- Ты спроси у флейты из сухого тростника, что на дне своем скрывает мутная река.

Моя любовь, ты моя любовь….

(Сплин, “Моя любовь”)

- Не слишком-то подходящая песня для послушницы,. – сказал тамплиер, вставая.

- Да, наверное,. – безмятежно откликнулась девушка. – В монастыре мне снова запретят петь, так что могу я хотя бы сейчас отвести душу? – она повернулась к нему, в глазах ее плясали чертики. – А как насчёт вас, сэр рыцарь? Вы любите петь?

- Брр…- Сен Клера передёрнуло, ему сразу вспомнились те до безумия нудные псалмы, которые впихивали в послушников. Мало того, что далеко не у всех обнаруживалось соответствие между голосом и слухом, так ещё и тексты были скучными. Мирские же песни не поощрялись, а уж фривольные – не дай-то бог услышал прецептор, или кто из его помощников. – Прошу прощения, но когда я думаю о музыке, у меня ноет спина, через которую наш настоятель вколачивал в меня псалом “Из-за чего задрожали народы”.

- Ладно, бог с ним, с пением, а слушать музыку вы любите?

- Когда-то любил. Моя жена привечала менестрелей, так что у нас частенько звучали песни. Иногда они были излишне грустными, но чаще – очень весёлыми. Это было так давно, я уже не очень-то помню.

Доминика остановилась, уголки ее рта чуть-чуть опустились. “Красивые у нее губы” – некстати мелькнуло у Сен Клера в голове.

- Я напомнила вам о хорошем или о плохом? – немножко требовательно спросила она.

- Скорее, о хорошем,. – удивился храмовник ее вопросу. – Мы с ней хорошо жили.

- Она, по вашим словам, была весьма темпераментной особой. Вам не было тяжело вместе, двум порывистым людям?

- Порывистым? – он усмехнулся. – Я не слишком-то порывист, если меня не злить, конечно.

- И что же, ваша жена вас не злила?

- Злила. Иногда даже очень. А особенно разозлила один раз, – ему, наконец, надоели эти расспросы, тем более, что тактичностью они не отличались. – Когда умерла родами, потеряв ребёнка! – он почти выкрикнул это ей в лицо, да так, что она отшатнулась.

- Простите, сэр рыцарь. – запоздало извинилась послушница, словно просто наступила ему на ногу, а не разбередила старую рану.

- Прощаю, – буркнул он, ощутив вдруг, что мимолётный выплеск гнева заставил его почувствовать себя чуть легче.

- Так что там случилось с вашей женой? – как ни в чем не бывало спросила Доминика, снова принимаясь за стирку. – Кстати, я тут что-то плоховато слышу, видимо, ухо застудила, так что можете кричать погромче. Как, как? Да, ещё громче. А, все равно не слышно ничегошеньки!

И тут произошла удивительная вещь. Сен Клер, который, по выражению друзей, плакал раз в жизни, в день, когда родился, тот, кого даже жена нежно называла “сухарем” и “бесчувственной дубиной”, тот, кто на ее же похоронах не смог выдавить из себя ни слова, ни слезинки – нет, не заплакал.

Он просто рассказал ей всю историю своего короткого и счастливого брака, свою тоску о нерожденных детях, историю прихода в орден и многое другое. Громко, почти крича. Рубленными и короткими фразами. Выкричался.

Выдохнул.

И с удивлением посмотрел на послушницу. Та аккуратно выковыряла из ушей кусочки сухого мха.

- Вы и вправду меня не слышали? – изумился тамплиер.

- Слышала, просто я жуть как не люблю громких звуков. Но вам следовало хорошенько выкричаться.

- Но… как… – слова застряли у него в горле. “Он чувствовал себя… спокойным?”

Послушница чуть улыбнулась и подошла к нему, оставив постиранное белье.

- В Палестине, ухаживая за ранеными, я вдруг поняла, что, несмотря на страшное количество смертей, на которое я никак не могла повлиять, есть одна вещь, которую я могу дать человеку, независимо от его состояния.

- Какая же?

- Покой.

- Вы что, сударыня, считаете, что мёртвым недостаточно покойно?

- Рано или поздно, так или иначе, мы все упокоимся. Твари снаружи со мной бы не согласились, но я искренне надеюсь, что и на них найдется управа. А до тех пор, мы мечемся по жизни, как слепые котята, тыкаемся во все стороны, но вместо уюта, комфорта и любви жизнь вечно щелкает нас по носу. А то и пинает под зад, если уж совсем не везёт. Поэтому, даже если человек готовится встретиться со своим создателем, ему больно и страшно,все, чего он хочет – это покоя. А как ещё привести мужчину в состояние покоя, если не дать ему выкричаться? Женщины плачут, ибо господь в мудрости своей дал им возможность это сделать. Мужчинам слезы запретны, а как иногда сладостно поплакать. Поэтому иногда просто нужно сделать так, чтоб человек закричал. И тогда, уже неважно, кто это будет – воин или монах, простолюдин или граф, да человек любого вероисповедания иногда должен просто, извините , проораться. Громко и изо всех сил. Вот,. – она начала развешивать белье, давай храмовнику понять, что все сказала.

Сен Клер не знал, что на это ответить. Эта девушка была моложе его лет на десять, а возможно, что и больше. Но ни у кого он не встречал такой мягкой мудрости,такого спокойного достоинства. И этот мох. Он вдруг усмехнулся.

- Неужели вас настолько позабавили мои речи? – спросила послушница

- Нет, что вы. Я просто представил себе, как вы достаете из ушей этот мох, я вас спрашиваю, слышали ли вы что-то, а вы мне отвечаете “Нет, но вы так смешно махали руками”! Я тут соловьём разливался, рассказывая разный бред, а вам оно вряд ли интересно.

- Ну, слушали же вы вчера мой бред.

Откуда вы знаете, что слушал? Может, просто лежал и о своем думал? – он прищурился и кривовато ухмыльнулся.

- Ага, под мое вытье. Видите, сэр Амори, как мы с вами мило провели время?

- Искренне вам за это благодарен, милая девушка! – он спустился вслед за ней в жилую комнату, все ещё поражённо качая головой. Давно храмовнику не преподавали такого наглядного урока его же несовершенства.

Де Баже хитро посмотрел на вернувшихся, словно расчитывал увидеть что-то необычное. Только притворно вздохнул и помянул “свою без пяти минут жену, прекрасную деву Мабель, которая, несомненно, была бы поласковее”. Тамплиер украдкой показал ему кулак, и Этьен замолчал.

Валентайн, Хамон и Джослин с Булкой вернулись возбуждёнными – судя по всему, они едва избежали зубов и когтей тварей, которые стали ещё и больше – видимо, за счёт поглощённых ими же сородичей.

- Пока они побаиваются ворот, но, мнится мне, что в самом скором времени эти мертвяки станут ещё больше, и смогут выйти из замка через стены. И так уже есть пару огромных вмятин, словно от тарана, изнутри,. – Валентайн выглядел озадаченным, – Я не ожидал, признаюсь, такого.

- Чего ты не ожидал? – удивился де Баже. – Ты что, имел раньше дело с этими тварями?

- Нет, конечно. Но мне казалось, что пока амулет здесь, их передвижение должно быть ограничено замком.

- Чепуха, – отмахнулся Сен Клер. – Если бы так дело обстояло бы, Хамон уже мог бы нормально разговаривать.

- А может, это связано с проклявшим? – робко предположил Джослин, гладя веселого песика. – Осберт недалеко, вот Хамон и проклят. Пока,. – многозначительно добавил он.

- Хорошо бы, но мы слишком мало знаем, чтоб понять, насколько это возможно. Давайте попробуем хотя бы подумать, где может быть амулет? – молвил тамплиер.

Мужчины сидели на скамьях вокруг стола. Доминика прошла мимо него к очагу и Сен Клер вдруг ощутил настоятельную потребность коснуться ее. Желание это было столь сильно, что он уже и руку поднял, но вовремя опомнился и опустил ее на стол, сильнее, чем следовало. Не ожидавший стука Булка гавкнул и подбежал к храмовнику, виляя хвостом, а остальные посмотрели удивлённо. Послушница лишь повела плечом, не глядя в его сторону. При этом он откуда-то отлично знал, что она поняла его движение.

Доминика снова продефилировала мимо храмовника, чуть задев его краем рукава. Она поддразнивала его, понимая, что играет с огнем, но почему-то не желая останавливаться.

- Итак, – сказал он, желая отвлечься от странного чувства, охватившего его, – давайте сложим воедино нашу головоломку. Давайте начнем сначала, с того, что мы услышали от ублюдка Осберта.