- И вовсе не так. Эти самураи - родственники, дядя и племянник. Вон тот, красномордый и пьяный, это дядя, а молодой красивый самурай его племянник. А ссорятся они потому, что племянник не дает дяде карманных денег.
- Да нет же, просто вора поймали.
- Этот пьяница живет в подворье храма Маруяма Хоммёдзи, - сказал тут один человек. - Прежде он был в вассалах князя Кондэ, но потом сбился с пути, пьянствует и развратничает. Иной раз бродит с мечом наголо по городу, пугает людей, безобразничает. А то ввалится в харчевню, нальется водкой, набьет брюхо закусками, а за деньгами, говорит, приходите ко мне в подворье Хоммёдзи. Зовут этого бесчестного самураи Курокава Кодзо, он привык всюду жрать и пить бесплатно, и к молодому самураю, видно, пристал, чтобы тот купил ему водки.
- Вот оно что! Ну, другой на его месте давно уже зарубил бы этого пьяницу, да молодой самурай на вид что-то немощный, где уж ему рубить!
- Что вы, просто он не умеет фехтовать. Самурай, если он не умеет фехтовать, всегда трус.
Говорилось это все вполголоса, но некоторые слова дошли до ушей молодого самурая. Он так и затрясся от ярости, лицо его покраснело, будто залитое киноварью, на лбу вспухли голубые жилы. Он подошел к пьянице вплотную и сказал:
- Итак, несмотря на все мои извинения, вы не желаете покончить дело миром?
- Заткнись! - заорал пьяный. - Напугал, тоже мне! Ай-ай-ай, как же это вы, ваша милость, такой великолепный самурай, - не знаю только, прямой ли вы вассал дома сёгуна или изволите принадлежать к какому-нибудь иному могучему клану, - как же это вы унизились до презрения к бедному ронину? Ну а если я и не желаю покончить дело миром, что ты сделаешь? - И с этими словами он харкнул молодому самураю прямо в лицо.
Тут уж терпение молодого самурая окончательно лопнуло. Лицо его исказилось гневом.
- Подлая тварь! - закричал он. - Ты посмел плюнуть в лицо самураю?! Ну ладно, я был с тобой учтив, я хотел разойтись с тобой по-хорошему. Не хочешь?
Получай!
Рука его рванулась к рукоятке бидзэнского меча. Миг - и блестящее лезвие сверкнуло перед самым носом пьяницы. Толпа зевак испуганно раздалась. Никто не ожидал, что этот слабый на вид юноша обнажит меч. Словно осенние листья под ветром, все бросились врассыпную, вопя и причитая, спеша укрыться в домах и переулках. Торговцы поспешно позакрывали свои лавки, и кругом воцарилась тишина. Один лишь оружейник Фудзимурая, которому бежать было некуда, ни жив ни мертв остался сидеть на месте.
Курокава Кодзо был пьян, да ведь всем известно, что вино обнажает суть человека. Устрашенный блеском меча, он повернулся и, пошатываясь, побежал.
Самурай бросился его догонять, шлепая по пыли кожаными сандалиями. "Стой! - кричал он. - Трус! Хвастун! Позор воину, который показывает противнику спину!
Стой! Вернись! " Тогда Кодзо понял, что ему не убежать. Он остановился, ноги его тряслись. Он схватился за облезлую рукоять своего меча и обернулся. В то же мгновение молодой самурай набежал на него и, пронзительно вскрикнув, глубоко погрузил меч в его, плечо. Кодзо со сдавленным воплем упал на одно колено. Стоя над ним, молодой самурай вновь ударил его, разрубив левое плечо до самой груди. Двумя косыми ударами Кодзо был разрублен на три части, словно рисовая лепешка. Молодой самурай быстро нанес точный завершающий удар и, помахивая окровавленным мечом, вернулся к лавке Фудзимураи. Он был совершенно спокоен - ведь противник сам накликал на себя гибель.
- Возьми меч, Тоскэ, - сказал он слуге, - и смой с него кровь водой из этой бочки.
Тоскэ, который все это время трясся возле лавки, проговорил с помертвелым от страха лицом:
- Вот ведь беда какая, и все из-за меня... Что, если при расследовании этого дела выплывет ваше имя, господин? Что мне тогда делать, как оправдаться?
- Пустяки, - сказал самурай ласково, - не волнуйся, бояться нечего. Что с того, что я зарубил негодяя, державшего в страхе весь город! - Затем он подозвал ошеломленного Фудзимураю и приветливо сказал ему: - А знаешь, хозяин, я и не думал, что меч так хорош. Рубит превосходно. Более чем превосходно.
Хозяин, дрожа всем телом, отозвался:
- Да нет, дело тут не в мече, это все ваше мастерство...
- Мастерство мастерством, - возразил самурай, - а меч замечательный. Ну что ж, если уступишь мне его за семь рё и два бу, мы поладим.
- Уступаю, пожалуйста, - с готовностью согласился Фудзимурая, который страсть как не хотел быть замешанным в эту историю.
- Не бойся, - сказал самурай, - твою лавку не потревожат. Но сообщить обо всем городской страже необходимо как можно скорее. Подай мне тушечницу, я напишу тебе мое имя.
Тушечница стояла тут же, рядом с хозяином, но хозяин, в смятении своем не замечая ее, дрожащим голосом закричал: "Эй, мальчик, принеси тушь! " Никто, однако, не отозвался, в лавке было тихо, потому что все домочадцы с самого начала разбежались и попрятались кто куда. Самурай заметил:
- А ты, хозяин, молодец, вел себя достойно, остался, лавку не бросил.
- Напрасно изволите хвалить, - пробормотал хозяин. - Как мне было сбежать, когда у меня ноги со страху отнялись...
- А тушечница ведь подле тебя, - сказал самурай.
Тогда хозяин заметил наконец тушечницу и поставил ее перед самураем.
Самурай открыл крышку, взял кисть и бегло написал иероглифы своего имени:
"Иидзима Хэйтаро". Сообщив затем о случившемся городской страже, он направился к себе домой в особняк на Усигомэ, где подробно рассказал все почтенному отцу своему господину Иидзиме Хэйдзаэмону. "Ты поступил правильно", - сказал господин Хэйдзаэмон и сейчас же пошел доложить об этом деле начальнику хатамото превосходительному Кобаяси Гондаю. Дело было оставлено без последствий, победитель был объявлен правым, а побежденный признан виноватым.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Итак, Иидзима Хэйтаро, двадцати двух лет от роду, зарубил наглого негодяя, выказав при этом отменную смелость и присутствие духа. Шли годы, он набирался знаний и мудрости, а когда скончался почтенный отец его, к Хэйтаро перешел по праву наследования родительский дом, и он принял родительское имя, став отныне Иидзимой Хэйдзаэмоном. Потом он женился, взяв за себя дочь хатамото из Судобата, по имени Миякэ, и вскоре у него родилась девочка, которую нарекли О-Цую. Была она на диво хороша собой, и родители души в ней не чаяли, тем более что больше детей у них не случилось, холили и нежили ее всячески.
