Он отворачивается и снова начинает смотреть на ночной город. В свете плывущих мимо фонарей я вижу его ухоженные руки, прямую спину, правильные черты лица, блеск тёмных глаз. Демон, прячущийся за идеальной внешностью.

– Хорошо, – говорит он.

– А теперь отвечайте: когда вы узнали это обо мне?

– О вашей способности к ментальной манипуляции, вы хотите сказать?

– Называйте это как угодно. И я тоже буду называть как хочу.

– Мы знаем о вашем даре с тех пор, как вы начали сознательно им пользоваться. То есть с детского сада.

Его ответ пугает меня.

– Какая чушь! В возрасте четырёх лет…

– Вы уже тогда были изгоем и защищались доступным вам способом. Как любой ребёнок.

С. даёт мне время переварить сказанное.

– Другие убегали или дрались. А вы входили в чужой мозг и диктовали людям свои мысли. Только и всего.

– Ага, только и всего, – бормочу я. – По-вашему, нет ничего естественнее для девочки, которая хочет защитить себя?

– Иногда.

– Но вы так и не сказали, откуда узнали об этом.

– Из вашего дошкольного досье, – уклончиво отвечает он.

Я понимаю, что большего не добьюсь. И на этот раз смотрю С. прямо в глаза:

– А что будет дальше?

– Я свяжусь с вами насчёт следующего задания.

– Когда?

– Когда леди А. сочтёт, что вам пора приступить к исполнению обязанностей.

– Обязанностей? Но я не подписывала контракт!

– Это джентльменское соглашение, Мила. Мы доверяем вам. Поэтому…

Озадаченная, я жду продолжения.

– …и вы должны доверять нам.

– Обожаю ваше чувство юмора.

Мы поворачиваем, и я узнаю фешенебельные здания своего района. Впервые в жизни радуюсь, возвращаясь домой. Ещё немного, и я буду готова даже броситься в объятия отца.

Бесшумно скользнув вдоль тротуара, машина останавливается. Выключается блокиратор двери, и я тут же ставлю ногу на асфальт, чтобы быть уверенной, что меня выпустят.

– А после этого… задания – что будет?

– Несомненно, другие задания. Это решит леди А.

А вдруг она когда-нибудь решит, что я уже бесполезна и от меня пора избавиться? Словно в ответ на мою невысказанную тревогу, С. произносит:

– После вашего последнего задания вы станете героиней. А потом будете жить спокойно и в великолепных условиях.

– Да мне плевать на ваши великолепные условия. Я бы хотела никогда вас не встречать. И забыть как можно скорее.

– Но не прямо сейчас. Позже – пожалуйста, если хотите.

– Хочу. Очень. Правда.

– Ожидая приказа, не думайте об этом. Живите как обычно.

– Конечно. Ничего не произошло. Вас больше не существует. Вы умеете притворяться мёртвым, может, вы и сейчас просто испаритесь, нет?

Я хочу выйти, но С. удерживает меня. Его рука крепка и при этом словно обволакивает мои пальцы. В других обстоятельствах это было бы даже приятно. Но здесь и сейчас его прикосновение кажется омерзительным.

– Разумеется, – говорит он, – вы никому не расскажете о нас и о нашей договорённости. Я уверен, вам не составит труда сохранить этот маленький секрет. Ведь вы годами скрывали ото всех свою экстраординарную способность.

– Оставьте меня.

– Я настаиваю. Вы будете спокойно жить. Ходить на уроки. Видеться с друзьями. Кстати, можете без боязни снова наведываться в «Dutch». Обещаю, там никто не вспомнит о нашей встрече. Но не покидайте Центр ни под каким предлогом. Считайте, что таков приказ леди А.

В его мире приказ леди А. – нечто не подлежащее обсуждению. Я выскакиваю из машины. Хлопаю дверцей и оборачиваюсь. С. опускает окно и доброжелательно смотрит на меня. Я выдавливаю из себя нечто вроде улыбки.

– Вы тоже наведайтесь в «Dutch». И на сей раз не разыгрывайте комедию, а умрите по-настоящему. Я бы всё отдала за это.

Я закрываю за собой дверь осторожно, стараясь не шуметь. Обычно я грохаю ею со всей силы, чтобы мой отец, который спит так чутко, подскочил с постели, проснувшись в холодном поту. Каждый раз я надеюсь, что он разозлится и с руганью выбежит из спальни в своей глупой и по-глупому дорогой пижаме. Но нет, никогда. Я бы хотела, по крайней мере, верить, что ему ужасно хочется это сделать, но он сдерживается – так же, как держит под контролем всю свою выверенную по миллиметру жизнь. Однако я понимаю, что я не настолько важная персона, чтобы ради меня отец стал выходить из себя. В общем, я никогда не хлопаю дверью. Оно само так получается. Теперь мать будет отдуваться за них обоих. Дождётся, пока я поднимусь к себе, и тут же сунет нос в мою комнату.

– Дорогая, это ты?

– Неожиданно, правда?

– Ты приятно провела вечер?

Хуже всего, что она каждый раз спрашивает очень искренне. Мать не способна злиться на меня, даже когда я этого заслуживаю. Например, когда мечтаю, как она взбунтуется против отца, который свёл всю её жизнь к роли хорошо одетой, незаметной и послушной жены. Мечтаю, как она вдруг взорвётся и плюнет ему в лицо: «Я не предмет интерьера! И не твоя рабыня, готовая следовать за тобой повсюду с улыбкой на губах! У меня есть ум, собственные идеи и мнения. И право их выражать! Я могу спорить и не соглашаться с тобой».

Особенно я хочу, чтобы она разозлилась на отца за то, что он игнорирует меня.

Но нет. Она не делает ничего такого. Только терпит мой гнев.

– Угу, просто супер. Иди спать, мама.

И она исчезнет.

– Мама!

И она покорно вернётся.

– Извини за шум.

– Ничего страшного, дорогая, я не спала.

Вот это, несомненно, правда. Она улыбнётся и закроет дверь.

Но не этой ночью.

Сегодня я захожу в дом на цыпочках. И бесшумно пробираюсь в свою комнату. Когда я уже на пороге, до меня доносится какое-то бормотание, потом резкий вскрик. Это из комнаты Хоупа. Каждый раз, когда я произношу – даже про себя – имя моего брата, я думаю: как они могли его так назвать?[3] К счастью, сам он пока этого не понимает. Он вообще очень уверен в себе. И, надо думать, уже догадался, что в глазах родителей воплощает всё, чем не являюсь я. Вежливый, изворотливый, страшно высокомерный. Мы с трудом переносим друг друга. Раздаётся ещё один крик, больше похожий на стон. Я колеблюсь: придётся идти мимо спальни родителей. Потом решаюсь.

Дверь в комнату брата приоткрыта. Ему семь лет, и он боится оставаться один. Я в его возрасте об этом уже мечтала. Вхожу внутрь. Хоуп мечется в своих шёлковых простынях. Да, родители дошли и до такого: заставлять ребёнка спать на шёлке. Наклонившись, освобождаю его от перекрученного белья. Хоуп весь в поту. Вытираю ему лицо. Он открывает глаза, как зомби.

– Кто тут?

– Пух, это я. Большой злой волк, который пришёл тебя съесть.

Пух – так я его переименовала. В честь его любимого плюшевого медвежонка.

– Не на-а-а-адо-о-о…

Я изображаю волка вовсе не для того, чтобы напугать Пуха. Скорее, так, в отместку за все его вредности. В любом случае он отлично знает, что меня нечего бояться. Я никогда его не обижу, даже если он сильно постарается. Однако Пух всё равно остерегается меня. И не нападает открыто, а выжидает момент, чтобы напасть из-за угла.

Он отпихивает меня и недовольно ворчит. Даже среди ночи он ворчит.

– Тебе приснился кошмар, Пух. Ты кричал.

– Правда?

Он смотрит в окно.

– Ещё ночь?

Я киваю. Пух поворачивается ко мне.

– Я скажу папе, что ты вернулась поздно.

Ему, как и мне, отлично известно, что отцу абсолютно наплевать.

– И маме тоже. Нажалуюсь, что ты мешала мне спать. Уходи из моей комнаты!

– Маленький гадёныш, – шепчу я. – В следующий раз оставлю тебя задыхаться в твоей кровати.

Пух не отвечает. Он прижимает к себе мою руку, закрывает глаза и мгновенно засыпает. Я мягко высвобождаюсь. И укрываю его худенькие плечи шёлковой простынёй. Я не позволю им превратить тебя в испорченное дитя Центра, я не имею права. Я глажу его влажный лоб и быстро, почти не касаясь, целую спутанные светлые кудри.