- Ох, Болдуин, ну ты и сводник. Ладно. Говорите, что там у вас.
Дик Самострел приосанился и начал:
- Видите ли, у меня в доме старого Исаака есть свой человек….
Занималась заря. День обещал быть тёплым, дорога была удобна и ничего удивительного не было в том, что менестрель из отряда лесных ребят присоединился к отряду Буагильбера, по дороге до Шеффилда. Да и в песне, которую он напевал, не было ничего удивительного.
Смилуйся господь над твоей душой
Пусть и не хорошей, и не плохой
Ты была такой, как сумел придумать;
Напоследок дверь наподдав ногой,
Я ушел как зверь, сам себе изгой,
Я тревожил пыль,
В смятую ковыль
Мысли о тебе все пытаясь вдунуть.
Я ушел от оков равнодушия дней,
От бессмысленной печали пустой,
Мне не хватит подков, мне не хватит коней,
Чтоб угнаться за твоей красотой.
Прожил я неделю и прожил год,
Как дурак, поверил, что все пройдет,
Блеклые картинки во сне целуя;
Как-то разорвал я усталый бред
И пошел искать тебя в белый свет,
Солнце и Луну,
Бога, Сатану
Спрашивал, найти где тебя смогу я.
Хоть за душу мою мне продали совет
Те, кто прячется в гробах на свету,
Но в просторах степей и в осколках планет
Я боялся, что тебя не найду. (с)
Канцлер Ги, Amore
Бриан натянул капюшон на лицо. Не все можно показывать слугам, но черт возьми, в глаза словно песку насыпали. Зато теперь он знал, что делать.
====== Глава семнадцатая ======
Вслепую вновь перелистай
Пергамент нам доступных тайн.
Лёд, раскалённый докрасна,
Любовь страшнее, чем война,
Любовь разит верней, чем сталь.
Вернее, потому что сам
Бежишь навстречу всем ветрам.
Пусть будет боль и вечный бой
Не атмосферный, не земной,
Но обязательно с тобой. (с)
Мельница, «Любовь во время зимы»
Ревекка спокойно жила в своем и отцовском доме в Йорке. Некоторые пересуды, поднявшиеся с их возвращением, мало-помалу затихли. Исаак, по своему обыкновению, рассудил, что для него выгоднее помириться с дочерью. Поэтому неприятную для обоих тему замяли и больше к ней старались не возвращаться. Конечно, еврея несколько огорчил тот факт, что Ревекка наотрез отказалась уезжать в Испанию. Будучи человеком предприимчивым, Исаак не хотел упустить те возможности, которые ему могли открыться при дворе короля Боабдила, да ещё и при протекции брата. С другой же стороны, после всех приключений еврей осознал, насколько он все же утомился, так что возможность немного пожить спокойно воспринималась им с благодарностью. Мик и Элия прислуживали в доме Ревекки и были очень довольны своим опекуном. Элия также пела свои замысловатые песни, а по вечерам забавляла местную детвору сказками “дяденьки сарацина”. Истории становились все краше и интереснее, ими заслушивались даже взрослые.
Мик как-то незаметно стал тенью госпожи – выполнял все ее поручения и внимательно ловил каждое ее слово.
За день до их возвращения в Йорк во двор внезапно вбежал крупный бурый кот и горестно заорал перед домом.
- Живой, зверюга, – сказал Мик и отрекомендовал жителям Фамарсвилла кота как превосходного мышелова.
Но когда процессия уже отъехала в сторону Йорка, что-то большое и пушистое прыгнуло в закрытые носилки Ревекки. Так что сейчас кот ловил мышей уже в Йорке.
Кроме этого, какой-то неизвестный, не желающий открыть своего лица и имени человек, закутанный в плащ по самые глаза, передал Рейбену полторы тысячи крон. Деньги были сложены в красный бархатный кошель, кроме них там же лежала маленькая и неприметная записка, в которой по-арабски было написано “Аль мадафи” – “Защитник”.
Рейбен повертел записку в руках и выбросил ее, решив ничего не говорить госпоже. Но шустрый мальчишка увидел жест опекуна и подобрал обрывок пергамента позднее, передав его госпоже.
Ревекка увидела написанное и в ее памяти всплыло – ее ведут на суд, большой зал Темплстоу, ей страшно, хоть она и старается не подавать виду, и тут кто-то сует ей в руку такой же пергамент, на котором по-арабски написано ” Ас’аль аль мадафи” – ” проси защитника”. Бледное лицо храмовника, которому задал вопрос Лука Бомануар. Оно искажается, и он с трудом произносит “Письмена, письмена”.
Девушка зачем-то ещё раз осмотрела записку. Потом, сознавая что выглядит глупо, поднесла ее к лицу. Запах был… странный. Пахло пряностями.
Мик мрачно посмотрел госпоже в глаза. Он промолчал, но очень уж красноречиво, и Ревекка почувствовала, как ее лицо заливает краской и что-то ёкает в животе, как при сильном испуге.
Внезапно Ревекку захлестнула тоска. Долгими ночами она лежала без сна, вспоминая их с Буагильбером три недели. Страшными и сладкими были эти воспоминания. Его лицо, его запах, крепость его рук. Это чувство, когда в уголке губ его, кажется, промелькнула искорка, осветившая все лицо мгновенным светом. Его губы… даже в мечтах Ревекке не хотелось заходить столь далеко. Но тоска снедала ее все эти месяцы. Глупо было не обращать на это внимание.
Он всё-таки держал ее в плену, несмотря на кажущуюся свободу. Ее женское начало, которое прежде всегда было ей подконтрольно, теперь желало властвовать над ней.
Еврейка чувствовала, что сходит с ума. Окружающие заметили, что она изменилась. Спящие с ней в одной комнате служанки жаловались на то, что госпожа стонет и ворочается по ночам. Иной раз она вскакивала с кровати с воплем “Пожар!!!”. Исаак тихо изводился, про себя понимая, что здесь он ничем не может помочь. От предлагаемых им лекарей, знахарок и мудрецов Ревекка отказывалась, понимая, что вряд ли они дадут ей то, к чему так стремится ее сердце.
Намеки отца на необходимость начать выбирать себе достойного мужа, – а претенденты, конечно же, имелись, – девушка отметала, как неуместные.
- Госпожа, – все-таки не умолчал мальчишка – вы изводите себя и совершенно напрасно. Стоит вам только приказать....
– Приказать что?! – еврейка на миг потеряла над собой контроль и закричала в голос! Как ты вообще смеешь?! Кем ты себя возомнил, сопляк?! Шадханом (сводником)?!
Мик промолчал, справедливо полагая, что глупо спорить с разъяренной женщиной. Но тут уже не могла успокоиться Ревекка. Она впервые в жизни схватила мальчишку за край одежды и встряхнула, краем мысли отмечая, что сейчас она, верно, похожа на Буагильбера.
– Ты виноват в том, что его оруженосец похитил меня. Ты полез туда, куда нельзя было и сунул свой длинный нос в чужое и взрослое дело! А я.... я … плачу по счетам...– последнее она уже прошептала и залилась слезами.
Мик поклонился, позвал служанок и вышел, никем не замеченный. Смеркалось, моросил лёгкий дождь, предвестник осенних ливней. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, он дошел до огромного дуба, под ногами пузырилась грязь. Начал дуть ветер, но мальчик терпеливо ждал чего-то. Когда он почувствовал, что весьма замёрз и скоро будет вынужден вернуться в дом, от дуба отделился силуэт, ненамного темнее окружающего вечера. Он молча подошёл к Мику и поприветствовал того одними глазами.
- Господин – очень тихо сказал мальчишка.
– Что скажешь, малыш? – он говорил по саксонски.
В сгущающейся тьме Мик уловил очертания большого лука на плече говорившего.
- Она... тоскует. – наконец решился ответить он.
- Прекрасно. Наверняка и злится, а малыш? Сколько ударов розгой тебе досталось сегодня? – говорящий усмехнулся.
Мик почувствовал, что краснеет, хорошо еще, что тьма скрыла его чувства.
- Госпожа никого не бьёт! – запальчиво возразил он.
Потом он наклонился поближе к темному силуэту и что-то зашептал, но столь тихо, что услышать это можно было бы, лишь стоя к беседовавшим вплотную.
Дик Самострел, а это был именно он, принял из рук у мальчишки увесистый мешочек, ухмыльнулся и тяжело ступая, растворился во тьме. Мик с минуту смотрел ему вслед, тяжко вздыхая. Его мятежная детская душа требовала приключений, а разум, весьма практичный, как и подобает сыну его народа, противился им. Очутившийся тут же кот потерся о его ноги и заурчал, он тоже скучал, с тоской вспоминая уютную прецепторию и тамошних вкусных мышей.
