– Чудо-Юдо! – сердито рявкнула я.
Он стушевался, и от него отчётливо, словно запах мокрой псины, распространилась волна страха. Отлично, Гайя! Умница хренова. Теперь и он, и присутствующие рабы записали тебя в категорию злобных рабовладелиц.
– Госпожа Чудо-Юдо, – осторожно, словно разговаривая с хищной эребской гратерой, сказал охранник, – рабы готовы к демонстрации. Убрать этих?
Он кивнул на рабов из первой потрепанной партии. Они так и стояли, по-овечьи сбившись в кучу, и вызывали у меня острое чувство жалости.
– Нет. Оставьте.
Пока всех рабов выстраивали в шеренгу, я уныло гадала, куда мне девать столько рабов и как их прокормить. Пособие для иммигрантов для одного человека вполне себе приличное, а вот для одного плюс пятьдесят – уже не очень. А ведь ещё и на конфискованном, теперь уже моем, острове Йо осталось ещё какое-то количество рабов.
Конечно, мне всех их очень жаль. Но и к себе жалость имеется.
До рабовладельческих новостей об этой планете я намеревалась организовать небольшой приют с ветеринарной клиникой для животных, но теперь придется планы кардинально пересмотреть. Кажется, кибер упоминал, что поместье на острове предназначено для сельского хозяйства… но вся печаль моего положения состояла в том, что в этой области я, как городской житель, была абсолютным профаном.
Стоявшая справа Талла Ней вполголоса произнесла:
– В любых чувствах жизненно важен баланс, Гайя. Переизбыток жалости опасен слепотой к темным сторонам личности… и серьезными проблемами в будущем.
Я с сомнением покосилась на разговорившуюся спутницу.
– В таком случае… у вас найдется полезный совет, по какому принципу выбирать рабов?
– Рекомендую воспользоваться эмпатическими способностями, – ещё тише сказала Талла Ней. – Для этого достаточно отключить эмоциональный круг защиты. Когда будете готовы выбирать, просто дайте четкую мысленную команду пси-ограничителю… и тогда психоэнергетика каждого из рабов станет для вас открытой книгой. Но не переусердствуйте! Полчаса такого режима – максимум для новичка. Иначе голова потом будет болеть целые сутки или больше.
– Хорошо. Спасибо! – шепнула я и потрогала кончиками пальцев серебряную полоску гибкого металла на лбу.
Пси-ограничитель был теплым и бархатистым наощупь. Вероятно, в технологии изготовления применялась комфорт-обработка под органику, поэтому ощущения чужеродности его ношение не вызывало.
Шеренга рабов растянулась вдоль бараков в длинную линию, показавшуюся мне бесконечной.
– Глаза в пол! – раздался окрик охранника, а затем с резким переходом в почтительное: – Госпожа Чудо-Юдо, выбирайте.
– Сколько их тут всего? – со вздохом спросила я.
– Двести тринадцать единиц, госпожа.
Двести тринадцать! В ужасе я окинула взглядом выстроившуюся линию рабов, которая уходила далеко в полумрак брачных строений. Да тут до самого утра выбирать придется…
Одна надежда, что эмпатия ускорит этот гнетущий процесс в разы.
Сосредоточившись на пси-ограничителе, я чётко произнесла про себя: «Отключить эмоциональный круг защиты!»
И сразу же вздрогнула.
Зрение изменилось. Каждый из присутствующих словно облачился в полупрозрачный цветовой кокон, причем у всех эти коконы имели свои цвета. Они были неоднородны, а по поверхности вспышками появлялись, перемещались и исчезали пятна разнообразных оттенков.
– Вы тоже это видите? – не удержалась я от вопроса, оглянувшись на девушку-диниту. – Всё время?
– Да, – слегка улыбнувшись, ответила она. – Для нас это нормально. Мы с детства учимся смотреть… насквозь.
Цветовой кокон самой Таллы Ней сильно отличался от других. Он был ровного фиолетового цвета с серебристым отливом и вращался вокруг ее стройного тела медленно и плавно, словно девушка была живой планетой, а полупрозрачный кокон – ее воздушной атмосферой.
А вот остальные действительно казались открытыми книгами эмоций, пока ещё не совсем разборчивыми, но все же читаемыми.
Каждый цвет источал свои эмоции, остро и ярко, будто открытые пакетики с концентрированными специями. С приближением к шеренге рабов они «пахли» сильнее, давая возможность распознать, что именно чувствует их обладатель. По всей видимости, сам цветовой кокон являлся аурой, которую земные учёные ещё в мохнатые века научились фотографировать специальными приборами.
Невольно заинтересовавшись, я шагнула ближе к самой первой фигуре, окутанной ярко-красными и темно-бордовыми всполохами.
И сразу же отшатнулась.
От этого раба несло сдержанной яростью, желанием рвать и крушить все вокруг. А ещё огромной усталостью. Он вдруг поднял глаза с полопавшимися капиллярами на мутных белках и наградил меня взглядом, полным отвращения и ненависти.
– Глаза в пол, Грай! – резко приказал охранник и обратился ко мне: – Госпожа, желаете наказать его за неуважение? Плетью или болевой кнопкой на ошейнике?
На щеках раба заиграли желваки, и он неохотно снова уставился себе под ноги. Казалось, даже слышен скрип его стиснутых зубов.
– Нет, не желаю. В резервации практикуют физические наказания? – Я отошла подальше от этого бешеного типа, полыхающего красным. – Думала, тут территория комиссии ЗССР.
– Это так, госпожа. Но на планете действует «Рабская декларация» с перечнем разрешенных наказаний за строптивое поведение. И резервация даже под эгидой ЗССР обязана ей следовать. Многие островные госпожи охотно пользуются этой возможностью…
– Даже иммигрантки?
– Не могу ответить точно, госпожа. Иммигрантки… кажется, были один-два случая, – ответил охранник. Бледно-оранжевый кокон вокруг его тела расцвел желтоватыми пятнами, транслирующими неуверенность.
– Всё потому, что потока иммигрантов на эту планету пока нет, – пояснила Талла Ней. – Программа открылась всего год назад.
– Понятно.
Я двинулась дальше вдоль шеренги, изучая ауры и быстро проходя мимо буйных «ярко-красных». Проблемы мне не нужны.
Времени на то, чтобы заглядывать в глаза рабов, анализировать и советоваться с Таллой, не было. Позади остался тяжёлый день, проведенный впроголодь, и больше всего мне сейчас хотелось добраться до своего нового дома и проинспектировать съестное содержимое кухни.
Поэтому выбор своих обязательно-иммигрантских пятидесяти лишних ртов я осуществляла, ориентируясь на эмоционально-безопасные ауры – фиолетовые, от которых веяло чем-то спокойно-рассудительным; зелёные, как у меня самой; бронзовые, источающие ощущение смиренной силы… и, больше из жалости, голубовато-серые, которые транслировали печальное уныние и безнадежность. Все они казались очень тусклыми и были усеяны темными пятнами то ли от болезней, то ли от депрессии, то ли просто от морально-физического истощения.
Других базовых цветов не нашлось.
Охранник следовал за мной по пятам, отмечая в рабочем коммуникаторе выбранных рабов и сразу же отсылая их в противоположную от шеренги сторону. Там стоял другой охранник, который, не мудрствуя, просто шлёпал несчастным на лбы допотопную ручную печать, измазанную в водостойкой краске. На коже оставался красный кружок, перечеркнутый галочкой.
Противоположный конец очереди приближался довольно быстро, пока я тыкала пальцем, полностью абстрагировавшись от мысли, что выбираю не вещи, а живых разумных существ. Космозонгов. Что примечательно, поголовно мужского пола.
Приободрившись в надежде поскорее закончить с неприятным, я шагнула к очередному рабу… и вздрогнула.
Аура была мутной от боли, грязно-серой с черными кляксами. Сквозь ее полупрозрачную субстанцию виднелось безразлично-отрешенное уродливое лицо с неестественными щёлками век, опухшими от побоев.
Это был раб из первой группы, конфискованной у хозяйки со смертельно-садистскими наклонностями – госпожи Ядхе Цин.
Неожиданно для себя я сказала:
– Подними глаза.
О том, что раб мгновенно отреагировал на приказ, свидетельствовало только движение черного зрачка, блеснувшего через узкие щелочки. Кожа век вздулась слишком сильно, полностью закрывая ресницы. Помимо глаз, пострадали и другие части лица – кривой, явно недавно поврежденный нос с потеками запекшейся крови из широких ноздрей, раздувшиеся губы, похожие на оладьи… На потный лоб падали спутанные пряди темных волос, закрывающих лоб до бровей.
