— Почему ты не хочешь назвать мне имена своих знакомых ангелов? Я ведь могу заставить тебя, — говорит Чак, — не нужно вынуждать меня.

Кроули в голове Дина ехидно смеется.

— Неужели?

Чак ничего не может сделать, осознает Дин. Он не способен увидеть что-то, что Кроули не захочет показать. А еще он понимает, что нужно было просто выдумать имя, любое идиотское имя, похожее на имя ангела, потому что Чак снова врывается к нему в голову.

К ним.

Кроули шипит от боли, и в голове опять возникает стена. Дин присматривается к ней, с ней что-то не так, с ней… Щели, желтый кирпич, трава растет между камнями. Она выглядит, совсем как… Она очень похожа на Иерусалимскую стену плача, где Кроули когда-то пустил слух, что, если написать свое желание на записке и засунуть в щель — оно непременно сбудется. Это было забавно и не более того, и тут не должно быть ничего страшного, но, и Дина до чертиков пугает эта мысль, он никогда в своей жизни не видел стену плача. Он никогда не был в Иерусалиме. Этого не было. Этого Кроули им не показывал.

— Мельком зацепило, — говорит Кроули устало, — не бери в голову. Нестрашно, подумаешь, обрывки.

Кроули все еще здесь, с ними, надолго ли?

— Покажи мне, — Чак неожиданно меняет свою стратегию, очевидно поняв, что ничего не добьется силой, и начинает просить, — чем кончилась война для тебя? Ты уехал на море? Пожалуйста.

Кроули смеется, злым, горьким смехом.

— Ты не знаешь, что было в конце войны? Плохо историю учил? Что ж, я покажу, сам попросил.

========== Часть 13. Храм святой Марии ==========

Что-то надвигается. Что-то темное. Кроули буквально в воздухе ощущает дьявольские эманации, плотную пелену зла. Еще один очаг среди множества, казалось бы, практически погасших на пятый год этой бесконечной войны.

Беспокойство приводит его в книжный магазинчик. Азирафаэль слишком занят своим новым приобретением, чтобы вести с ним полноценные разговоры, но Кроули устраивает и короткий обмен репликами, это позволяет ему расслабиться, отпустить себя.

Пока Азирафаэль между делом не бросает, что у него задание в Дрездене.

Вот оно.

Нехорошее предчувствие скручивается внутри тугой пружиной, Кроули подбирается, как пес, что напал на след.

— Надо же, — нарочито удивляется он, — мне тоже туда нужно. А что у тебя за задание?

— Спасти храм во время бомбардировки, — отвечает Азирафаэль, наконец оторвавшись от своей книги, — ну знаешь, чтобы люди сохранили свою веру.

Его голос звучит излишне скептически даже для ангела.

— Ясно. Сохранили веру.

— А у тебя? — спрашивает Азирафаэль, и Кроули не сразу понимает, о чем он.

— Ну… это, довольно забавно… — начинает он, обдумывая, что именно могло бы показаться забавным во время войны.

— Неужели… разрушить храм? — Азирафаэль делает страшные глаза, искренне забавляясь.

— Ага. Представь себе. Проследить, чтобы бомба упала прямо на храм, — врёт Кроули.

— Мне кажется они там… не совсем понимают, что такое война и как она влияет на веру, — делает Азирафаэль странное замечание вслух.

Кроули кивает ему, полностью согласный, что вера в эти дни базируется отнюдь не на храмах и попавших на них бомбах.

— Что ж, — резюмирует Азирафаэль, — полагаю, там больше одного храма.

— Даже больше двух, — соглашается с ним Кроули.

— Или тебе поручили какой-то конкретный?

— Нет. Вовсе нет. Никакой конкретики. А тебе? — спохватывается Кроули, заподозривший, что разговор идет куда-то не в ту сторону.

— Фрауэнкирхе. Что ж, думаю, я смогу найти какой-нибудь небольшой храм и разрушить его до основания. Главное, чтобы хватило бомб. Ну сколько их там может быть в это время?

— Что? — удивленно переспрашивает Кроули, — ты собрался выполнить мое задание?

— Ну да, а ты разве не за этим начал этот разговор? Счет сейчас равный, будешь мне должен.

— Нет, — говорит Кроули, — нет, не совсем. Дело в том, что… Херес Де-Ля-Фронтер, тысяча семьсот семьдесят пятого года.

— Херес? — удивляется Азирафаэль.

— Да, да, херес. Я знаю у тебя осталась пара бутылочек. А мне нужно… втереться в доверие к одному коллекционеру. Что если, ты продаешь мне одну бутылку, а я поеду в Дрезден? И счет снова равный, никто никому не должен.

— Кроули…

— И, возможно, у меня есть одна идея о местонахождении кое-какого первого экземпляра…

Кроули отчаянно делает вид, что ему жизненно необходима эта бутылка. Про которую он вспомнил только по той причине, что сам сохранил парочку в своей коллекции.

— Что ж, — соглашается Азирафаэль, снова уткнувшись в свою книгу, — почему бы и нет.

Тишина повисает практически уютная, если бы не та тьма, которую все еще чует Кроули. Тьма привычно исходит от людей. Фонит, как черная дыра Гавриила, притягивает к себе.

— Ты же будешь в порядке? — вдруг спрашивает Азирафаэль и смотрит неожиданно цепко, холодными серыми глазами.

— Да что там может случиться, ангел, — говорит Кроули нарочито спокойно, заставляя себя расслабиться, растянуться на диванчике, — война кончается.

Ангел не отводит взгляд, словно и он что-то ощущает. Но он по природе своей не способен улавливать тьму. Во-всяком случае не так сильно, как ее чует Кроули. Ангелы больше специализируются на любви.

А тьму ощущают демоны.

Кроули смотрит в ответ с искренним непониманием его беспокойства, и Азирафаэль наконец отводит глаза.

— Ты все равно будь осторожен, — просит Азирафаэль.

— Конечно буду. Я всегда осторожен.

«Оставайся дома, ангел, — думает он, — пей свое вино, выгоняй своих покупателей, играй в шпиона. Оставайся дома. Не суйся туда.

Тебе там нечего делать».

Дин, к своему стыду, ничего не знает о Дрездене. Разве что помнит, однажды услышанное: позорная страница американской истории.

— Скоро узнаешь, — в голосе Кроули смертельная усталость. Такая, что Дин хочет спросить его все ли в порядке. Но он и так знает: не все.

Это происходит вечером, на третий день его пребывания здесь. Это происходит в тот момент, когда Кроули наконец расслабляется, наблюдая за карнавалом. В день, когда он полностью уверен, что сегодня ничего не случится.

Он в Гроссен Гарден, недалеко от центра, Фрауэнкирхе совсем близко, можно быстро дойти. Легко прикрыть ее от любой бомбы.

Вот только он не ожидал, что бомб будет столько. Как обычно ничего легко у него не выходит.

Это было красиво. Первое, что он осознает, первая мысль, что приходит в голову: это прекрасно. Синие и желтые вспышки освещают город, словно фаер шоу, как бонус для карнавала.

Самое ужасное, что Дину это тоже кажется красивым. Разноцветные вспышки, будто фейерверки. Совсем как те, что они запускали с братом в поле.

Это ещё не бомбы. Не совсем те бомбы.

Кроули бросается к храму, на улице светло, как днем и шумно, как днем. Люди вокруг мечутся в поисках убежища. Кроули очень спешит и одновременно внимательно следит за небом, в ожидании начала настоящей бомбардировки. И упускает тот момент, когда кто-то врезается в него и сбивает с ног.

«Какой идиотизм», — только и успевает он подумать и отключается.

А когда приходит в себя на улице тихо. Подозрительно тихо, Кроули поднимает руки, касается ушей, шеи и видит на пальцах кровь. Быстро восстанавливает слух, залечивает глубокую рваную рану под волосами, результат падения на каменную мостовую, хорошо хоть не развоплотился, в аду бы ещё два века над ним смеялись.