просто задремала случайно, – сонно объяснилась я, заваливаясь обратно на подушки и ероша волосы.

– Чем занималась весь день? Алисия сказала, что ты дома не появляешься, – глубокий голос заставил вздрогнуть и скривиться от необходимости искать себе слабые оправдания. Он ведь прибьет меня, если узнает, что я вернулась к Чейсу? Прибьет, и к бабке не ходи.

Воцарилось молчание, разбавляемое лишь зловещей трескотней помех в трубке, которую я стискивала так, что, будь она хоть немного более хрупкой, уже б давно смялась, словно жестяная банка.

– Кэри, я… нашла свой старый дом, – призналась в этом, кажется, случайно. Выпалила первое, что пришло в голову, и сразу же испугалась.

– Дом? И отца, который…

– Отца я там не встретила, – оборвала, пока Ланкмиллер не успел закончить. Что тут можно сказать, так чтобы не заставить меня чувствовать себя промерзшей грязью с обочины? В сущности, ничего.

– А хотела?

– Все хорошо, ты можешь не делать вид, что тебе есть дело, – уже значительно тише пробормотала я, сворачиваясь калачиком. Как-то потерянно вышло. – Тут причина была в другом – моей памяти. Раньше все было просто белое, как пелена. Теперь мне все кажется, я не могу вспомнить чего-то важного. Думала, пройдет, если навещу, но… Это больше не то место, куда я могу вернуться.

Лежа на кровати, уставившись в кремовый потолок, я вспоминала ланкмиллерский запах. Древесная кора после дождя, мох. Почему он пахнет, как лес, хотя всю жизнь прожил на берегу моря?

– У тебя уже есть дом, – послышалось в трубке после некоторого молчания. Что-то неприятно царапнуло в этих словах. Ложь. В твоем доме я так, прибившаяся песчинка, листик, который случайно занесло ветром. И это… не совсем то. – Хотя в моем доме не так уж просто. Работы по горло, да еще этот конфликт с «Зубом».

– У тебя есть кому унять эти печали. Мог бы уделить ей чуть больше времени, вместо того чтобы болтать тут со мной.

– Элен сейчас отбывает наказание.

Я даже отняла трубку от уха на секунду и уставилась на нее гневно. Так, как будто мне подсунули что-то мерзкое. Только не говори, что ты посадил ее на цепь, только не…

– Кэри, ты же не сделал этого? Пожалуйста, скажи, что ты пошутил, – я даже села от удивления.

– Я не шутил. И мы не будем это обсуждать. Ни это, ни любые другие решения относительно моих наложниц, – это был неживой и мрачный голос, которым устанавливают правила, отдают приказы.

– За что хотя бы?

– Да так, решила слегка погеройствовать. Пыталась сбежать. Видите ли, «так безопаснее для нас обоих» …

– Она пыталась тебя уберечь так, как может. Это твоя вина, что ты не дал ей чувства безопасности, – я ходила по тонкому льду, говоря с ним так откровенно, зная, что выслушивать такое он вряд ли станет.

– Будешь много болтать, исход тебя ждет такой же, – бросили мне довольно холодно, и сразу вслед за этим послышался звонок ланкмиллерского рабочего телефона. – Черт, – раздосадованно вздохнул мучитель. – Ладно, отдыхай, малыш.