– Кто, завод? – без энтузиазма пробормотала я, спотыкаясь о коробку с какими-то то ли печеньями, то ли весьма своеобразными шоколадными лебедями.

– Да нет, – раздраженно отмахнулась Зои, щелкая пальцем по экрану. – Я вообще-то про Кэри.

– А по-моему, не очень, – я присела на вертящийся стул специально, чтобы к монитору быть лишь в пол-оборота. – Ты используешь рабочий компьютер, чтобы пялиться на мужиков?

И как она только отслеживает его, Ланкмиллер непубличная вроде персона.

– Мы его почти и по назначению-то не используем, пусть хоть так, нечего мне тут, – управляющая снова обратила свой взор к томно мерцающему монитору и твердо констатировала: – Обожаю мужчин в костюмах.

– Ага, а еще лучше без костюмов, – передразнила я, краем глаза кося в монитор, где обретался Ланкмиллер во всей своей красе и окружении каких-то презентабельных деловых мужиков, местами лысых. И тут мне от него не скрыться, ну что за напасть.

И так сегодня целый день душа не на месте. Будто холодно. У Кэри острые глаза, в них сухая трава, металл, стекло, наждачная бумага. На моей памяти они бывали красивыми только тогда, когда он смотрел на Элен. В них просыпалось и ширилось большое тепло, будто сама жизнь.

– М-м, Зои… раз уж мы заговорили о Ланкмиллере… В общем, он назначил мне встречу сегодня, в половине второго. Придется отойти. Не знаю, насколько.

– О, так он еще не совсем забыл о твоем существовании? – она удивленно, немного игриво приподняла бровь.

– К сожалению.

– Иди, – пожала плечами Зои, – отработаешь, когда вернешься.

Значит, по приблизительным расчетам, я вернусь домой только после полуночи. Что ж, ближе к вечеру здесь гостей будет еще больше, для управляющей это выгодная сделка. Зои своего не упустит.

Я потерянно огляделась и выскользнула из подсобки.

«Атлантик», построенный больше века назад, приковывал к себе взгляды, тут не заблудишься, свернув не туда, не пройдешь мимо, когда пункт твоего назначения видно почти из любой точки города. Знающие люди говорили о нем исключительно с придыханием. Я не успела переодеться из официантской формы и теперь жалела об этом, потому что не вписывалась в здешние интерьеры и этим привлекала к себе внимание.

Хотя стоя на четырнадцатом этаже у двери с номером 23, я беспокоилась о другом.

За то время, пока Ланкмиллер отсутствовал в моем мире, сознание развоплотило его, превратило в эфемерное гипотетическое существо, мало общего имеющее с реальностью. Он казался таким далеким, какими обычно кажутся люди, о существовании которых мы лишь слышали, но никогда с ними не встречались. Теперь же мне предстояло почувствовать его осязаемость всем живым, что еще осталось во мне. И это немного выбивало из колеи.

На выдохе я резко нажала ручку, толкнула дверь, оказалась внутри даже быстрее, чем это поняла. Кэри сидел на кровати лицом к двери, так что выскочить обратно и попробовать еще раз, более грациозно, не пробовать вообще – все это не слишком мне подходило. Пришлось остаться, хотя я напоролась на него, как на нож.

– Ты опоздала на пять минут.

– Прошу простить мне мою непунктуальность, господин Ланкмиллер, – ирония вышла уж слишком едкой, мне бы язык прикусить.

– Что с лицом?

Пришлось снова прятать усмешку, уставившись в пол. Возможно, я представляла мучителя куда более грозным, чем он являлся на самом деле. На все случаи жизни только два вопроса: «Что с голосом?» да «Что с лицом?»

– Да я тут, видите ли… страдаю от несчастной любви к одному красавчику-морячку, который сегодня намылился в дальнее плавание. Мне вроде как от этого грустно. Ноет где-то вот здесь, – я положила ладонь на сердце, от всей души наслаждаясь своей дешевой актерской игрой.

Интересно, если Ланкмиллер примет это за чистую монету, он меня прибьет? И по факту несуществующего морячка найдет и – тоже?

Но Кэри в ответ насмешливо фыркнул.

– От тебя кто угодно намылится в дальнее плавание. Я вообще сильно сомневаюсь в твоем умении любить.

– Когда-нибудь ты прекратишь говорить мне такие вещи и тебя инфаркт хватит, – огрызнулась я зло и тихо. – Если мне крышу не срывает конкретно от тебя, от всех твоих родственников, от твоих ошейников, это еще не значит, что мою способность на теплые чувства надо ставить под сомнение.

– Ты когда-нибудь любила? – он задал этот вопрос в лоб.

– Нет. Зачем ты спрашиваешь вообще?

– Подумал, может, ты хотя бы знаешь, как это.

– Любовь не делает тебя особенным, Кэри, она не делает тебя хорошим.

– Вполне может быть.

Наш маленький обмен любезностями прервался, и только тогда я наконец собралась настолько, чтобы взглянуть на мучителя хотя бы искоса. Взглянуть и вдруг обнаружить себя в смятении. Было в нем что-то тревожащее, такой отпечаток усталости, которого я не видела раньше. Как будто за ним стояли бессонные ночи, бесчисленные бутылки виски, может, даже сигареты под утро и мысли, словно сухая трава, килотонны не дающих покоя смыслов и мелочей. Видимо, локальное противостояние с «Зубом» проходило не очень. Может, потому Кэри и пропадал.

Ух, господин Ланкмиллер, это мне впору спрашивать, что с лицом.

– Расскажешь, зачем я здесь? – прошла к нему и остановилась рядышком у кровати.

– Хотел поболтать насчет твоего поведения.

– Ну, полагаю, хорошей наложницы из меня не выйдет. Но все же хотелось бы знать, что не так.

– Я мог бы начать перечислять еще от самой Виктории, но уже то, что ты стоишь передо мной в этой форме, прекрасно отвечает на твой вопрос. Кстати, сними ее. Одежда тебе не понадобится для этого наказания.

– Отшлепать меня собрался? – по губам скользнула безрадостная усмешка.

– Какая проницательность.

Меня словно кипятком окатило изнутри. Внезапно с поразительной ясностью пришло осознание.

Он не шутит.

– Ну, хорошо, – расстегивая верхние пуговицы официантской формы, я все еще пыталась храбриться. – Если тебе так будет легче…

– Тебе так будет легче, – оборвал Кэри.

Тогда я не поняла, что он имел в виду, но пальцы все равно задрожали от звуков ланкмиллерского голоса, и от этого управляться с пуговицами стало сложнее.

Уйми прерывистое дыхание, отстегни передник, прекрати пялиться на его руки. Это гораздо сложнее теперь, когда он завернул рукава.

Кэри не мог знать, что я думала об этом, он ведь еще не читает мысли. Хотя иногда кажется, что читает.

Сознание начало подтаивать по краешку, потекло как расплавленный шоколад. Следом настигла слабость в коленях. Форма соскользнула к ногам, и я неуверенно переступила, ожидая приказаний, чувствуя, как сердце в груди заходится.

Он подозвал меня жестом, уложил поперек коленей. Обнаженной кожей я ощущала ткань его брюк, любое прикосновение было словно удар током, я вздрагивала от каждого.

– Расслабься, я даже еще не начал, – этот спокойный и покровительственный тон только глубже столкнул в вязкий тягучий хаос, затопивший мое сознание.

Ланкмиллер сейчас не обвинял и не издевался, он наблюдал. Ладонь огладила кожу, вслед за этим последовал короткий отрывистый шлепок.

– Ай, – я вздохнула скорее от неожиданности, больно не было, он специально так рассчитал удар.

Второй и третий тоже были разогревающими, с небольшим перерывом. Следующий шлепок опустился на кожу уже ощутимо. Я закусила указательный палец, оставляя на нем отметины – небольшая передышка – потом опять: сериями по пять-семь ударов. Постепенно мне удалось подстроить дыхание под этот ритм. Обнаженная кожа горела под ланкмиллерской ладонью, но боли не было. Ее словно уносило потоком беспамятства и тепла. Воздух, густой и сладкий, как березовый сок, наполнял легкой необъяснимой дрожью, и я поймала себя на том, что перестаю соображать.

Сознание становилось медленным, отрешенным, и я смотрела на мир глазами, подернувшимися дымкой. Так, словно все осталось настолько далеко позади, что перестало иметь значение.

«Тебе так будет легче».